Александр Невзоров. Учился в Московской духовной семинарии. Убеждённый противник РПЦ. Утверждает, что участвовал в подготовке действий ГКЧП. В 1993 году — в рядах защитников Белого дома на стороне антиельцинской оппозиции. Участвовал в локальных конфликтах в Чечне, Приднестровье, Нагорном Карабахе, создал серию репортажей об этих событиях, фильмы «Наши», «Ад» и «Чистилище». Четырежды избирался депутатом Государственной Думы. Работал консультантом Бориса Березовского. Был внесен в список доверенных лиц Владимира Путина. Сейчас – против империи, за Майдан. И готов объяснить, почему – наряду с иными метаморфозами.
— Александр Глебович, вы называете себя советским человеком, участвовали в организации ГКЧП. Во-первых, что, по вашему мнению, погубило СССР? Или кто? Во-вторых, что из советского наследия вы бы перенесли в современность, а от чего отказались бы?
— Я называю себя советским человеком только потому, что это страшная правда. Особой гордости в эти слова не вкладываю, поскольку национальность — это не идеологическое понятие, а социально-культурное. Я действительно родился не в России и никаких оснований называть себя русским не имею. Я советский, меня воспитывала советская действительность. Я не могу сказать, что вспоминаю о советском периоде с большой ностальгией, за исключением того, что советское время было необычайно богатым и щедрым на великолепные издания естественнонаучной литературы. Советская империя содержала необыкновенный по своей мощи и разуму научный аппарат, заключенный не только в институтах, но и в умении потворствовать достаточно смелым и спорным идеям, из которых всегда и состоит наука. То есть вот это отношение к науке я бы, прежде всего, рекомендовал унаследовать. Но понимаю, что эти рекомендации бессмысленны. Сейчас они не сработают.
А погубила СССР бессмысленность имперской формы государственного образования. Раньше любая империя была достаточно рентабельна: пришли, перенасиловали баб, убили мужиков, отняли землю. После этого завоеванную территорию можно было долгое время обирать. Но теперь ситуация изменилась. Теперь центр империи вынужден кормить периферии, которые когда-то были захвачены предками и которые отпустить, от которых отказаться не позволяет так называемая «государственная идеология».
Но что бы ни думали наши идеологи, все равно сработают законы исторического развития. Уничтожить эти законы ни из гранатомета «Град», ни из «Калашникова» невозможно. Они осуществляются вне зависимости от того, какое на данный момент есть вооружение.
— То есть сегодня Россия искусственно тормозит процесс, который в свое время прошла, допустим, Британская империя?
— Никто ничего не может затормозить. Просто Британская империя разваливалась еще и по причине безумной географической сложности ее удержания. Ее колонии были рассыпаны по всему миру. Поэтому там этот процесс прошел болезненно, но быстрее. Удержать эти процессы не может никто. Это гигантские жернова истории, против которых люди бессильны.
— «Бессмысленность имперской формы» отражается в том, что происходит в Украине? Это доживающий свой век осколок империи? Эти вещи взаимосвязаны?
— Безусловно, взаимосвязаны, потому что все эти бутылки с зажигательной смесью, булыжники и пули летят не в «Беркут». Они летят в Россию. Украина пытается избавиться, прежде всего, от нас и от всяких воспоминаний о нас. И глупо винить в этом Украину. Надо задуматься, почему ради того, чтобы не быть с нами в одном союзе, люди готовы месяцами мерзнуть, вдыхать гарь резиновых покрышек, идти под пули и умирать. Что же в нас такого? Это очень полезные мысли. Чем трезвее человек будет оценивать себя, тем адекватнее он будет поступать.
— А вы на чьей стороне в украинском конфликте?
— Я на стороне Майдана. Украинцы прошли первый этап революции, когда все решало только мужество и гордость. Теперь, на втором этапе, им будет посложнее, но, думаю, они справятся.
— А мы справимся?
— Нам в 90-е годы казалось, что путь к нормальности простой. Я боюсь, что для нас этот путь долгий и мучительный.
— Нормальность – это что?
— Положение обычной европейской страны с ее верховенством права, когда менты не будут выдавливать прохожим глаза по своей прихоти, а судья не будет брать взяток прямо в зале суда в процессе заседания.
— Александр Глебович, вернемся к вашей биографии. Вы четырежды избирались депутатом Госдумы, но практически там не появлялись. Это был тест на глупость ваших избирателей и они его не прошли? Для чего вы избирались?
— Я был в Госдуме целых три раза. Это официально зафиксировано. За четыре срока три раза — это очень высокая посещаемость. Я честно раздавал свою депутатскую зарплату избирателям. Если документально поднимать мою депутатскую работу, то в своих избирательных округах я правда много чего сделал. Надо было прокладывать дороги, делать автобусные остановки, выбивать деньги в бюджет. Все это я делал. Меня связывало с моими избирателями глубокое ощущение долга перед ними. А вот идти в Охотный ряд не было никакой необходимости. Посещение Госдумы и выполнение обязанностей перед моими избирателями никак между собой не связано.
— Не жалеете ли вы, что сотрудничали с Борисом Березовским, стоило оно того? Как вы оцениваете его роль в истории России и вашу с ним совместную деятельность? Кем он был для вас? А вы для него? Не было ощущения марионетки в его руках?
— Его историческая роль нулевая. Потому что был реальный Борис Абрамович и его медийный образ. Эти два существа жили совершенно независимо, ничего общего между ними нет. Причем до такой степени, что иногда даже могли встречаться и здороваться. У меня была судьба, позволившая мне изучить множество любопытных представителей нашего вида. То, что Борис Абрамович, безусловно, относился к любопытнейшим представителям, это точно. Это был сложный, но бесконечно интеллектуальный человек, который пытался сделать из политики искусство и играл с необыкновенной искренностью. Поэтому о сотрудничестве с ним я не жалею. Но примерно за три года до его смерти мы основательно рассорились.
— Что подвигло вас на последних президентских выборах согласиться стать доверенным лицом кандидата В. Путина, про которого вы обмолвились, что «он не умеет управлять»? Не жалеете ли вы об этом своем решении?
— Нет, я не говорил, что он не умеет управлять. Я сказал, что не знаю людей, которые бы могли управлять. Неэффективным, архаичным государственным образованием эффективно управлять невозможно. К Владимиру Владимировичу я отношусь с огромной симпатией. И более того, еще со времен Анатолия Собчака я ему кое-чем обязан. Это дружеский долг. Я не забываю благородного ко мне отношения и всегда стараюсь отплатить, вне зависимости от того, какой имиджевый урон это может мне нанести. Поэтому подчеркну: к Путину отношусь хорошо, но настороженно. Почему настороженно? Да потому что, с моей точки зрения, 100-процентно нормальный человек президентом России работать не пойдет.
— Но как тогда вашу симпатию к Путину совместить с вашей антипатией к имперскому бремени России? Разве не имперскую политику пытается продавить на постсоветском пространстве Путин?
— Такова сила общественного настроения. Это наиболее понятная и популярная идея. Насколько я его знаю, он далек от мании величия и не собирается определять вектор развития России на ближайшие 100 лет. Он просто пытается удержаться у власти и сделать эту власть стабильной. И коль скоро у так называемого «народа» велико желание видеть себя в обрамлении имперской идеи, то Путин отвечает: «Пожалуйста».
Эта идея не губительна, она просто в никуда. Мы видим, что державная идеология не приживается. Она существует сама по себе, а общество – само по себе.
Но есть и плюсы. Когда идея становится идеологией, она начинает вызывать здоровое омерзение и очень надолго умирает. Пока она существовала только на бумаге, она не могла вызывать таких чувств. Чтобы возненавидеть – надо прочувствовать. Не забывайте, что у нас имперство еще и анекдотично. Сейчас чиновников будут дрессировать на имперско-православную идеологию. Всю нашу полуграмотную, тупую чиновничью шушеру обяжут читать и учить наизусть труды приторного религиозного фанатика.
— Александр Глебович, вы прошли через войну в Чечне и сняли о ней два шокирующих, честных фильма. Но что теперь делать с Кавказом? Как преодолеть его криминальное влияние на всю страну? Продолжать кормить? Или, напротив, создать условия для самообеспечения? Или «показать зубы»?
— Да никак не преодолеть это криминальное влияние. Мы проиграли чеченскую войну, мы платим дань. Нам не устоять в серьезном конфликте с Кавказом. Я являюсь непосредственным очевидцем тех событий в Грозном и понимаю, на каком волоске тогда висла судьба всей страны. По причине того, что у нас была небоеспособная армия, весь этот генералитет, километры лампасов, картонные ракеты, вся эта ритуалистика министерства обвороны — это все очень симпатично, но не способно обеспечить безопасность России. Да и любой другой страны. Поэтому, конечно, нам не выиграть конфликт с Кавказом. И единственный способ — все время закидывать эти тлеющие угли банкнотами, чтобы там не разгорелся новый пожар. Это неприятно, но надо набраться мужества и произнести эти слова.
— Представим, что Россия — это не империя с великой идеей объединения евразийского пространства, а прежде всего, хозяйствующий субъект. А Чечня — одно из подразделений. В чем тогда целесообразность его присутствия в составе хозяйства? К тому же не всегда на Руси выдаются богатые и жирные времена. Какими тогда банкнотами придется тушить угли?
— Если нечем будет тушить эти угли, тогда снова будет пожар. А целесообразности здесь и не надо искать. Сегодняшняя политика Кремля – это способ выжить рядом с Кавказом, а совсем не поиски оптимального варианта. Кавказ для сегодняшней аморфной России слишком опасный сосед.
— Вы не демонизируете?
— Понимайте, как хотите. Просто я с этими «демонами» встречался на расстоянии прицельного выстрела при штурме Грозного и других мест. Поэтому я не демонизирую, я говорю то, что знаю.
— Вся Россия им платит – а они тем временем пробираются в виде диаспор и криминальных структур в другие, чаще всего богатые уголки России, такие как Югра. Недавно глава тамошней чеченской диаспоры был осужден за изнасилование всего лишь условно. Все равно продолжать платить?
— Для начала надо было выиграть войну. А мы войну проиграли. Поэтому и такие результаты сегодня. В этой ситуации сделать уже ничего нельзя – смиритесь.
— А возможна ли третья чеченская война?
— Даже обнищавшая, Россия – это лакомый кусок. И когда встанет вопрос, в кого из соседей вонзить зубы, то, я думаю, Кавказ долго выбирать не будет.
— Вы были близко знакомы с Львом Николаевичем Гумилевым. Русский народ еще пассионарий?
— Во-первых, теперь, когда я многое исследовал, не согласен с самой теорией Гумилева о пассионарности. Предполагаю, что в ней художественной литературы, фантазии и метафоры больше, чем разумного содержания. Более того, никакого смысла в ней я вообще теперь не вижу. Это не отменяет моей личной симпатии к моему покойному другу и наставнику Льву Николаевичу.
— Князь Владимир Святославович крестил Киевскую Русь и тем самым запрограммировал историю России. Но что негативного из тех установок мы до сих пор на себе испытываем?
— Я не думаю, что он действовал, руководствуясь какими-то, как сегодня говорят, геополитическими целями. Он руководствовался интересами только личной выгоды и борьбы за власть. Он сам с равнодушием и презрением отнесся к мнению населения. Он с легкостью взял тех богов, в которых верили люди, – и грубо оскорбил их религиозные чувства: опрокинул изображения их богов, измазал дерьмом, протащил через весь город и сбросил в реку. Несогласных с этим хамством он убил. И сегодня мы это видим в России — стремление свою личную идеологию сделать обязательной для всех, а тех, кто не согласен, унизить и уничтожить.
Крещение погрузило Русь в изоляцию, но не спасло от оккупации, то есть от так называемого татаро-монгольского ига. Принятие кириллицы отрезало Русь от европейской и остатков античной культуры. В истории России самый позорный момент какой? Это 1725 год, когда на набережной Невы останавливались сани и из них выгружали толстых стариков с огромными чемоданами. Их звали Бернулли, Миллер, Эйген, Делиль и так далее. Это были те самые бельгийцы, немцы, голландцы, которых пригласили, чтобы было хоть кем-то укомплектовать только что открывшуюся Российскую академию наук.
— Встречал ваше мнение, что из-за православия Россия отстала от Западной Европы в интеллектуальном, научно-техническом развитии на 700 лет. Значит, именно отсутствием влияния православного фактора объясняется резкий рост НТП в советское время? Видите ли вы возможности вернуться к этим темпам в современной России?
— Это правильный вопрос и одновременно правильный ответ на него. А что касается возвращения, то мы знаем, что судьба России драматична и предсказывать ее в деталях невозможно. Проблема есть, и, надеюсь, она как-то будет решаться.
Полностью интервью Александра Невзорова можно прочитать здесь — www.znak.com