Воспоминания о будущем – полезный жанр. Тем более в кризисные моменты. Особенно когда вспоминается недавняя, но уже чрезвычайно мифологизированная история. Презентация книги «Развилки новейшей истории России» подоспела во всех смыслах вовремя. Такое впечатление, что преобразования Александра II известны сейчас лучше и воспринимаются адекватнее, чем события 20-летней давности, когда бы дан старт «гайдарочубайсовским» реформам, сформировавшим экономическую систему современной России.
Когда разрушать уже нечего
Книгу, анализирующую процессы 1928–2008 годов (от преддверия Великого перелома и Великой депрессии до нынешнего мирового кризиса), начал писать покойный Егор Гайдар. Но он большее внимание уделял общеисторическому аспекту. Конкретные ситуации 1990-х, жесткие конфликты и политическую борьбу вокруг реформ, приватизационный процесс и финансовые зигзаги описал Анатолий Чубайс. Он и презентовал книгу.
Реформы 1990-х в наше время обычно характеризуются как «разрушение хозяйства», «ограбление народа» и т. п. При этом начисто – скорей всего, намеренно – опускается объективный контекст осени 1991 года. «Репрессивная плановая система опустошила Союз, разрушила его экономику и рассыпалась сама», – сказал Борис Ельцин 28 октября 1991-го на втором этапе Съезда народных депутатов. Который, кстати говоря, вручил ему мандат на проведение тех самых реформ, против которых яростно боролся в следующие два года. Депутаты даже отказались тогда от части своих законодательных прерогатив: президент и правительство были наделены законным правом принимать решения, противоречащие законам, – и это с санкции депутатского корпуса… Неповторимые черты революции.
Восьмичасовые очереди за хлебом были столичным бытом. В провинции торговля практически кончилась, мука распределялась с колес по больницам и роддомам. Но главную угрозу нес распад систем жизнеобеспечения – периодические сбои в энерго-, водо-, газоснабжении перерастали в тотальные отключения на обширных территориях. Гниение советской государственно-монополистической экономики вступило в последнюю необратимую стадию. Трудно сказать, какое хозяйство на тот момент еще можно было разрушить.
Этому способствовала и экономическая политика руководства КПСС непосредственно предшествовавших лет. «Хозрасчетные» эксперименты и «самоуправление» на госпредприятиях оборачивались интенсивным проматыванием производственных фондов. Новые экономические формы – кооперативы, совместные предприятия, аренда – превращались в подсобные механизмы вывода и обналичивания активов. Рост номинальной зарплаты мгновенно уничтожался инфляционными витками. Эмиссионное бешенство печатного станка при фиксированных ценах превратило в труху финансовую систему СССР.
Перестройка случайно не оказалась брежневской
Важно отметить: все это не было следствием отхода от «социалистических принципов». Наоборот – результатом приверженности им. Михаил Горбачев и его окружение отчаянно пытались удержаться в кругу идеологически допустимых понятий. Основу которых составляли доминирование госсобственности, централизованное планирование и контролируемое ценообразование.
Многоукладность без частной собственности, рынок внутри госсектора, госцены при хозрасчете и прочие небывалые экономические изыски придавали экономическому краху особый колорит. Законсервировать же ситуацию, ничего не предпринимать также было нельзя. К середине 1980-х (хотя кто сейчас об этом помнит) в СССР разразился финансовый кризис, спровоцированный снижением мировых цен на нефть. Горбачевскому руководству пришлось обращаться за политически обусловленными кредитами, дабы хоть какое-то время поддерживать жизненный уровень, сопоставимый с брежневскими временами. Собственно, по мнению Гайдара, первопричина перестройки именно в этом.
Индустриально-милитаризованная экономика СССР сама по себе не могла обеспечивать социальной стабильности. Требовался либо репрессивный политический режим (как при Сталине), либо подпитка за счет удачно сложившейся внешнеэкономической конъюнктуры (как при Брежневе). Но возврат к ГУЛАГу исключался по целому ряду причин, в ряду которых личностные особенности Михаила Сергеевича были одной из последних. В свое время он славился в ЦК особенной коммунистической ортодоксальностью – измениться заставила обстановка, реальность безразлична к идеологическим извращениям. О нефтяных ценах сказано выше. Начнись падение цен несколько раньше, некая «перестройка» неизбежно оказалась бы связана с именем Леонида Брежнева…
Платно несправедливо, бесплатно неэффективно
Приватизация была абсолютно неминуема прежде всего потому, что требовалось срочно отцеплять от госбюджета и выталкивать в свободное плавание руководителей госпредприятий, работавших по принципу «прибыль в карман, убыль в бюджет». Декларированное «создание класса собственников» было максимум второй задачей. Первая опять-таки мотивировалась не идеологией, а жесткой конкретной обстановкой. Разгосударствление экономики являлось реальной общественной потребностью. Другое дело, что теоретически оно могло осуществляться разными путями.
«Реальное окно возможностей вариантов приватизации было крайне узким», – вспоминает сейчас Чубайс, назначенный тогда руководителем Государственного комитета по управлению государственным имуществом. Только что созданное буквально на пустом месте приватизационное ведомство быстро превратилось в мощную структуру хозяйственного управления и политического влияния. Чубайсу во главе ГКИ удавалось многое. Но преодолеть ограничитель общественного настроя было невозможно.
Международные стандарты экономической политики предполагали продажу собственности по реальной рыночной стоимости. Но в конкретных условиях России начала 1990-х это было исключено. Идея приватизации была популярна в массах и обеспечивала поддержку президенту и правительству (кто-то, вероятно, сейчас не поверит, но дела обстояли именно так – автору этих строк доводилось иметь дело с заводскими рабочими комитетами, специально создававшимися в поддержку ГКИ). Но – только на справедливых условиях безвозмездного возврата госсобственности гражданам. Практически рассматривались два варианта: передача предприятий трудовым коллективам и выдача в равных долях всему населению страны сертификата, удостоверяющего право собственности.
Концепцию бесплатной ваучерной приватизации разработал (еще в 1987 году, когда разговоры о реформе только начинались) либеральный экономист Виталий Найшуль. Анатолий Чубайс первоначально был ее противником, выступая за денежную продажу. Но он быстро понял политическую ситуацию и оценил значение массовой поддержки. Дабы избежать югославских экономических сценариев – например, формирования слоя крупных собственников на базе постсоветского директората, – выбор был сделан в пользу ваучеризации.
Вторая волна на опыте первой
Не мешает вспомнить, что популистская сама по себе бесплатно-ваучерная приватизация проводилась в максимально популистском варианте. Предлагались на выбор три варианта акционирования. Первый более-менее равномерно разделял активы между коллективами, сторонними приобретателями и администраторами. Второй оставлял за коллективами более половины акций. Третий делал ставку на активные группы внутри коллективов, принимающие особую ответственность в обмен на прерогативы в собственности. Разумеется, более 60% предприятий акционировались по второму варианту. Такова была цена политической поддержки. Это обусловило победу ельцинской стороны в противостоянии с Верховным Советом, эволюционировавшим в сторону национал-коммунизма.
Экономическая неоптимальность политически неизбежных методов проявилась достаточно скоро. Уже в 1994 году явственно обозначилась насущная потребность в крупном частном инвесторе. Проблема стала решаться через залоговые аукционы. Появившиеся к тому времени «протоолигархи», успевшие собрать крупные денежные средства (в том числе за счет манипуляций с ваучерами через чековые инвестфонды), одалживали правительству под залог активов. Предоставляемые ими деньги были минимальны по сравнению со стоимостью получаемой собственности. Таким образом, приватизация оказалась по факту бесплатной прежде всего для них.
Так осуществилась «грабительская чубайсовская приватизация» – которую Чубайс принял буквально под народным давлением. Ее олигархический характер парадоксально определился популистской ориентацией. Весьма поучительная история. Особенно сейчас, когда начинается очередная волна – приватизация госкорпораций. Может показаться, что предстоящие весной политические изменения затормозят этот процесс. Но, как видно по опыту почти четвертьвековой давности, главную роль в таких случаях играют не субъективные пожелания, а объективные условия. Корпорации так или иначе будут отделяться от государства. И снова процесс придется коррелировать с общественными настроениями.