После года неопределённости и тревог в Боливии прошли свободные и честные выборы. Победила левая партия Движение к социализму (MAS – Movimiento al socialismo). Кандидат Луис Арсе Катакора – потомок борцов за независимость страны в XIX веке и отец боливийского экономического чуда – получил в первом же туре более 54% голосов. Социал-либеральный кандидат Карлос Меса собрал около 29%, крайне правый Луис Фернандо Камачо – только 14%. MAS завоевала большинство в обеих палатах парламента.
Почти ровно год назад партия MAS была отстранена от власти. Режим Эво Моралеса опрокинули уличные протесты городского «среднего класса» (как ни парадоксально, серьёзно выросшего именно в результате политики, проводимой левыми в предыдущее десятилетие), поддержанные силовыми структурами. Протесты имели вполне серьёзное основание – махинации бывшего президента Моралеса с целью удержаться у власти. В ситуации растущего недовольства авторитарными тенденциями и коррупцией, выдающейся даже на общем латиноамериканском фоне. Переворот сопровождался серьёзной конфронтацией как на социальной, так и на этнической почве. Эво Моралес, харизматичный лидер MAS, был первым президентом-индейцем, и его политика существенно улучшила положение коренного населения страны.
Переходные власти во главе с временным президентом Жанин Аньес (второй вице-спикер верхней палаты парламента) сделали несколько символических шагов вполне правого характера. В частности, разорвали дипломатические отношения с Кубой и Венесуэлой. Часть левых в мире запаниковала, восприняв события в Боливии – вкупе с поражениями в Эквадоре, Бразилии и глубоким кризисом в Венесуэле – как конец «левого поворота» на континенте. Новое правительство даже обвиняли в фашизме. Надо, признать, поводы для этого появились: в выступлениях того же Камачо, гражданского лидера антиморалесовского бунта, звучали антииндейские мотивы расистского характера. Но это были именно поводы, а не реальные причины.
Надо отдать должное правительству Аньес. Оно выполнило свои обязательства: провело выборы и допустило к ним MAS (последнее отнюдь не было гарантировано). Следует заметить, что такие обязательства далеко не всегда реализовывались. Можно вспомнить и Кубу, где выборы, и отнюдь не свободные, прошли через 17 лет после свержения Батисты. И Никарагуа, где сандинисты согласились на это только в 1990-м, через 11 лет после прихода к власти – и только под жёстким давлением оппозиции, вооружённой и мирной. Поскольку в отличие от кубинского сценария, никарагуанские выборы были свободными, сандинисты их проиграли. Урок впрок не пошёл. Или был своеобразно истолкован. Вернувшиеся к власти в 2006 году сандинисты восстановили авторитарный режим (в иной идеологической обёртке) – и вновь сталкиваются с сопротивлением. Как мирным, так и не очень.
Не обошлось без инцидентов. Выдвинутый в президенты Арсе вернулся из временной эмиграции под гарантии, что выданный на его арест ордер аннулирован. Но его грубо, с избиением, арестовали в аэропорту. Хотя вынуждены были вскоре отпустить из-за волны протестов, поднявшейся в стране и за рубежом. Не исключено, что это добавило популярности кандидату.
Боливия, наверное, чемпион мира по количеству переворотов и революций в пересчёте на десятилетие. Полтора десятилетия президентства Моралеса было временем относительной – весьма относительной! – политической стабильности. На фоне значительных социально-экономических успехов. Предположим, стабильность чем дальше, тем больше обеспечивалась бюрократическим и силовым контролем (Моралес завёл даже своих «титушек», причём весьма жестоких). Предположим, экономические показатели далеко не однозначно. Но очевидно, что всё это явилось фактором успеха Луиса Арсе.
В его пользу, несомненно, сыграла его репутация, заработанная на постах министра финансов (2006–2009 годы) и министра экономики (2009–2017-й, затем 2019-й). В отличие от политико-идеологически близкого венесуэльского режима, политика «социалистов XXI века» в Боливии оказалась в целом успешной. ВВП страны за десятилетие вырос в три с половиной раза (не очень, правда, понятно, каков в этом росте вклад производства коки). Уровень бедности сократился с 35,2 до 15,2 %. Всё это на фоне низкой инфляции.
Необходимо отметить, что социально-экономическая политика MAS категорически расходилась со стандартными и хорошо нам знакомыми по собственному опыту рекомендациями международных финансовых институтов. Поощрялся внутренний спрос. Регулярно повышались зарплаты, социальные пособия и субсидии опережающим по отношению к инфляции темпом. Серьёзные вложения делались в общественные системы здравоохранения и образования. Интересно, что минимальная заработная плата в Боливии выше, чем в России. Основой социальной политики была национализация нефтегазовых, телекоммуникационных и горнодобывающих компаний. Как мы видим, активная роль государства не всегда ведёт к катастрофическим последствиям. Но всегда – к очень неоднозначным.
Несомненно, в пользу левых президентов работала память об экспериментах прежних властей. Например, о третьем сроке Виктора Паса Эстенсоро в 1985–1989 годах. Пас Эстенсоро послушно выполнял рекомендации МВФ. (А между тем, в 1952–1956-м с его именем была связана Боливийская революция: избирательные права индейцам, наделение крестьян землёй, национализация оловянных рудников.). Или уж совсем анекдотичные реформы с приватизацией водоснабжения в 2000 году, сопровождавшейся запретом на сбор дождевой воды (в странах «периферии» неолиберализм порой приобретает особо причудливые формы).
Это уж не говоря об уникальном феномене гарсиамесизма 1980–1981-го, когда власть элементарно поделили «погоны» и «братва». Генерала-атамана Луиса Гарсиа Месу консультировал анархо-фашист Стефано Делле Кьяйе. С одной стороны, был дан энергичный ход низовой инициативе (что да, то да…). С другой, боливийцы надолго запомнили ту эру «возвращения в мезозой». Как видим, за три четверти века Боливия испробовала очень разные пути.
Как уже упоминалось, период правления Моралеса отличался существенным улучшением положения индейского населения, особенно сельского. Индейцы составляют 20% населения, метисы – около 70%, это серьёзный электоральный ресурс. На символическом уровне внимание к гражданам-индейцам выразилось в провозглашении страны Многонациональным Государством Боливия, включением в национальную символику индейских мотивов, признание государственными 37 языков. Важно, что кандидатом в вице-президенты в связке с Арсе шёл представитель народа аймара (как и Моралес) Давид Чокеуанка Сеспедес, бывший министр иностранных дел.
Новому президенту придётся решать серьёзные и застарелые политические проблемы. Связанные с межрегиональными противоречиями между наиболее развитыми равнинными департаментами (около 60 % населения и почти 80 % производимого ВВП). Там живут в основном белые и метисы. Эта «Нация равнин», где распространены ультраправые настроения, противостоит горным индейским регионам, на которые опирался Моралес. Нужно будет считаться и с напряжённостью, порождённой прошлогодними событиями. 54% в первом туре – убедительный результат. Но он же показывает, что общество политически разделено почти пополам. С этим новому президенту тоже придётся считаться. Заметим, что «вторая половина» – это не только социал-либералы Карлоса Месы из Левого революционного фронта (названия боливийских партий, как видим, весьма условно). Это и Националистическое революционное движение, основанное в своё время Пасом Эстенсоро, а ныне поддержавшее католического ультраконсерватора Камачо.
И, конечно же, чрезвычайно интересно, будет ли Луис Арсе повторять ошибки Эво Моралеса и своих как минимум номинальных единомышленников в Никарагуа и Венесуэле. Как показывает их опыт, можно долго держаться у власти, сочетая манипулирование конституцией и референдумами, административный ресурс на выборах, опору на подкармливаемую часть населения, прямое насилие. Только вот итог такой политики – рано или поздно непременная катастрофа. Сумеет новый президент преодолеть авторитарный соблазн, помня о событиях октября-ноября прошлого года?
Глядя на события в далёкой латиноамериканской стране, трудно удержаться от сравнений с происходящим у нас и наших соседей. И тут есть и параллели, и «перпендикуляры». Россиян и наших бывших сограждан по Советскому союзу (за исключением Балтии) трудно удивить «национальными лидерами», цепляющимися за власть и правящими под себя конституции. Наблюдаем мы и хорошо знакомые по латиноамериканской истории подставные фигуры на президентском посту (достаточно вспомнить Порфирио Диаса в Мексике и Рафаэля Трухильо в Доминиканской Республике, которые могли менять марионеток в главном кресле, сохраняя реальную власть в своих руках). Сложнее с преодолением этих авторитарных тенденций. Пока они не дошли до тоталитарного уровня.
Тут мы можем сравнивать опыт семи стран из двенадцати. С одной стороны – сочетание традиций «кочевой демократии» и кланового общественного устройства, создающее революционную (или «революционную») динамику в Кыргызстане. На другом полюсе – Российская Федерация, где общественно-политические протесты пока что носят достаточно вялый либо очаговый характер, а власть пока что успешно выстраивает удобную для себя конструкцию государственных и (квази)политических институтов. Между этими крайними случаями – попытки перехода к более-менее правильной электоральной смене власти в Армении, Грузии, Молдове, Украине. С неясной пока перспективой.
И совсем особняком стоит Беларусь. До последнего времени авторитарно-популистский режим представлялся весьма устойчивым. Вспышки массового протеста бывали и раньше – противостояние президента и Верховного Совета в 1996 году, массовые уличные выступления 1999 года, попытки Майдана в 2006-м, «Плошча» в 2010-м… Тем не менее, до августа этого года можно было полагать, что Александр Лукашенко действительно получал на выборах большинство. Пусть и не столько сокрушительное, как рисовалось тамошней ЦИК.
Теперь Беларусь доказала: под авторитарной оболочкой вызрело вполне современное общество. Урбанизированное, но с сохранением некоторых традиций деревенской жизни. Что и дало совершенно поразительный взлёт низовой самоорганизации и солидарности. Видимо, уникальной на постсоветском пространстве. Возможно, именно Беларуси предстоит показать пример всем нам – как мирный протест может опрокинуть диктатуру. Хотя открыты пока что и совсем другие, не столь оптимистичные варианты. Собственно, как и в Боливии. Так или иначе: Better ballots then bullets. В любом случае, главный урок в этом.
Павел Кудюкин, специально для «В кризис.ру»