7 февраля 1885 года в Шлиссельбургской крепости казнён русский революционер-народник Ипполит Мышкин.
Ипполит Мышкин был владельцем типографии в Москве типографию. В ней он тайно печатал литературу, которую тысячи народников несли по городам и весям России. В 1874 году типография была разгромлена, наборщиц, в том числе его невесту, польку Евфрузину Супинскую, арестовали. Мышкина в то время не было в Москве. Узнав о разгроме типографии, он тайно пересёк границу и несколько месяцев провёл в Швейцарии.
В 1875-м вернулся в Россию. С паспортом семинариста Михаила Титова он отправился в Сибирь, чтобы организовать побег Чернышевского из Вилюйского острога. Он добрался до Иркутска, устроился там топографом, добыл бланки губернского жандармского управления и весной отправился в одиночку по Лене. Он прошёл по реке на вёслах 600 вёрст и в жандармском мундире явился к вилюйскому исправнику с официальным предписанием забрать в Петербург содержащегося в остроге государственного преступника Чернышевского. Но жандармский офицер, в одиночку явившийся за узником, показался подозрительным. Чернышевского без распоряжения якутского губернатора не отпустили, а Мышкина под конвоем отправили в Якутск. Не доезжая до Якутска, Мышкин напал на конвойных, ранил одного из них и скрылся в тайге.
Через три дня его всё-таки нашли. Не казаки, а законопослушные охотники-якуты. Пока выясняли личность, Мышкина посадили в якутскую тюрьму, затем этапировали в Петербург. Прямиком на большой «процесс 193-х». Там впервые за три года он встретился со своей невестой Евфрузиной Супинской. Это была их последняя встреча. Она тоже проходила по этому процессу, была осуждена на четыре года ссылки на Север, но уже через год умерла на Коле.
А Мышкин, ставший одним из главных обвиняемых, выступил с яркой обличительной речью, которая стала программным документом народовольцев. Когда председательствующий в очередной раз прервал его, Мышкин заметил: «Теперь я имею полное право сказать, что это не суд, а пустая комедия или нечто худшее, более отвратительное, позорное…» Председательствующий приказал немедленно вывести его. Жандарм бросился к Мышкину, но двое подсудимых ― Михаил Рабинович и Сергей Стопане ― преградили ему путь. На помощь офицеру бросилось несколько жандармов. Началась драка. Мышкину пытались закрыть рот, но он успел произнести слова, которые сегодня актуальны, не менее, чем полтора столетия назад: «…Более позорное, чем дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества». Только после этого его схватили и выволокли из зала.
Ипполита Мышкина приговорили к 10 годам каторги. И по тем временам, если, конечно, не знать, какова была царская каторга, приговор был не особенно жестоким. На том же суде были оправданы Андрей Желябов и Софья Перовская ― будущие герои-народовольцы. После своего освобождения Перовская пыталась организовать побег Мышкина по дороге на каторгу. Не удалось.
Но в мае 1882-го Мышкин сам бежал из Карийской тюрьмы. Он добрался до Владивостока, попытался сесть на пароход, уходящий в Америку, но был схвачен и снова отправлен на Кару с увеличением срока на пять лет. Но и тогда не смирился ― стал организатором протестных выступлений и голодовок. Через год, убоявшись беспорядков, тюремщики спровадили его от греха подальше. В Петербург, в Петропавловскую крепость. Но и там он продолжал борьбу. И вскоре оказался в Шлиссельбурге. В декабре 1884 года он избил тюремного надзирателя, протестуя против зверского режима, который устроили для узников. После этого был приговорён военным трибуналом к расстрелу.
А речь Мышкина на «процессе 193-х» стала политическим завещанием. Не только народовольцам, но всем, кто вступает в бой с тоталитарным режимом.
«Можем ли мы мечтать о мирном пути, когда государственная власть не только не подчиняется голосу народа, но даже не хочет его выслушать; когда за всякое желание, несогласное с требованиями правительства, люди награждаются каторгою. Можно ли рассуждать при таком режиме о потребностях народа, когда народ для выражения их не имеет других средств, кроме бунта — этого единственного органа народа.
Таким образом практическая деятельность всех друзей народа должна заключаться не в том, чтобы искусственно вызвать революцию, а в том, чтобы гарантировать успешный исход её, потому что не нужно быть пророком, чтобы предвидеть неизбежный исход вещей, неизбежность восстания. Такая цель может быть достигнута путём объединения всех революционных элементов, путём слияния двух главнейших её потоков: одного — недавно возникшего, но проявившегося уже с серьёзной силой, и другого потока, более широкого, более могучего — потока народной революции».