То, что в СССР звалось теневой экономикой, в современной России политкорректно именуется неформальным сектором. Хотя критерии «света» и «тени» теперь другие. Преступлением инициативная самозанятость (пока?) не объявляется. Но официальные инстанции смотрят на это явление с каким-то очевидным беспокойством: вот непорядок всё-таки… Примерно как в последние советские годы партаппарат КПСС воспринимал кооператоров и «индивидуалов». Между тем, данная сфера российского хозяйства охватывает сейчас около 15,4 млн человек, 21,2% работающих россиян.
Эти цифры – лишь в строгом формате учёта. К неформальному сектору причисляются владельцы и работники индивидуальных предприятий в городах, фермеры на селе, члены их семей. Люди, работающие и зарабатывающие без всякого оформления, в эту категорию не включены. Если же учитывать работников, вообще не вписанных в легальное налогооблагаемое хозяйство, прирабатывающих «слева» или получающих «конверты» – показатель возрастает до 30 млн. Это уже двое из пяти работающих. Для обозначения этого 40% сектора появился ещё один термин, совсем уж запредельно вежливый: «ненаблюдаемая экономика».
Впечатляют и темпы экономического роста в тени. За 2016 год эта великая армия труда пополнилась полумиллионом человек. За пятилетку в её ряды влились 4 млн. Это рекорд двух пятилеток. Можно даже предположить, что не только 2006–2016 годов (статистика за более ранние времена просто отсутствует в доступе). Ведь денежные доходы населения снижаются в среднем медленнее, чем падает экономика в целом. Многие россияне в состоянии платить соотечественникам. Разрыв в доходах между 10% самых богатых и 10% самых бедных россиян соотносится в пропорции 1:15. По этому показателю нынешняя Россия сопоставима с США и опережает почти всю Европу (кроме Португалии и Ирландии). Правда, в Латинской Америке и Африке разрыв обычно выше российского.
Сходная ситуация была и в Советском Союзе поздних времён. В иные его времена «соотношение высоких и низких зарплат соответствовало уровням неравенства стран Европы с либеральной экономической моделью» – констатирует исследовательский доклад Высшей школы экономики, подготовленный для Центра стратегических разработок. Избыточные средства далеко не всегда разбрасывались «мажорами» по ресторанам и ипподромам. Немалая доля инвестировалась в самые различные ипостаси теневой экономики.
Тогда «тень» являла собой однозначный криминал. Жанр советского детектива полнился захватывающими описаниями предпринимательских будней: «Человек, который бежал по улице», «Три дня на размышление», «Огарёва, 6» – в литературе, «Двойной капкан», «Меня это не касается» – в кино. Подчас возникало огнеопасное пересечение хозяйственников-махинаторов с откровенной «последней штольней» Иногда формулировалось нечто, отдалённо напоминающее совместный политический запрос. В фильме «Меня это не касается» (1976 год) есть показательный момент. Майор ОБХСС замечает, что фабричные расхитители взяли атакующий стиль. И глубокомысленно произносит: «Для дельцов это не характерно. Тут действует кто-то с другой психологией. С другой биографией».
Теперь хозяйственный неформалитет – совсем не обязательно подпольные цеховики или их боевики-мокрушники. Не обязательно даже шабашники-строители. Гораздо более характерна фигура дачного плотника, домработницы или надомной машинистки. Платят им из рук в руки. Естественно, без отчислений государству. В том и неформальность, в том и тень.
Объяснения очевидны. Во-первых, налоговая политика, компенсирующая державные затрата государства. «Из-за роста ставки НДС бизнес стремится сократить расходы на другие платежи, отсюда уход в тень. Слишком высокая цена услуг или товаров может отпугнуть потребителя, поэтому приходится экономить на других платежах», – говорит проректор Академии труда и социальных отношений Александр Сафонов. Другая ключевая причина – дороговизна кредитов. Тоже принуждающая к экономии.
Всё неконтролируемое, «ненаблюдаемое» рассматривается ныне в РФ как опасность. Правительство лихорадочно ищет способы вывести бизнес на свет. (Говорят, на рубеже 1970–1980-х в эти раздумья был погружён никто иной, как Юрий Андропов.) Министерство финансов лоббирует снижение страховых взносов до 22%. Но фискальный рефлекс не дремлет – одновременно планируется до той же цифры повысить НДС. Называется проект опять-таки красиво: «налоговый манёвр 22/22».
Пока правительство моделирует манёвры, Росстат информирует: скрытый фонд оплаты труда вырос за последние пять лет с 6,3 трлн рублей (10,6% ВВП) до примерно 11 трлн рублей (13,4% ВВП). Минфин подымает выше: 12 трлн, из которых 6 трлн – «конверты», другие 6 трлн – зарплаты неформального сектора. В 2014–2015 годах нелегальные заработки составляли 28% совокупных зарплат России. Данных за 2016-й ещё нет, но если они изменились, то в рост.
Данных по средней зарплате в неформальном секторе Росстат не приводит. Собственно, это было бы и не логично – экономика-то «ненаблюдаемая». Но косвенным образом подсчитано, что в тени платят несколько ниже, чем на свету. Вот здесь отличие от СССР налицо. Но даже это не снижает удивительной привлекательности «неформалитета». Особенно в таких отраслях, как строительство, ремонт, торговля и сельское хозяйство.
Вспоминается фантастический рассказ Роберта Шекли «Страж-птица». Изобретены и запущены беспилотники для пресечения убийств. Через несколько дней полицейские носятся в мыле: «Столько убийств, как сейчас, не было никогда». Наведение державного порядка в экономике, конечно, иное дело. Но по итогу впечатление где-то похожее. Наращивание политических амбиций, падение экономики, расширение «социально неблагонадёжных» зон сцепляются в замкнутый круг.
Виктор Фролинский, специально для «В кризис.ру»