3 марта 1918 года в левоэсеровской газете «Знамя Труда» впервые напечатана поэма Александра Блока «Двенадцать».
Вскоре отдельное, проиллюстрированное Юрием Анненковым, вышло в издательстве «Алконост» тиражом в 300 экземпляров. При жизни Блока поэма издавалась 22 раза в оригинале и 15 раз в переводах на французский, английский, немецкий, польский, итальянский, болгарский, украинский языки. Сколько всего изданий выдержала поэма за столетие, кажется, уже не сосчитать. И всё это время она вызывает лютую ненависть у одних и столь же яростную любовь у других. Похоже, нет в мире ни одного человека, кто остался бы равнодушен к «Двенадцати» (если, конечно, не считать советских и российских школьников, которым по большому счёту глубоко наплевать, что учить наизусть, лишь бы поскорей отвязались).
Возненавидели поэму не только те, у кого Февральская революция и октябрьский переворот вызывали, мягко говоря, стойкую неприязнь. Понятно, что она не понравилась Колчаку: «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить». Бунину, назвавшему поэму набором частушек. Гиппиус, прервавшей отношения с Блоком. Ахматовой, Сологубу, Пясту, отказавшихся от совместных выступлений с Блоком. Гумилёву, заявившему, что Блок в этой поэме вторично распял Христа и вторично «расстрелял государя», которого в то время ещё не произошло. И это особенно умилительно, если под «государем» понимать толстоморденькую Катьку. Но с Гумилёвым по крайней мере всё понятно ― он отыгрывался на «Двенадцати» за критику акмеизма.
«Двенадцать» не оценили даже те, кому она как бы должна была весьма приглянуться. Блок записывал в дневнике, что, по словам театрального комиссара Ольги Каменевой (родная сестра Троцкого, жена Каменева), Луначарский не рекомендовал эти стихи читать вслух, потому как «в них восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся». Марксисты, добавляет в дневнике Блок, самые умные критики, и большинство правы, опасаясь «Двенадцати».
Но именно эту запись Блока почему-то игнорируют. А всё больше вспоминают рассказ Корнея Чуковского, которому не всегда и доверять можно, о том, что Блок, якобы сам не понимал, как это у него в поэме появился Христос в «белом венчике из роз». Если эти сдлова ― действительно правда, то, похоже, Блок дурачка Чуковского просто развёл. Вся поэма ведёт именно к такому финалу. И это вполне очевидно, если читать «Двенадцать» без пристрастия.
Напомним, поэма вышла не в большевистской, а в газете левых эсеров. Которые всего через полгода пытались в Москве снести большевиков. А в феврале 1919-го Блок (вместе с Замятиным, тоже связанным с левыми эсерами) был арестован ЧК по делу об антибольшевистских выступлениях петроградских рабочих. Как причастный к заговору левых эсеров. Освободили его только после личного вмешательства Луначарского, назвавшего Блока «гениальным попутчиком». А после того, как поэму канонизировали как большевистскую (а это случилось очень скоро) Блок потребовал уничтожить тираж.
Блок реально приветствовал Февральскую революцию. Точно так же и октябрьский переворот. Он видел в них силу, разрушающую ненавистный старый мир. И в «Двенадцати» воспел именно этот революционный разрушительный пафос. Вполне очевидно, что во главе разрушителей он поставил рабочего плотника Иисуса, который и сам (читай Новый завет) разрушал старый мир. Вместе со своими апостолами ― простыми малограмотными еврейскими пацанами-работягами. Такими же, как Петруха и Андрюха из «Двенадцати». И именно в них он видел истинных обновителей мира. Стоило к раннему стихийному и революционному христианству подступиться мудрому образованному фарисею Савлу, принявшему христианское имя Павел, как живая религия превратилась в церковь ― может быть, самую бюрократизированную структуру.
Точно так же с русской революцией. Пока большевики не укрепились и не превратились в строго иерархическую бюрократическую организацию, Блок был с ними. Когда ему стало ясно, во что выливается их мистическое обновление мира, ему стало с ними не по пути.