29 августа 1906 года во внутреннем дворе старой тюрьмы Шлиссельбургской крепости повешена Зинаида Коноплянникова. За две недели до этого в Новом Петергофе она расстреляла командира Семёновского полка генерал-майора Мина.
Семёновский полк под командованием Мина и его подручных Римана, Зыкова, Сиверса и Аглаимова стал главной ударной силой, давившей Декабрьское вооружённое восстание в Москве. После этого ПСР вынесла им смертный приговор. Большинство храбрых офицеров разбежались и затихарились ― убийца Риман с семьёй утёк аж за границу. Под чужим паспортом, содрав погоны. Мин, понадеявшись, видимо, на страх и омерзение, который внушал всем приличным людям, продолжал усердно служить.
Зинаида Коноплянникова несколько лет работала в Гостилицком земском мужском училище. И в полной мере вкусила прелести этой благородной просветительской деятельности. От попов, от училищного начальства, потом и от полиции. «Не думайте, что мне очень нравится сидеть в Гостилицах. Два с половиной года работала я в них из-за принципа, что порядочный человек должен работать там, где труднее, два с половиной года просидела в таком местечке, где школа являлась единственным лучом в этом поистине тёмном царстве, два с половиной года боролась с этим царством тьмы и чиновного произвола».
Боролась ― исключительно мирными средствами. «У Коноплянниковой имеется большое количество книг, в которых говорится, что Бога нет, а потому не может быть и земного царя, а кроме книг печатных, у Коноплянниковой есть и рукописные сочинения такого же рода. Вообще Коноплянникова представляет из себя тип вполне убеждённой, энергичной и решительной революционерки» ― сообщили, куда следует местные гостилицкие жандармы в 1902-м. А через год «за революционную пропаганду среди крестьян» её арестовали и отправили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. В 1904-м освободили под надзор полиции. Но к этому времени Зинаида Коноплянникова уже поняла, что мирным путём ничего не добьёшься и вступила в ПСР. В 1905-м её снова схватили в Саратове. Теперь уже не с книжками, а с бомбами. А через месяц снова освободили ― по манифесту 17 октября. Но быстро спохватились. Уже 19 октября в Петербург полетела телеграмма: «Вчера в числе прочих лиц, содержавшихся в губернской тюрьме освобождена Зинаида Коноплянникова. Меры к розыску её и учреждению наблюдения приняты». Но проморгали.
Известно, что она участвовала в Декабрьском вооружённом восстании. Вряд ли в Москве она агитировала на митингах. Скорее, подносила патроны на баррикады, перевязывала раненных, помогала скрываться повстанцам от жандармов. Во всяком случае, полицейские ищейки её не засекли. Она проявилась сама. 13 августа 1906-го.
В этот день на перроне вокзала Нового Петергофа Зинаида Коноплянникова ― уже к тому времени член Летучего боевого отряда Северной области ― казнила Мина, расстреляв его в упор из браунинга.
«Я убила Мина как убийцу тех невинных, кровью которых орошены улицы Москвы», ― объяснила она на суде. Но вообще-то могла и не объяснять ― значение этого теракта понимали все. И почти все оправдывали: кровавая бойня, которую с санкции Мина устроили семёновцы в древней российской столице, требовала возмездия. На её фоне индивидуальный террор эсеров выглядел вершиной человеколюбия и кротости. Они ― и это было известно ― казнили лишь тех, кто реально заслуживал казни. «Тут же на перроне, ― писали газеты об аресте Коноплянниковой, ― оказалась бомба, которую преступница признала своею и предупредила, чтобы бомбу не трогали, потому что она может взорваться». А могла бы ею воспользоваться и, вполне вероятно, в суматохе скрыться. Но ― нет, предпочла не рисковать жизнями других людей. Точно так же она могла пристрелить Мина по дороге на станцию. Но не сделала и этого, чтобы не было сомнений в том, что это казнь по приговору ПСР, а не тайное убийство.
Судили Зинаиду Коноплянникову 26 августа военно-окружным судом. В тюрьме Трубецкого бастиона. Коноплянникова от защиты отказалась. Но не молчала. Её речь вскоре была опубликована отдельной брошюрой и считается, что в ней впервые были произнесены слова «красный террор».
Особо не заморачиваясь судьи уже в два часа дня вынесли смертный приговор. Через два дня Зинаиду Коноплянникову перевезли в Шлиссельбургскую крепость и на рассвете следующего дня повесили.
У Зинаиды Коноплянниковой была возможность сохранить себя для будущего царства свободы. Судя по тому, как она умела конспирироваться, могла спокойно прозябать в провинции и ждать, когда другие свергнут царя. Или укрыться в уютной загранице. И тоже терпеливо ждать, когда её призовут разделить успех революции, сделанной чужими руками. Она выбрала другое. В Шлиссельбургской крепости, которая теперь стала музеем, хранится её последняя запись: «Я умру с одной мыслью: прости, прости, мой народ! Я так мало могла тебе дать ― только одну свою жизнь. Умру же я с полной верой в то, что наступят те дни недалёкие, когда трон, пошатнувшись падёт, и над русской равниной широкою ярко солнце свободы взойдёт». Было ей 27 лет.
Пафосно. Наивно. Очень в духе русской интеллигенции. Не российской. Которая даже при нынешнем вегетарианском режиме предпочитает «сохранять себя». Для того, чтобы когда-нибудь потом твёрдой рукой указывать путь тем, кто этот режим снесёт. Хотя лучше, чтобы он пал сам, а то как бы чего не вышло.
И заранее, предвидя возмущение фетишистов-мирносопротивленцев по поводу того, что это-де самосуд, смертоубийство и вообще надо использовать парламентские методы борьбы. А Мин? Сильно законны были декабрьские массовые убийства? Или они вполне оправданы, поскольку повстанцев убивали, состоящие на царской службе? Или восстание против «существующей власти» ― само по себе незаконно и потому может быть подавлено с применением любых средств? А с чего бы тогда возмущённые крики и вопли по поводу бесчеловечных омоновцев и прочих росгвардейцев? Они ведь вполне себе по закону.