Герман Греф в бытность свою министром экономического развития и торговли как-то изрядно пошутил. «Чем отличается, – спросил он, – прогноз Минэкономразвития от предсказаний гадалки?» И сам же ответил: «Тем, что предсказания гадалки иногда сбываются». Прогнозирование, тем более прогнозирование долгосрочное, – ремесло и вправду неблагодарное.
Принципиально новое по определению не прогнозируется (иначе оно не было бы принципиально новым). Экстраполяционный прогноз, основанный на продлении тенденций прошлого, работает лишь для относительно устойчивых систем. Популярные методы форсайта зависят от экспертного знания, ограниченного наличным опытом. Добавим такие феномены, как самоподтверждающий и самоопровергающий прогнозы – заставляющие людей действовать определенным образом. Тем не менее современное общество и управление им немыслимы без прогнозирования.
Заместитель министра экономического развития России Андрей Клепач (едва ли не лучший отечественный специалист по макроэкономическим прогнозам) в конце прошлой недели представил подготовленное его ведомством видение развития страны до 2030 года. 26 апреля документ должен быть рассмотрен на заседании правительства.
Прогноз, как и полагается по науке, подготовлен в нескольких вариантах (что, кстати, тоже не всегда осознается широкой публикой). Консервативный, он же инерционный сценарий основан на сохранении энергосырьевой специализации российской экономики. Инновационный – на масштабных государственных вложениях в соответствующие сферы – науку, инфраструктуру, образование, здравоохранение. Инновационный прогноз, в свою очередь, дан в двух версиях: базовой и форсированной.
Учитываются не только внутренние, но и внешние факторы развития российской экономики. Предсказаны две кризисные полосы – в 2017–2019 и в 2025–2026 годах, хотя и с меньшими негативными последствиями, чем в 2008–2009-м. При этом замминистра предупредил, что «давать даты кризисов хуже, чем датировать землетрясения». По его словам, «в целом у нас есть возможности использовать кризис как окно возможностей для инновационного развития». Очень уместное замечание. Особенно если учесть, что аналогичные возможности предыдущего кризиса использованы не были.
Разброс в среднегодовых темпах прироста ВВП, по разным вариантам прогноза, вроде бы не так уж велик: 3,5–3,6% – по инерционного сценарию, 4,4% – по базовому инновационному, 4,7% – по форсированному инновационному. На самом деле эта разница в 0,9–1,1% будет означать весьма существенные различия в социальных последствиях экономического роста.
В настоящее время расходы инновационного характера составляют всего 2,2% ВВП, или 6% всех расходов бюджетной системы. К 2020 году по инновационному сценарию предполагается их увеличение до 2,8% ВВП. Расходы бюджетной системы к 2030 году по тому же сценарию возрастут следующим образом: на экономику (главным образом на инфраструктуру) с 5 до 7,1% ВВП, на образование – с 4 до 5,3%, на здравоохранение – с 3,9 до 5,1%, на науку – с 1,2 до 3% (что соответствует уровню развитых стран). Ожидается сокращение оборонных затрат – с 5,5% ВВП до 3,7%. Снизится и доля социального обеспечения – с 12,6 до 11,4%. Последние прогнозы кажутся идущими вразрез с политическими установками последнего времени.
В рамках инновационного сценария предполагается, что российская экономика будет расти быстрее мировой. Ее удельный вес к 2030 году достигнет 3,7%, а уже в 2021-му Россия по объему ВВП обгонит Германию, переместившись с шестого на пятое место в мире. При данном варианте прогнозируется сокращение разрыва с развитыми странами по уровню благосостояния. С нынешних 48% от уровня стран еврозоны он поднимется до 65–70% к 2020 году и до 90–95% – к 2030-му.
Консервативно-сырьевой вариант предполагает сохранение нынешнего удельного веса России в мировой экономике, гораздо более медленный рост доходов населения, стагнацию расходов на инфраструктуру, науку, здравоохранение. Сохранится и зависимость от мировых цен на энергоносители.
Интересно, что инновационный сценарий посягает на такую священную корову Алексея Кудрина, и вообще неолиберализма, как бездефицитный бюджет. Необходимые для инновационной политики бюджетные расходы будут давать устойчивый уровень бюджетного дефицита (как минимум – «ненефтегазового», то есть рассчитанного без сверхдоходов от углеводородного экспорта) и рост государственного долга. Последний, правда, прогнозируется весьма умеренно – до 20–25% ВВП. Это в разы меньше, чем сейчас у развитых стран.
За рамками прогноза остались институциональные ограничения низкое качество госуправления, коррупционные риски, неблагоприятный инвестиционный климат. Но ведь и трудности прогнозирования в политике многократно выше, чем в экономике.