26 декабря 1825 года в Петербурге на Сенатской площади произошло вооружённое восстание — именно в тот день на престол взошёл царь Николай I. Это и стало фактическим поводом к восстанию. Которое не удалось. Хотя могло бы.
Собственно восставших было не так много ― три десятка офицеров вывели на площадь около трёх тысяч солдат. Против них новоявленный царь выставил 9 тысяч штыков пехоты, 3 тысячи сабель кавалерии. Дополнительно из пригородов было вызвано и остановлено на заставах в качестве резерва ещё 7 тысяч штыков пехоты и 3 тысячи сабель кавалерии. То есть всего ― в городе, в резерве на заставах ― было задействовано 22 тысячи человек.
Такое соотношение сил по видимости не сулило никаких надежд. Однако царь Николай трясся как осиновый лист. Он был уверен, что ближе к ночи к солдатам присоединятся тысячи петербургских жителей. И не ошибся: городские обыватели были настроены против него. Как только декабристы выстроили на Сенатской каре, они были окружены толпой мастеровых, ремесленников, лавочников. Пришедшие горожане стали кидать камни и поленья, принесённые с ближайшего склада, в правительственные войска и в самого Николая. В течение дня на площадь прибывали толпы людей, просили дать им оружие. Они заполнили все выходящие на площадь улицы и переулки, заняли крыши ближайших домов.
Но идея народного восстания пугала дворян-декабристов не меньше, чем самого царя. Они были твёрдо уверены, что вовлекать простонародье в серьёзные разборки за власть весьма опасно. Даже в том случае, если речь идёт об освобождении этого самого простонародья от крепостного ига. Народом, который решил выступить за свои права, да ещё с оружием в руках управлять невозможно ― а ну, как им в голову взбредёт всех дворян резать? Это ж не солдаты, которые привыкли действовать только по приказу (хотя и это иногда сомнительно).
Конечно, декабристы были героями и думали о России и её народе. Но они выступали за мирный протест. Причём в их понимании (солдаты не в счёт, им положено гибнуть, а офицерам ― договариваться). Они, похоже, до судорог боялись народа, кровопролития и междоусобицы. Куда как проще раскол элит ― было ведь известно, что среди царской челяди было достаточно сочувствующих: бывший имперский госсекретарь Михаил Сперанский, адмирал Николай Мордвинов, начальник штаба 2-й армии генерал-адъютант Павел Киселёв и даже герой Отечественной войны 1812-го, командующий Кавказским корпусом генерал Алексей Ермолов. Они и множество других по разным резонам, могли бы поддержать восставших офицеров. И всё бы было тихо, пристойно. И всё между своими. Короче, как всегда. А тут народ под ногами болтается, мешает.
В довершение к этому на площадь не явился будущий «диктатор» князь Сергей Трубецкой. Пока декабристы раздумывали, что делать в этой ситуации, царь не медлил, приказал стрелять. Характерно, что первый залп был не по солдатам, а по «черни». Безоружные люди побежали. По тем, кто пытался спастись в Галерном переулке или бежал по Неве к Академии художеств сделали ещё несколько выстрелов.
После того, как всё было кончено, царь распорядился к утру убрать трупы. Убитых и даже раненных, как сообщается в отчёте чиновника III Отделения, спускали под невский лёд. Как и было задумано, обошлось почти без крови. И без последствий для режима.
Все причастные к восстанию были занесены в «Алфавит членов злоумышленного общества, открывшегося 14 декабря 1825 г.». В него вошли 579 человек, виновными были признаны 289. На казнь осудили пятерых: поэта Кондратия Рылеева, полковника Павла Пестеля, подполковника Сергея Муравьева-Апостола, прапорщика Михаила Бестужева-Рюмина и отставного поручика Петра Каховского. Вот этому последнему, по свидетельству начальника кронверка Петропавловской крепости, в день казни четверо остальных даже руки не подали: Каховский единственный из всех считал, что всю царскую семейку надо истребить под корень, кроме того реально пролил кровь — убил лихого генерала Милорадовича и бравого полковника Стюрлера, ранил свитского офицера. В общем, вёл себя, как какой-то отмороженный народоволец (а то и вовсе эсер), а не приличный респектабельный декабрист. Совершенно неджентльменское поведение…
С остальными участниками восстания поступили гуманней ― сослали в Сибирь на каторгу или поселение, разжаловали в рядовые, отправили под надзор полиции. Те, кто дожил до 1856 года, высочайшим манифестом были прощены. И вернувшись из ссылки, очень удивлялись, что неблагодарный народ по-прежнему недоволен жизнью: царь же сколько всего разрешил.