2 января 1921 года заснеженном и разрушенном Петрограде открылись все залы картинной галереи Эрмитажа. В этот день впервые были выставлены для широкой публики экспонаты, возвращённые из московской эвакуации. И публика ― голодная и промёрзшая, уже в полной мере вкусившая диктатуры «пролетариата» и военного коммунизма ― в полной мере это оценила: в первый же день в музее побывали 850 посетителей.

Февральскую революцию служащие Эрмитажа встречали с радостью. Было решено продолжать работу в музее и принято заявление о сотрудничестве с новой властью. Эрмитаж всё-таки закрылся, но сотрудники во главе с директором Дмитрием Толстым продолжали музейную работу и добровольно приняли на себя обязательство нести круглосуточные дежурства, сохраняя сокровища нации для нынешнего и грядущих поколений. Наружную охрану музея нёс 2-й запасной Сапёрный батальон.

Так продолжалось полгода, но летом Керенский пожелал поселиться в царской резиденции. Для себя он облюбовал апартаменты Александра III, а его личная канцелярия утруждалась в комнатах Александра II. В библиотеке Николая II Керенский принимал доклады, а вёл заседания Совета министров в Малахитовой гостиной. Ну и охраны набралось изрядно ― в Золотой гостиной, в парадных залах, во внутренних коридорах. Хотя в здание Эрмитажа эту охрану всё-таки не пустили. Хотя отмечались «попытки представителей дворцового караула проникнуть в запертые помещения дворца, где хранились драгоценности».

К осени 1917-го обстановка в Петрограде стала напряжённой. Когда немцы взяли Ригу,  Временное правительство решило эвакуировать все художественные собрания в Москву. Руководил эвакуацией Дмитрий Толстой. 15 сентября в первопрестольную ушёл первый эшелон. Третий, последний, должен был отправиться 27 октября, но тут свершился большевистский переворот. Успели только убрать вещи в ящики.

В Москву вывезли почти половину картин, часть собрания рисунков и гравюр, предметы из отделения средних веков, экземпляры из отдела древностей, резные камни, часть архива и библиотеки. Эти экспонаты были распиханы в Кремль, Оружейную палату и Исторический музей. Там они и оставались до 1921 года.

Но Эрмитаж продолжил работу и его коллекции даже значительно пополнились. За счёт национализированных частных коллекций и собрания Академии художеств. Поступили работы Боттичелли, Корреджо, Ван Дейка, Рембрандта, Энгра, Делакруа. Из собрания Зимнего дворца музей получил много предметов интерьера и сокровища Великих Моголов. В 1919-м открылись выставки этих новых экспонатов и оставшихся в Петрограде коллекций.

В апреле 1920-го члены Совета Эрмитажа написали заявление с требованием  возвращения всех эвакуированных ценностей назад:

Реэвакуация теперь же представляется делом совершенно необходимым прежде всего для восстановления двух крупнейших наших музеев (Эрмитаж и Русский ― ред.), остающихся вот уже в течение почти трёх лет в полуразрушенном состоянии, в то время как столь большая организационная работа в этих учреждениях уже сделана и они могли бы быть устроены в полном соответствии с лежащими на них как культурно-просветительными, так и научными задачами.

К концу года вопрос о реэвакуации был решён. Причём возвращение происходило под покровом ночи. Не очень ясно, для чего ― на всём пути следования грузовиков от Кремля до московского Николаевского вокзала было выставлено оцепление, то есть внимание к событию было привлечено максимальное. В Петрограде не секретничали ― весь персонал Эрмитажа встречал долгожданные ящики у подъезда с атлантами.

Всего за неделю была полностью восстановлена вся экспозиция Рембрандта. Тогда это было самое большое рембрандтовское собрание в мире ― массовая распродажа эрмитажных сокровищ пришлась на 1929―1934. Всего было распродано 2880 произведений. Причём первый и один из главных покупателей ― британский нефтяной магнат Галуст Гюльбенкян, который приобрёл 51 эрмитажный экспонат ― с презрением советовал советскому начальству:

Торгуйте чем хотите, но только не тем, что находится в музейных экспозициях. Продажа того, что составляет национальное достояние, даёт основание для серьёзнейшего диагноза.

Считается, что сейчас Эрмитаж своими шедеврами не торгует. По крайней мере публично. Их просто крадут. В 1992 году похитили два уникальных фарфоровых флакона середины XVIII века. В 1994-м украли бесценную древнеегипетскую чашу и из Золотой кладовой (!) три римские монеты I века нашей эры. В 2001 году умыкнули картину Жана Леона Жерома «Бассейн в гареме». В 2005 году украли польскую стеклянную вазу конца XIX — начала XX века. В 2006 году выявилась самая масштабная кража ― 221 экспонат, коллекция русских икон, ювелирные изделия, собрание редких эмалей. В 2015 году обнаружилось очередное хищение ― гравюры, фотографии, литографии и старинные книги. Выяснилось, их воровали в течение нескольких лет. И это тоже «даёт основание для серьёзнейшего диагноза». Особенно, если учесть, сколько Пиотровский дерёт с посетителей. На эти деньги вполне можно было бы озаботиться реально действующей охранной системой.