И тот мятеж не кончился удачей

100 лет назад от Москвы до Волги прокатилась волна восстаний. Судьба России колебалась на грани. Левоэсеровский мятеж в столице грозил опрокинуть большевистский режим. Но революционные социалисты не проявили должной решительности и упустили исторический шанс. Зато правящие коммунисты использовали свой: именно после 6 июля 1918 года авторитарная власть Совнаркома превратилась в тоталитарную диктатуру верхушки РКП(б). Последствия этих событий в определённом смысле дотянулись до наших дней.

Разгон Учредительного собрания сошёл с рук большевикам

Летом 1918-го в России бушевала Гражданская война. Точную дату её начала не назовёт и профессиональный историк. Первая большая кровь пролилась как минимум в Июльском путче. А по правде говоря, насилие раскатилось с самой Февральской революции, которая, вопреки сложившемуся мифу, отнюдь не была «бескровной». Но обычно отсчёт ведётся с 25 октября/7 ноября 1917 года – Октябрьский переворот, захват власти партией Ленина. Сопротивление узурпаторам началось буквально в тот же день и уже не прекращалось.

Первые дни 1918-го отметились разгоном свободно избранного Учредительного собрания. Формальным поводом послужил отказ депутатов проштамповать написанную Лениным и зачитанную Свердловым «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Она провозглашала всевластие Советов, тотальное огосударствление, всеобщую трудгужповинность, «победу социализма во всех странах» и т.п. Причём в стиле избыточно пафосном, напоминающем нервный припадок. Большинством голосов депутаты, естественно, отказались даже обсуждать этот выдающийся акт. После чего матрос Железняк (вообще-то Анатолий Железняков) сообщил, что «караул устал». На следующий день депутатов просто не пустили в Таврический дворец. Отдохнувший караул встретил их при пулемётах.

Нельзя сказать, чтобы разгон вызвал мощные протесты в стране. Были возмущённые митинги, собрания, телеграммы. Но не было восстаний и забастовок. Массы были утомлены свистопляской 1917-го. Ленинский Совнарком воспринимался как приход хоть какого-то государственного порядка. К нему предпочитали присматриваться, а не бросаться свергать. В общем, если сказать по-современному, люди пили пиво и смотрели футбол.

Серьёзные акции произошли только в столицах. Петроградцы и москвичи вышли на многотысячные демонстрации. Любопытно, что председатель ПетроЧК Моисей Урицкий издал постановление, запрещающее массовые мероприятия в районах, прилегающих к Таврическому. Вот, значит, откуда заимствованы современные запретительные методики. Всё-таки не зря ФСБ РФ ведёт свою родословную от ВЧК РСР.

С демонстрантами за Учредилку обошлись гораздо жёстче, чем с современными «навальнингами». Под пулями большевистских солдат, красногвардейцев и латышских стрелков погибли десятки людей. В Москве вооружённые антибольшевистские группы целый день перестреливались с карателями.

В движении социалистов-революционеров были свои леворадикалы

Разгон Учредительного собрания особенно сильно ударил по Партии социалистов-революционеров (ПСР). Именно эсеры победили на первых полностью свободных (дореволюционные Государственные Думы избирались на цензовой основе) выборах в России. Они получили 40% голосов и около половины мандатов. Большевики (на тот момент ещё называвшиеся РСДРП(б)) хоть и пришли вторыми – 24% – но заметно отстали от победителей.

Председателем Собрания был избран лидер эсеров Виктор Чернов. Если бы события развивались в демократическом русле, эсеры однозначно становились правящей партией. Трудно сказать, насколько им бы удалось реализовать свою общественную модель – демократические свободы, общинное самоуправление и кооперация во всероссийском масштабе. Но очевидно, что эсеровская «пирамида коллективностей» (выражение Чернова) никак не сочеталась с государственно-монополистической централизацией большевизма.

Важно отметить, что ПСР не была единой организацией социалистов-революционеров. Разные эсеровские течения подчас враждовали между собой. Виктор Чернов и его соратники – это правые эсеры, признающие некоторые принципы «буржуазной цивилизации» (например, парламентаризм). Но ещё в Первую русскую революцию 1905 года от партийного большинства откололись эсеры-максималисты, близкие к анархистам. Единственным их принципом была «республика труда», а единственным методом – политический террор.

В 1917-м максималисты превратились в своего рода комиссаров уголовных банд. Разбойная вольница сделалась заметной политической силой, причём оппозиционной большевизму. Именно «пьяно-погромная агитация» была первым и поначалу главным врагом ленинских карательных органов – «75-й комнаты» коменданта Бонч-Бруевича и ВЧК «железного Феликса» Дзержинского.

А в конце 1917-го в ПСР произошёл ещё один раскол. Выделилась Партия левых социалистов-революционеров (ПЛСР). Левые эсеры во многом напоминали максималистов. Особенно фанатично-легендарная террористка Мария Спиридонова, способная украсить любую «политическую малину». Но ПЛСР имела кардинальное отличие: эта партия сознательно вступила в союз с большевиками. Спиридонова и Борис Камков считали свою революционно-социалистическую платформу общей с ленинцами и готовились «работать совместно». Трагическое заблуждение выявилось не сразу.

Левые эсеры возмутились капитуляцией перед германским кайзером и нападением на русского мужика

Совнарком поначалу являлся коалиционным правительством. Наряду с большевиками в него входили четыре левых эсера: наркомюст Исаак Штейнберг, наркомзем Андрей Колегаев, наркомимуществ Владимир Карелин, наркомпочтель Прош Прошьян. Они составляли крайне левый фланг советского правительства. Очень точно подмечает петербургский историк Анджей Иконников-Галицкий: Ленин был гораздо умереннее левых эсеров, ибо «стремился к власти, а не к разрушению».

Штейнберг по взглядам был типичным максималистом, сторонником воли-вольной. Естественно, он постоянно конфликтовал с ВЧК: того отпустить, этого не трогать. Смертную казнь как государственную меру наказания юрист Штейнберг категорически отрицал, зато к уличным линчеваниям был снисходителен – народу виднее. Бывший террорист Колегаев отличался радикализмом в вопросах «чёрного передела». Прошьян пылко выступал за революционную войну с кайзеровской Германией. Относительно умеренную позицию занимал Карелин, призывавший партийных товарищей укреплять альянс с большевиками.

Этот альянс распался в марте 1918 года. ПЛСР категорически отвергла Брестский мирный договор. Ещё бы! Год выступать против аннексий и контрибуций, за справедливый и демократический мир, заключённый народами через головы правительств – а в итоге сговориться с кайзеровскими генералами, отдать во власть Вильгельма более 50 миллионов человек и заплатить многомиллиардную контрибуцию. Для Ленина – нормальная тактика удержания власти. Для левых эсеров – кошмарное предательство.

Конфликт спровоцировала не только капитуляция перед Германией. Основные разногласия коренились во внутренней политике. Левые эсеры не были фанатичными приверженцами парламентской демократии и, мягко говоря, не отличались правовым фетишизмом. Но тотальный централизм, огосударствление всего и вся, Компартия над Советами – такое их категорически не устраивало. Они боролись за народоправство, а не за бюрократию. Объявление же продовольственной диктатуры, посылка в деревни продотрядов и насаждение комбедов означало войну государства с крестьянством. Понятно, как отреагировали на это социал-революционеры. Они ведь издавна «шли на эшафот за мужика».

Продовольственная диктатура была провозглашена 9 мая 1918 года. В советской официальной трактовке принято было считать, будто это решение вынуждалось голодом и разрухой. В реальности дело обстояло с точностью до наоборот: идеологически мотивированные реквизиции вели к разрухе и голоду. Мотивация была именно властно-идеологической: установить хлебную монополию, не допустить «буржуазного перерождения» советского государства через свободную торговлю. Прежние причины, которыми руководствовались царское и Временное правительства, отпали – ведь война с Германией кончилась.

Через две недели мудрый приказ Троцкого спровоцировал восстание Чехословацкого корпуса. Массы, разочарованные в большевиках и разозлённые на них, получили вооружённое ядро. Гражданская война перешла во регулярный фронтовой формат.

Силы были почти равны, но власти превзошли мятежников в решимости

Московский мятеж левых эсеров 6 июля 1918 года – своеобразная попытка «сделать ответку». На партийно-чекистский произвол большевиков, на террор продотрядов, на сговор с кайзеровским Рейхом. Но и то – вначале ПЛСР попыталась выступить в рамках советской легальности.

5 июля Камков и Спиридонова выступили на V Съезде Советов – продотряды отозвать, комбеды распустить, Брестский договор разорвать. Но арифметическое соотношение делегаций исключало проведение любой небольшевистской резолюции. И тогда был введён в действие запасной план.

Даже после выхода из правительства левые эсеры ещё сохраняли позиции в госаппарате. Включая силовые структуры, вплоть до ВЧК. Позиции, надо сказать, далеко не последние. Видный деятель ПЛСР Вячеслав Александрович был заместителем Дзержинского. Недавний балтфлотовец Дмитрий Попов командовал «чекистским спецназом» – Боевым отрядом при ВЧК. Это лишь самые впечатляющие примеры. Чекистский ресурс и было решено задействовать в социалистическом мятеже против коммунистической диктатуры.

Большевики для ПЛСР уже были политическими противниками. Но ещё явно не были ненавистными врагами. Сакральную ненависть левые эсеры испытывали к царизму и его заклятому двойнику – германской монархии. Поэтому первым актом мятежа стало убийство после Германии в России графа Вильгельма фон Мирбаха.

Расчёт строился на международный скандал, который мог спровоцировать аннулирование Брестского мира. Дальше, надеялись левые эсеры, возобновятся военные действия на русско-германском фронте. Тогда, может, и большевики за ум возьмутся. Они ведь тоже социалисты, просто связались с дурной компанией…

Теракт назначили на 6 июля. Исполнение было поручено Якову Блюмкину, начальнику «германского» отдела ВЧК. В напарники он взял технического работника – фотографа Николая Андреева. Средь бела дня Блюмкин и Андреев явились в посольство на Денежном переулке. Якобы для разговора о судьбе арестованного мирбаховского родственника. Не стесняясь двоих свидетелей, Блюмкин хладнокровно расстрелял дипломата, а Андреев кинул две гранаты в качестве «контрольного» выстрела. После чего оба покинули ошарашенное посольство и укрылись в отряде Попова.

Вскоре бойцы Попова арестовали Дзержинского. Благо «железный Феликс» явился к ним сам. Разбираться, обыскивать, арестовывать. Разумеется, он сильно разозлил братву и оказался взаперти. Любопытно, что Ленин, Троцкий и Свердлов тут же заподозрили его в переходе на сторону мятежников и даже подготовили декрет о роспуске ВЧК. К сожалению, он не успел вступить в силу. Однако картина внутричекистского замеса смотрится колоритно.

Следующим ходом левые эсеры захватили Главпочтамт и разослали по стране своё воззвание. Составленные больше в антигерманском, чем в антибольшевистском духе. Однако верхушку РКП(б) охватил нешуточный страх.

Мятежников было меньше двух тысяч. Однако силы подавления поначалу не достигали и одной тысячи. Соотношение в тяжёлом вооружении – орудиях, броневиках – было примерно равным: у тех и других примерно по полтора десятка пушек и машин. Вооружённого бунта в столице власти явно не ожидали. Московский гарнизон РККА представлялся не слишком надёжным. Красноармейцы вполне могли предпочесть братана Попова, а не совнаркомовских чиновников. Если бы левые эсеры решились атаковать Кремль, российская и всемирная история могла развернуться иначе.

Однако они не решились. День прошёл в воззваниях и бессмысленных топтаниях. За это время большевики опомнились. Первым делом были взяты в заложники все левоэсеровские делегаты Съезда Советов, в том числе Мария Спиридонова. Затем вызвали спеца по подавлениям Иоакима Вацетиса. Бывший царский полковник при коммунистах стал командиром Латышской стрелковой дивизии. К вечеру Вацетис сумел мобилизовать своих стрелков (что было не просто, потому что события пришлись на Янов день, отмечаемый латышами). Большевистских карателей набралось за три тысячи.

Утром 7 июля они двинулись на штаб Попова в Большом Трёхсвятительском переулке. Переговоры результатов не дали. Большевики открыли орудийный огонь. Первые же залпы деморализовали мятежников. Организованное сопротивление кончилось, паника переросла в сдачу оружия. Мятеж потух, толком не разгоревшись.

Когда он начинался, силы были примерно равны. Но большевики превосходили в решимости. Этим определился исход.

Мало кто из левоэсеровских лидеров умер своей смертью

Власти отомстили за пережитый страх. Александрович и ещё двенадцать левоэсеровских чекистов были расстреляны без суда и следствия уже 8 июля. Дмитрий Попов получил расстрел заочно, потому что сумел сбежать к Махно. До него дотянулись только в 1921 году и поставили к стенке в день первомайского праздника.

Но к политическим руководителям мятежа особой суровости не проявилось. Мария Спиридонова, например, получила год тюрьмы. Комиссар РККА Юрий Саблин – столько же и почти сразу амнистирован. Камков и Карелин отделались тремя годами и полных сроков не отбывали. Штейнберг отсидел всего несколько месяцев. Колегаева вообще не стали трогать, поскольку он осудил мятеж. Вот темпераментного Прошьяна собирались казнить, но не успели найти – в конце года он умер от тифа (то же случилось с Андреевым). А вот Блюмкин, которого поначалу планировали расстрелять как нарушившего дисциплину чекиста, был вовсе прощён и принят на ту же службу.

Причина такой несвойственной большевикам мягкости может заключаться в том, что неудавшийся мятеж оказал невольную услугу большевикам. ПЛСР была объявлена вне закона. Остаточная многопартийность ликвидирована. Эсеров, в том числе левых, вместе с меньшевиками превратили в зловещий жупел. События 6 июля очень в этом помогли. Как не сказать спасибо.

А что касается персоналий… Всё равно мало кто из них скончался своей смертью. Всем им предстояли долгие годы тюрем и ссылок. Даже таким, кто всей душой служил РКП(б)–ВКП(б). Спиридонова, Камков, Саблин, Карелин, даже лояльный Колегаев были расстреляны при Сталине. Символично, что та же судьба в те годы постигла и Вацетиса. Авантюрного «любовника революции» Блюмкина – разведчика и карателя, друга Есенина и Маяковского – казнили раньше других. За связь с Троцким в 1929 году.

Из крупных левоэсеровских деятелей дожил до старости только Штейнберг. И только потому, что успел эмигрировать. Он умер в Нью-Йорке в 1957 году. До конца занимаясь еврейско-национальными и народно-самоуправленческими разработками.

Повстанцы Москвы и Поволжья совершали «Четвёртую революцию»

Июль 1918-го вообще был мятежным месяцем. Московское выступление левых эсеров не было единственным. В тот же день восстал Ярославль, к нему присоединились Муром и Рыбинск. В Симбирске провозгласил Поволжскую республику командующий Восточным фронтом РККА Михаил Муравьёв.

Никакой военно-организационной взаимосвязи между этими событиями не было. Муравьёв был левым эсером (на тот момент, прежде кем он только не бывал) и совершил свою акцию под впечатлением московских событий. Но без всякой координации. Подавили муравьёвский мятеж легко, ибо он был не более чем личной авантюрой.

Совсем не то в Ярославле. Мощное Ярославское восстание поднял Союз защиты Родины и Свободы (СЗРС), созданный Борисом Савинковым. По идеологии Савинков был правым эсером (но несравнимо жёстче и решительнее таких, как Чернов). Однако он не заботился об идеологической чистоте соратников в войне. Социалистический террорист предпочитал работать с белыми офицерами. Которые и составляли ядро СЗРС.

К офицерам присоединились студенты и рабочие, крестьяне и мещане. Возглавлял восставших ярославцев полковник Александр Перхуров. Повстанцы освободили город и установили в Ярославле порядки «февралистской» демократии. Хотя, конечно, не обошлось без самосудов над коммунистическим начальством.

Артиллерия РККА сносила Ярославль кварталами. Это была далеко не Москва. В левоэсеровском мятеже погибли 20–30 человек с обеих сторон и 13 казнены после подавления. В Ярославском восстании только повстанцы потеряли около 600 человек убитыми и ещё столько же расстреляны красными в последующих репрессиях. Потому что здесь столкнулись настоящие враги. Без комплексов. Савинков, Перхуров и их бойцы мало интересовались степенью расхождения с большевиками в деталях революционно-социалистической идеологии. Большевики, в свою очередь, прошлых заслуг им не вспоминали и благодарности не испытывали.

Ярославские повстанцы продержались дольше всего: с 6-го по 21-е. Муромское восстание продлилось 8–10 июля. Там СЗРС не получил массовой поддержки, хотя политкомиссаром при капитане Николае Сахарове был социалист-плехановец Николай Григорьев. Рыбинское восстание подавили в день его начала 8 июля. Хотя именно там находился и лично руководил сам Борис Савинков. Местная ЧК сработала на упреждение. Савинковцы отступили на восток, примкнули к антибольшевистской Народной армии, а потом к войскам Колчака.

В исторической науке есть интересное мнение: июльские события 1918 годы являли собой «Четвёртую русскую революцию». Теперь – антикоммунистическую, антитоталитарную. В этом смысле были едины не только Савинков и Попов, но и офицер Перхуров с революционеркой Спиридоновой, и марксист Григорьев с епископом Митрофаном Муромским. Эта революция продолжилась в восстаниях начала 1920-х, прежде всего Кронштадтском мятеже и Тамбовской антоновщине. Да и окончилась ли она?..

Юрий Сосинский-Семихат, специально «В кризис.ру»