Интересный вопрос – простой и ясный — задали согражданам немецкие социологи. Ответ они получили столь же чёткий и однозначный. И тоже наводящий на интересные мысли. Более 50 процентов опрошенных хотели бы вернуться к национальной валюте, старой доброй дойчмарке. Евро устраивает лишь 48 процентов.
Год назад ностальгию по марке разделяли «всего лишь» 47 процентов. Половина населения Германии поддерживала евровалютную реформу. Теперь ситуация зеркально изменилась с тенденцией в пользу «марочного» евроскептицизма. Таков эффект долгового кризиса, бушующего пока на европейской периферии, но всерьёз грозящего охватить весь Евросоюз.
Не будем повторяться – о возложенной на Германию функции всеевропейского финансового донора сказано уже давно. Ещё недавно эта роль вполне могла льстить немцам: их страна воспринималась как экономический локомотив Европы. Поражённая де-факто в военно-политических правах, ФРГ экономически однозначно лидировала на Старом континенте. Тысячелетнее франко-германское межгосударственное соперничество завершилось политическим примирением и союзом, военными и территориальными уступками с немецкой стороны — и её же неоспоримым экономическим превосходством. Территориально сжатый и от этого особенно динамичный западногерманский капитал оттеснил французский практически во всех областях традиционной конкуренции.
Угледобыча и металлургия, машино- и судостроение, авто- и авиапром, атом и хайтек, химия и электроника, текстиль и сельхозобработка – везде германские концерны опередили французов. На всех интеграционных ступенях – Европейское объединение угля и стали, Европейское агентство по атомной энергии, Европейское экономическое сообщество – политико-символическое первенство оставалось за Парижем, экономико-технологическое за Бонном (при том, что франко-германская ось во всех этих объединениях выступала как несущая). Британская экономика также уступала германской и по общеваловым, и по отраслевым параметрам. Другие европейские страны, даже Италия в период своей впечатляющей промышленной модернизации, в общем и не претендовали на сопоставимость.
Важным залогом экономического лидерства ФРГ являлась национальная денежная система, основанная на марке и ею символизируемая. Традиционный немецкий подход к финансовым вопросам отличался консерватизмом в лучшем понимании этого термина применительно к данной сфере. Суровые уроки инфляционного разгула 1920-х и манипуляций с ценами, долгами и дефицитами гитлеровских 1930-х, когда марка была не маркой, а трухой либо партийно-канцелярским удостоверением, извлеклись в полной мере. Педантичное сведение бюджетных балансов, обеспеченность резервами и реальными активами, продуктивное направление производственных, инфраструктурных и социальных инвестиций, жёсткие антиинфляционные ограничители – всё это являлось самоочевидными принципами для всех боннских, а в 1990-х и берлинских правительств. Будь они консервативными (Конрад Аденауэр, Людвиг Эрхард), консервативно-социалистическими (Курт-Георг Кизингер), социал-либеральными (Вилли Брандт, Гельмут Шмидт) или консервативно-либеральными (Гельмут Коль). Это позволило успешно переварить даже денежную систему присоединяемой ГДР при обмене «вестмарки» на «остмарку» по курсу один к одному.
Собственно, при подготовке европейского перехода на единую валюту именно марка ФРГ рассматривалась как эталон. И это испытание оказалось самым серьёзным, расшатывающим, как мы теперь видим, на редкость устойчивое финансовое устройство Германии. Своеобразно понимаемая европейская солидарность вызывает в памяти принцип французского победителя Первой мировой войны, яростного германофоба Жоржа Клемансо: «Боши заплатят за всё!» Евро для немцев – это то, что они должны отдавать тем, кто не умеет самостоятельно вести дела. То, чем трудолюбивый бюргер должен покрывать не свои долги. Таким клеймом чем дальше, тем бесповоротнее припечатывается в Германии один из ключевых принципов европейского единства.
И лишь один аспект проведённого опроса может прибавить оптимизма германским (и не только) евроинтеграторам. Наибольшую ностальгию по марке проявляют сторонники либеральной Свободной демократической партии Германии, на втором месте социал-демократы, за ними приверженцы партии «Левых», основу которой составляют бывшие коммунисты-ревизионисты из ГДР. Либералы выступают в правительственной коалиции на вторых ролях, СДПГ находится в оппозиции, «Левые» в общем маргинальны. Электорат правящих консерваторов из Христианско-демократического союза, проявляя солидарность со своим лидером Ангелой Меркель, ещё поддерживает евро (как ни странно, наряду с «зелёными»).
Ультраправых и неонацистов не спрашивали. Возможно, спрашивали, но они пока молчат. Однако как бы вскорости не пришлось их услышать, если немцы и дальше будут платить за всех, вспоминая марку.