Общаясь с китайскими журналистами по итогам своего визита в КНР, премьер-министр России Владимир Путин говорил не только о перспективах экономического и технического сотрудничества двух стран. Вообще надо заметить – в двустороннем плане рабочий визит производил впечатление некоторой спонтанности. Крупных соглашений не заключено (в этом плане можно зафиксировать разве что договорённость об урегулировании разногласий по оплате российских нефтяных поставок), эпохальных рубежей не обозначено. Зато много сказано об общих проблемах мирового экономического порядка.
Говорил Путин чрезвычайно взвешенно. В частности, обратила на себя внимание корректировка летней оценки «паразитарного» характера американской экономики. Обращаясь к специфической аудитории «селигерской» молодёжи, премьер говорил так, что можно было безоговорочно понять: США паразитируют на чужих национальных хозяйствах. В Пекине то же самое прозвучало в куда более аккуратных выражениях: «Я не говорил, что Америка паразитирует на мировой экономике. Она паразитирует на монопольном положении доллара как почти единственной мировой валюты».
Более того. Было высказано даже некое сочувствие – такая ситуация расслабляет американскую экономику, создаёт для неё сложности, подрывает финансовую дисциплину. Примирительно было заявлено, что проблемы есть у всех стран и нужно искать согласованные решения: «В условиях глобализации мы все в известной степени находимся в одной лодке, нужно вести себя аккуратно, не раскачивать её, чтобы воды хватануть, чтобы лодка не перевернулась». Вырисовался не совсем привычный облик Путина как компромиссного политика, настроенного не на конфронтацию, а на сотрудничество с Западом. Но такие слова вполне уравновешиваются местом их произнесения – столицей КНР.
Можно предположить, что неожиданное – заметим, сразу после инвестфорума «Россия зовёт!» — посещение главой российского правительства Китая являет собой шаг в проекте переформатирования мирового экономического и политического порядка. Сделанные внутри страны высказывания о формировании Евразийского сообщества дополняются идеями о повышении роли БРИКС. Последний был упомянут в связи с проблемами мировой резервной валюты: «Нужно просто вместе с европейскими и американскими коллегами, со странами БРИКС подумать в рамках «двадцатки», скажем, как из этой ситуации вместе выходить». Этот разговор зашёл в связи с долговым кризисом в странах Европейского Союза. Путин вполне резонно отвечал, что никакой особой роли в решении европейских проблем БРИКС сыграть не может, тем более что у Европы вполне достаточно собственных ресурсов. Интересно, что ЮАР как участник БРИКС уже однозначно отреагировала: руководитель южноафриканского центробанка Джил Маркус заявила, что ЮАР не намерена оказывать кредитную поддержку еврозоне. Энергичная дама (между прочим, белокожая) заявила, что в её стране нет свободных средств. И довольно откровенно посоветовала искать желающих в другом месте, например, в том же Пекине: «У Китая триллионы долларов, а у нас только 50 миллиардов. Мы не сможем решить проблемы Италии или Испании, это дело Европейского ЦБ».
Вообще БРИКС – не оформленное объединение или блок, а скорее интеллектуальная конструкция (подобная CIVETS). Которая из-за частного упоминания в СМИ начала восприниматься публикой как реальный субъект мировой политики. Термин (первоначально БРИК – Бразилия, Россия, Индия, Китай, с 2011 года, когда в эту группу стали включать Южную Африку – БРИКС) был предложен в 2001 году аналитиком банка Goldman Sachs Джимом О’Нейлом. Основанием послужил быстрый в то время экономический рост названных стран. По тогдашнему прогнозу Goldman Sachs, к 2050 году объём экономик БРИК должен был превысить таковой «Большой семёрки» (США, Япония, ФРГ, Великобритания, Франция, Италия, Канада). И лишь затем начали предприниматься попытки формирования каких-то координирующих институтов – саммиты (пока что нерегулярные), создание альянса фондовых бирж и т.д. Характерно, что значительную роль в попытках придать БРИКС политическое измерение играет именно Россия. Не случайно упомянутые саммиты проходили в Екатеринбурге.
Кризис 2008-2009 годов внёс некоторые коррективы в представления о будущем этой группы и сравнительной роли составляющих её экономик. Если Индия принадлежит к странам, наименее пострадавшим от кризиса, а Китай достаточно успешно преодолевает его последствия, то Россия пока что отстаёт в темпах послекризисного восстановления.
Характерно так же, что экономические преимущества стран БРИКС, на которые указывают аналитики, характеризуют их как периферию нынешней миросистемы: Бразилия – дешёвая сельскохозяйственные ресурсы, Россия – крупнейшие экспортные объёмы энергоресурсов, Индия – дешёвые интеллектуальные ресурсы, Китай – дешёвые трудовые ресурсы, Южная Африка – минеральные ресурсы. И даже растущая индустриальная мощь Китая и Индии не ставят под вопрос структуру мирового процесса накопления капитала. Его центры остаются в «старых» капиталистических странах. Периферийное положение стран БРИКС делает их уязвимыми и к потрясениям мировой экономики, и к политическим манипуляциям, препятствующим формированию сколько-нибудь устойчивой экономико-политической общности. Так что ожидания альтернативного центра глобальной силы выглядят преждевременными.
Но есть и другой аспект. Кризис в «первом эшелоне» миросистемы приобретает по-настоящему опасные очертания. Опасные прежде всего неясностью перспектив дальнейшего хода процессов. Обилие «антикризисных проектов» лишь оттеняет очевидную растерянность западной элиты. Характерно в этом отношении поседнее выступление в сенатском комитете по иностранным делам посла США в РФ Майкла Макфола: никаких уступок в военно-стратегической сфере, предоставить России статус привилегированного торгового партнёра; Москва загоняет переговоры в тупик, американские трудящиеся должны получить максимальные выгоды от вступления России в ВТО… Вспоминаются сводки ЧК 1919 года: «Крестьяне за советскую власть, бандитизм растёт».
На таком фоне поиск альтернативных решений смотрится резонно, жесты, подобные поездке в Пекин объяснимы. Другое дело, что и там звучат в основном декларации.