Оценивая итоги прошедшего первого тура президентских выборов в Тунисе, состоявшегося 15 сентября, можно согласиться с теми европейскими политологами и журналистами, которые интерпретируют их как неожиданные. Но нужно учитывать, что Тунис, первая из стран Востока оказавшаяся в орбите «Арабской Весны» в 2010―2011 годах, проделал за эти почти девять лет очень любопытную эволюцию. Успешно свергнув авторитарно-коррупционный режим «представителя Социнтерна» Бен Али, Тунис раньше других стран, охваченных «Арабской Весной» стал на путь демократизации социально-политической структуры и одновременно достаточно жёстких неолиберальных экономических преобразований, выполнявшихся во многом по рецептам Международного валютного фонда.
Поначалу реализация этих реформ была возложена на коалиционное правительство, в котором роль первой скрипки отводилась умеренно-исламистской и консервативной партии «Ан-Нахды» («Возрождегние»). Но затем общество как бы совершило «инверсию» и в 2014 году привело к власти на исполнительном и законодательном уровне «людей из прошлого» ― президентом был избран Беджи Каид эс-Себси, который многие десятилетия на самых разных ответственных должностях ассоциировался с прежним авторитарным режимом, а созданная им же партия, «Зов Туниса» (ЗТ), выиграла выборы в парламент и стала играть решающую роль в правительстве.
Однако впоследствии тунисская политическая система испытала процесс фрагментации. ЗТ раскололся и в итоге с 51 депутатом сейчас его депутатская группа в парламенте лишь вторая, уступая «Ан-Нахде», у фракции которой 68 мандатов. Но в итоге прежние конкуренты были вынуждены сформировать правительство «национального единства», в котором светские социальные либералы из ЗТ разделили ответственность за управление обществом с умеренными исламистами.
Вроде бы, этакая «большая коалиция» по-тунисски должна была породить стойкое социальное большинство в поддержку власти, но этого не случилось. И кончина действующего президента на 93-м году рождения, спровоцировавшая досрочные президентские выборы, это показала весьма наглядно. При этом вроде бы можно говорить о том, что тунисское общество вышло из «революционного угара» относительно безболезненно. Да, здесь также имели место жестокие акты исламистского терроризма (особенно в 2015―2016 годах), по случаю которых было введено чрезвычайное положение, режим действия которого распространён и сейчас. Но по сравнению, допустим, с близкой Ливией или с Египтом можно сказать, что в Тунисе весьма спокойно. Хотя, как отмечает, например, египетский политолог Хан аль-Бурди, «есть вполне принимаемые официальной стороной сведения о том, что под знамя «Исламского государства» встали в общей сложности около 5000 пре6имущественно молодых тунисцев».
Не сказать, что в экономической сфере в Тунисе страшная ситуация. В текущем году экономический рост составил почти три пункта ВВП. Страна располагает высококвалифицированной и хорошо образованной рабочей силой, Тунис близок европейским рынкам (Франция и Италия являются его главными коммерческими партнёрами) и достаточно развитым гражданским обществом. Государство ведёт активную борьбу с коррупцией.
Это всё так, но почему же, оценивая итоги первого тура президентских выборов, популярная в стране газета «Лё Кетедьен» констатировала, что «тунисцы сказали о своих болях»? Дело в том, что очень многие в стране в социальном и экономическом плане мало что выиграли от краха авторитарного и клептократического режима Бен Али. В Тунисе высокая безработица (15% в целом и почти треть для дипломированных специалистов), по-прежнему высока инфляция. Как полагает журналист-международник Равиль Мустафин, выборы проходят в условиях «снижения уровня жизни роста цен на продукты, одежду и товары первой необходимости».
Радости и надежды 2011 года сменились разочарованием в политических элитах. Об этом свидетельствуют как низкая явка на первый тур президентских выборов (она составляет менее половины электората), так и сами их итоги. Правительственные партии, держа в уме скорые парламентские выборы, проявили невиданную конкуренцию между собой и… все в итоге проиграли. Как заметил тунисский политолог Али Рамша, тунисцы «предпочли прыгнуть в неизвестное, чем подать руку тем, кто предал их надежды.»
Кандидат от считающейся самой популярной партией «Ан-Нахды», исполняющий обязанности спикера парламента, Абдель Фаттах Муру, занял лишь третье место, набрав 13% голосов. Поддерживаемой партией ЗТ доктор медицины Абделькирим Збиди оказался четвёртым с 10,1% голосов, а актуальный премьер-министр либерал Юсеф Шахед, создавший недавно партию с претенциозным названием «Да здравствует Тунис», и вовсе был с 7,4% пятым.
Финалистами же оказались те, кого точно не относили к «системным кандидатам». По итогам голосования 15 сентября первое место у независимого профессора права Кайса Саида (18,9% голосов). За ним нет никакой политической структуры. С одной стороны, это политик традиционного лагеря, выступающий против отмены смертной казни и за сохранение традиционного мусульманского права. С другой, он ратует за развитие локальной демократии, утверждая, что «социальные проблемы не будут разрешены одной только центральной властью». 29 сентября конкуренцию профессору во втором туре составит… заключённый. Речь о медиомагнате, владельце телеканала Нессма ТВ Набиле Карауи (15,5%), основателе светско-популистской партии «Сердце Туниса». Он пребывает в состоянии предварительного заключения по обвинению в отмывании денег.
Таким образом, вот эта парадигма «светские силы – консерваторы» в Тунисе вроде бы сохраняется. Но уже с совершенно новыми «героями». И это очень важный урок почти десятилетнего «демократического транзита» в североафриканском государстве.
Роман Рудин, специально для «В кризис.ру»