Национализация в периоды экономических кризисов – своего рода рефлекс государственных властей. Подчас такие действия вызывают острые конфликты. Подобные тому, что возник сейчас в Аргентине вокруг национализации Yacimientos Petroliferos Fiscales (YPF), крупнейшей нефтегазовой компании испаноязычного мира. Администрация Кристины Киршнер мотивирует свое решение необходимостью утвердить «национальный суверенитет в энергетике». Владельцы YPF – испанская ТНК Repsol – выступают с яростными протестами и подают иск в суд Нью-Йорка. Их поддерживают американские акционеры YPF. Но левые власти Буэнос-Айреса непреклонны.
Экспроприация по-аргентински
Киршнер и ее правительство пошли на фактическую конфискацию имущества иностранного инвестора. Во многом по идеологическим мотивам. Правящая партия Аргентины наследует левые тенденции перонизма, важным элементом которых является не только популизм, но и этатизм. Кроме того, аргентинское правительство считает, что руководство YPF больше думало о дивидендах акционерам, нежели о наращивании нефтедобычи. Прибыль при этом выводилась из Аргентины. Вывозилась и добытая в стране нефть: ее выгоднее было сбывать на мировом рынке, нежели внутри страны, где цены на топливо регулируются государством. Типичная ситуация «вы нам цены, мы вам – дефицит».
К тому же Repsol вообще начинал акцентировать проекты в других странах – Бразилии, Ираке, России, Колумбии, даже Ливии. За последние 12 лет нефтяное производство компании в Аргентине снизилось почти на 40% (по газу более чем на четверть). В общем, неудивительно, что по данным социологических опросов две трети аргентинцев поддержали национализацию YPF. При этом от прежних владельцев требуют еще и погасить текущие долги компании, а также оплатить экологический ущерб. Ранее Киршнер и ее правительство национализировали крупнейшую авиакомпанию Aerolineas Argentinas, почтовую службу, систему водоснабжения и активы частных пенсионных фондов на $24 млрд.
Repsol, напомним, базируется в Испании. Новое – правое – испанское правительство приняло в конфликте сторону компании (впрочем, так наверняка поступили бы и испанские социал-демократы). Говорится о нарушении Буэнос-Айресом межгосударственного испано-аргентинского договора о защите инвестиций. Национализация квалифицирована Мадридом как «внеправовая дискриминационная экспроприация». Аргентинское решение осудил и Евросоюз в лице своей торговой комиссии. Сумма иска Repsol и Texas Yale Capital к аргентинским властям пока не оглашена, но меньшей, чем $10 млрд, она точно не окажется. Притом что, согласно аудиту авторитетного банка Credit Suisse, реальная стоимость экспроприированной компании составляет $0,5 млрд.
Аргентинское правительство, скорей всего, не поддастся на давление и доведет процесс до результата. Общая ситуация в регионе и в мире такова, что поддержка Repsol ограничится в основном ритуальными заявлениями. Но данная ситуация побуждает еще раз поразмыслить, насколько адекватны популярные лозунги национализации сырьевых компаний. Не только для Латинской Америки, также и для России.
Нация и государство не синонимы
Едва ли не 99% сторонников «возвращения природных богатств народу» впадают в ступор от нескольких элементарных вопросов. Например, знают ли они, что по российскому законодательству недра и так являются государственной собственностью? Не говоря уже о более сложном аспекте – организационно-правовой форме национализированных компаний. И уж совсем без ответа остается вопрос о порядке ценообразования на их продукцию, организации управления и тому подобные «мелочи». А ведь беседы такого плана ведут не люди с улицы, а вполне грамотные активисты левых организаций. Зачастую идейные сторонники Кристины Киршнер.
Господствовавший в СССР вульгарный марксизм оставил в наследство фетишистское отношение к понятию собственности. Сменился лишь объект поклонения – место государственной заняла частная. И мы частенько забываем, что в современной экономике гораздо важнее система управления предприятием, нежели формальный титул собственности. Напомним, кстати, что совсем недавно Государственная Дума Российской Федерации отклонила внесенный «Справедливой Россией» законопроект о возможности изъятия собственности плохо работающих компаний. Если бы он был принят, не исключено, что у российского правительства появились бы новые правовые возможности увеличивать свое участие (без того немалое) в нефтегазовом комплексе.
Наверное, сейчас нет смысла вдаваться здесь в анализ того, в какой мере падение нефтедобычи в Аргентине было результатом управленческих просчетов, а в какой – объективных причин (истощения запасов, ухудшения условий добычи и т. п.). Гораздо интереснее и важнее для нашей ситуации обсудить недооцениваемые проблемы национализации. Несмотря на термин, этот процесс осуществляется государством, а не нацией.
Как мы можем убедиться на собственном опыте, формальная принадлежность недр государству сама по себе ничего не дает гражданину как формальному совладельцу. В сущности, государственный характер собственности выражается в налоге на добычу полезных ископаемых, имеющем рентную природу. В 2011 году он дал боле 2 трлн рублей, что меньше 10% всех доходов бюджета. 97,4% этой суммы пришлось на углеводородный НДПИ. Простая арифметическая операция покажет, что популярная идея выплаты каждому гражданину некоторой доли природной ренты не сильно увеличит благосостояние каждого из нас. Ежемесячная прибавка составит немногим более тысячи рублей. Зато встанет вопрос, чем заместить те почти 10% бюджетных доходов, из которых финансируются общие потребности.
Более существенные выигрыши могут быть связаны с рационализацией управления в нефтегазовом комплексе. За постсоветские годы там существенно упала производительность труда – в основном из-за троекратного разрастания управленческого аппарата. Как видим, излюбленный тезис неолибералов о том, что при всех обстоятельствах частная собственность эффективнее государственной, в данном случае неоснователен. Даже притом, что советское управление отнюдь не было эталоном эффективности.
Рационализация управления связана с организационно-правовыми формами компаний и предприятий. Национализированные компании могут существовать либо как государственные казенные предприятия, либо как ГУПы, либо как ОАО со 100%-ным государственным участием. Однако ГУПы, что хорошо известно людям, занимающимся проблемами российского госсектора, являются «черными дырами» коррупции. ОАО – частноправовые организации со всеми преимуществами и недостатками этого статуса. Здесь передача активов в государственную собственность ничего в системе управления не меняет. Одна из особенностей акционерных компаний состоит в том, что акционеры-собственники не несут ответственности по обязательствам АО, которое, в свою очередь, не отвечает по их обязательствам. 100%-ная госсобственность блокирует и такое преимущество акционерной формы, как продажа акций для привлечения дополнительного капитала.
Особая тема – увеличение экономического веса бюрократии при расширении госсектора. Тем более при слабости общественного, парламентского, судебного контроля. А наша ситуация, увы, именно такова.
Общественная собственность требует рационального подхода
Возможно, проблемы решаемы созданием принципиально новой организационно-правовой формы, которую можно было бы определить как «социализированная публичная компания». Она отличалась бы повышенным уровнем прозрачности и особым порядком управления. В совете директоров были бы представлены государство, работники и потребители. Отдельные элементы в мировой практике есть, но полномасштабно это нигде не испытано. И уже поэтому рискованно. Но в любом случае предполагает основательную политическую демократизацию.
Что могло бы оправдать подобные эксперименты экономически? Как показывает опыт кейнсианских «смешанных экономик», госкомпании, частично исключенные из рыночного оборота (прежде всего в сфере ценообразования, с ограничением прибыльности и даже плановой убыточностью), находясь в начале производственной цепочки, могут создавать благоприятные условия для ориентированных на рынок предприятий обрабатывающей промышленности. Здесь, естественно, существуют свои риски. Скажем, заниженные цены на электроэнергию могут дестимулировать переход к энергосберегающим технологиям. А повышенная энергоемкость продукции – одна из ахиллесовых пят отечественной промышленности. Сосредоточение в руках государства ресурсов, которые могли бы быть пущены на модернизационные проекты, неоптимально – государство, как правило, неважный инноватор. Ну и так далее. Тем не менее при слабости внутренних стимулов к инновационному поведению предприятий государство хотя бы отчасти эту проблему решать способно.
Так что достаточно серьезные экономические аргументы в пользу национализации, точнее, социализации сырьевых и инфраструктурных отраслей существуют. Однако опыт той же Аргентины вскрывает и технические сложности. Страна столкнулась с чередой исков в Международном центре по урегулированию инвестиционных споров (структура Всемирного банка). Аргентина – абсолютный чемпион по количеству открытых против нее дел. 26 исков поданы такими корпорациями, как американская электроэнергетическая AES, французская нефтегазовая Total и французская электрическая EDF. Теперь к ним прибавится и Repsol. Можно, конечно, пойти на риск разрыва с мировыми финансовыми рынками, как сделала маленькая Исландия и к чему готовится Греция. Но большие страны, как ни парадоксально, при этом теряют гораздо больше. Национализация же путем выкупа, а не конфискации может оказаться слишком дорогостоящим мероприятием, съедающим возможные выгоды.
Возможно, появление мощного обобществленного сектора дает перспективу новой экономической модели, преодолевающей современную неолиберальную. Но проблемы – от теоретических до технических – весьма сложны и требуют серьезнейшей предварительной проработки.