«Нам усталость шепчет: “Грейся!” и любовь разводит шашни; дразнит нас снежок апрельский, манит нас уют домашний» — классическое русское представление о далёкой стране, которую наши люди считают щемяще похожей на свою. Леса, снега, берёзы, клёны. «Над Канадой небо сине, меж берёз дожди косые… Хоть похоже на Россию, только всё же — не Россия», – резюмировал Александр Городницкий. Эталон благополучия и свободы. Но через какую жесть к нему шли! Вот где – и вправду похоже на Россию. Понять бы, где сходство прервётся.
Вверх и вниз по реке святой
Социально-политическое устройство Канады каких-нибудь 180 лет назад кажется сегодня невообразимым. Даже с джентльменско-цензовым британским парламентаризмом XIX века это рядом не стояло. Зато вполне сравнимо с постсоветским пространством, с путинской РФ, с Украиной времён Януковича. Канадский кооператив «Озеро» обосновался на берегах Онтарио. В Йорке, как тогда назывался Торонто. Назывался он Family Compact — «Семейный пакт» или «Семейный сговор».
Сразу оговоримся: рассказ пойдёт об англоязычной Верхней Канаде. Франкоязычная Нижняя Канада в принципе отличалась мало. Разве что межнациональным и межконфессиональным напряжением, а также большей прямотой и откровенностью. Тамошний «семейный сговор» так и назывался: «Бюрократическая партия». Правда, в народе выражались проще: Château Clique — «Замковая клика». Рулили и там англичане. Любопытно, что канадских французов они держали за «быдломассу». Этот штамп распространился по Северной Америке. Даже писатель-демократ Джеймс Кервуд в своих прекрасных «Бродягах Севера» благородному герою даёт имя Чэллонер, а жестоких негодяев называет Жаком Лебо и Анри Дюраном.
Но это к слову. Суть в том, что Верхняя и Нижняя Канада развивались параллельно и в целом дублировались. (Кстати, на карте Верхняя расположена как раз ниже, южнее — на границе с США, тогда как Нижняя растянута вверх по Атлантическому побережью. Верх и низ определяются здесь не привычными бытовыми координатами, а течением реки Святого Лаврентия.)
Британская колониальная политика всюду старалась опираться на местную аристократию — индийских раджей, африканских вождей, арабских шейхов, мусульманских имамов. Но в Канаде наследственной аристократии не было, индейские вожди на эту роль никак не подходили. Лондонские государственные мужи решили её создать. Ставка была сделана на разбогатевших англоязычных переселенцев. Прежде всего — финансистов. Торговцы зачислялись во второй сорт, а на промышленников вообще косо смотрели: беспокойный элемент, неблагонадёжный.
Казалось бы, деньги открывали путь в элиту. Но это не так. «Ни один из ведущих членов Пакта не был бизнесменом, — пишет историк Канады Джеймс Джонсон. — В их системе ценностей бизнес и богатство как таковое пользовались очень малым уважением. Они были политической элитой, контролировавшей экономическую активность. И это давало им широкие экономические возможности при узко-консервативных политических взглядах». Да, вот уж похоже на Россию – даже странно, что не Россия.
Семейный кооператив «Озеро Онтарио»
Аристократией Британской Канады стала её бюрократия. Такое положение сильно отличалось от собственно британского. Править колонией под присмотром генерал-губернаторского аппарата Лондон уполномочил не банкиров, не коммерсантов, не фабрикантов. Огромные средства вкладывались не в промышленные операции, а в крайнем случае тратились на земельные владения. Но в первую очередь — на приобретение государственных должностей, армейских чинов, англиканских церковных санов.
Деньги что-то значили только в дополнение к статусам законодателя, советника (чиновника), офицера, священника, юриста. Причём юриста не всякого. Адвокаты в элите не котировались. Требовалось быть судьёй или прокурором. То есть – представлять государство.
Основателем «Семейного пакта» стал англиканский епископ Йорка Джон Стрэчан. «Это был самый красноречивый и могущественный проповедник антиреспубликанского социального порядка, основанного на торийских принципах иерархии и подчинения в государстве и церкви», — характеризует его современный историк Майкл Говро.
Родом Стрэчан был из Шотландии, его отец служил надсмотрщиком в гранитной каменоломне. Мощная наследственность, подлинно аристократическая. В Канаду он поехал, дабы духовно поддерживать беженцев с юга, от американской революции.
Епископ, кстати, активно поучаствовал в создании Верхнеканадского банка. Который, вопреки известным англосаксонским нормам, был по факту правительственным учреждением, финансово обслуживал Исполнительный и Законодательный советы. Другой экономической структурой «Семейного пакта» являлась «Кэнеда компани», занимавшаяся — по королевскому патенту — продажей коронных земель. Компания бралась также за железнодорожное строительство, за прокладку знаменитого Уэллендского канала. Но её основатель Уильям Аллан, член «Семейного пакта» и первый богач Канады, более всего дорожил скромным постом председателя районного совета на западном берегу Онтарио. Будь компания официально государственной, как у Сечина или Якунина (до недавнего времени), тогда бы другой разговор. А так… Нет, казённая должность надёжнее. Власть над людьми важнее обладания вещами и деньгами. Настоящему джентльмену этого не надо объяснять.
Идеология «Семейного пакта» называлась лоялизм. Термин американского происхождения буквально означал лояльность британской короне. Первоначально лоялистами называли беженцев из США, от революционной войны и независимости. Но в Канаде это понятие разрослось в цельную систему. В центре её стояла сакральность власти, оберегающей традиции «британского мира». Джентльмен обязан править, как завещано благородными предками и указано его величеством. Простолюдин обязан радостно повиноваться, в чём и состоит его патриотический долг. Вместе они составляют общество, непобедимое в своей стабильности. Святая англиканская церковь освящает этот порядок как вечный. Тот, кто против него выступает — «пятая колонна» американских бунтовщиков и достоин смерти предателя.
Важнейшим элементом этой идеологии был яростный антиамериканизм. Считалось, что всё зло в мирную Канаду-матушку закачивается с юга. От проклятых янки с их бандитской республикой и бешеной демократией. Где каждый плебей вправе набивать карман, орать что взбредёт и выбирать начальство. Большое значение имел культ англо-американской войны 1812–1815 годов. Хотя закончилась она для британо-канадской стороны скорее неудачей (несмотря на сожжение Вашингтона), «Семейный пакт» раскрутил на этом собственный вариант «победобесия».
Единственное, что отклонялось из британского наследия — парламентаризм, права человека и т.п. излишества. Это эксклюзив Альбиона. А канадцу оно не нужно. Во-первых, он быдло и дай ему волю — всё разнесёт. Во-вторых, он очень духовен, у него особый путь. Вот так элементарно. До примитива. Собственно, что тут долго рассказывать. Достаточно послушать Володина, Патрушева, Пескова. Или Зорькина и Михалкова про благодетельность крепостного права.
Когда «Семейный пакт» начали, наконец, разгонять, генерал-губернатор Канады Джон Джордж Лэмбтон лорд Дарем заметил: в этой коррумпированной группе, как бы она ни называлось и сколько бы родственников в ней ни состояло, очень мало от семьи. Потому что семья — человеческое понятие.
Джентльмены так и поступают
Епископ Стрэчан прожил долго, он увидел конец лоялистского режима. Но он предпочитал находиться несколько сбоку, на правах патриарха-гуру. К 1830-м годам лидером «Семейного пакта» являлся сэр Джон Беверли Робинсон. Влиятельный законодатель и главный судья Верхней Канады. Известный склонностью к висельным приговорам.
Его брат Уильям Бенджамин Робинсон, тоже депутат, когда-то был купцом и потому надзирал за коммерцией, вместе с Уильямом Алланом. Джон Джонс курировал Верхнеканадский банк. Пятеро представителей судейско-прокурорской династии Болтон контролировали кадры юстиции. Практическое правоприменение осуществляли Левиус Шервуд-отец и Джордж Шервуд-сын. Семейство Диксон следило за «беснованием принтера» в законодательных учреждениях и определяло иммиграционную политику.
Полковник Уильям Джарвис ведал государственной безопасностью, подавлением крамолы, розыском американских шпионов. Его братья Сэмуэль и Уильям-младший отвечали за отношения с индейцами и, когда надо, мобилизовывали всевозможные «батальоны «Север». Чарльз Джонс руководил аналогом ФСИНа, обустраивал тюрьмы. А местной помесью ОМОНа с «антимайданом» под названием «канадская милиция» командовал полковник Джеймс Фитцгиббон.
Британское правительство и колониальная администрация могли быть спокойны за порядок и стабильность в заокеанской колонии. Надо сказать, что основная масса населения, особенно верхнеканадского, не была склонна к бунтам. Местечковость хуторского быта не особенно к этому располагает. Равно как вымуштрованные британские гарнизоны, очень жёсткая милиция и суровые джентльмены в судейских мантиях. Чуть что — «Верно, ждут его в неволе невесёлые деньки. Там для рук его довольно приготовлено пеньки» (Альфред Хаусмен). Это в том счастливом случае, если судья отправит к Чарльзу Джонсу, а не прямо на виселицу.
Да и зачем всё это фермеру либо трапперу? Особенно ветерану великой войны с янки. «Служил? Значит, мужик!» Жить-то можно, да ещё как. Лес, река, клён — где ещё так вольно дышит человек?
Но в 1837-м случился неурожай. Что произвело тот же эффект, как ныне падение цены на нефть .
Англичанин, говорите по-французски
Первое восстание разгорелось в Нижней Канаде. Где и жили победнее, и французов было много. Называлось оно — Война патриотов. Мужики-Жаки поднялись по призыву адвоката Луи-Жозефа Папино против «Бюрократической партии». Через три недели восстали и англо-канадцы Онтарио. В столице Верхней Канады вооружённых повстанцев повёл маршем от знаменитой таверны Монтгомери экс-мэр и журналист Лайон Макензи. Здесь расклад был несколько иным. Руководили тут и там боевые креаклы, адвокаты и журналисты. Известные своими расследованиями и обличениями властей. Вроде навальнинского фильма о Чайках, только не на дисплеях, а в речах и газетах. Но рядовые были разные.
В Нижней Канаде — в основном фермеры французского происхождения, боровшиеся против дискриминации. Можно сказать, йоменри, на английский манер. В Верхней же заметную роль играла англоязычная городская пацанва из «последней штольни». Не имеющая земельной собственности, но готовая раздербанить коронный резерв. Часто живущая контрабандой и связанная с американскими берегом. И при этом проникнутая французскими республиканскими идеями в духе «дворянин, дорогу дровосеку!» Такие вот парадоксы.
Соответственно, различались и карательные силы. Франко-канадское Восстание патриотов подавляли регулярные британские войска. Восстание Верхней Канады — формирования типа нынешнего «антимайдана» — милиция: законопослушные фермеры, лавочники и клерки. Преданные короне, озабоченные порядком и собственностью, почтительные к «Семейному пакту». Причём способные на свои деньги купить ружьё, патроны, стильный походный сюртук и цилиндр.
Опора на массы позволила властям подавить верхнеканадское восстание меньше чем за месяц. Макензи едва успел провозгласить Республику Канада, как — туши свет. Многие погибли под пулями, другие попали на виселицы. Но ещё больше повстанцев, в том числе Макензи, сумели бежать в США. Там их встретили как героев. В приграничном с Онтарио штате Нью-Йорк стали создаваться «Охотничьи ложи» канадских республиканских боевиков. Они готовились вернуться. Примерно как «Русский центр» в современной Украине.
Президент США Мартин Ван Бюрен и его администрация не хотели конфликта с Британией и формально дистанцировались от канадской эмиграции. Но американская общественность горячо их поддерживала. И словом, и делом.
В смысле дела особенно отличалась специфическая часть общественности. Например, Билл Джонстон — пират с реки Святого Лаврентия, сделавший приличное состояние на контрабанде чая и рома. Во время англо-американской войны он был капером, имел отличный боевой опыт. Очень не любил англичан и «Семейный пакт» — проклятых джонбулей, золочёную сволочь. В общем Макензи мог повторить покойного Михаила Евдокимова: «Мне звездой поэзия осталась и друзья, готовые помочь».
Одиссея нежданного героя
Среди этих друзей был особенный. Не американец и не канадец. Этнический финн, считавший себя поляком.
Нильс Густав Ульрих фон Шульц родился в Финляндии. Его отец был чиновником на службе короля Швеции. Когда Суоми оказалась во власти царской России, Нильс Шульц-старший уехал с семьёй в Стокгольм. Карьера, которую предложила новая родина Нильсу-младшему, была поистине блестящей. Королевская военная академия Карлберг. Служба артиллерийского офицера. Открывалась заманчивая дорога. Но Нильс Шульц выбрал свою.
В 1830 году 23-летний финн подал в отставку, едва получив первый офицерский чин. Нильс Шульц ушёл из армии, чтобы идти на войну. Вскоре его увидели в Польше, на полях национального восстания. Молодой скандинав сражался с царскими карателями за польскую свободу. Вместе с ним под Яблоницей и Вавром сражался его отец. После гибели Шульца-старшего Нильс взял командование на себя, и при всём неравенстве сил смог нанести противнику ощутимый урон. И вывести бойцов в Австрию. После этого он навсегда назвал себя поляком Миколаем Шульцем.
Пробрался во Францию, где как раз пала монархия Бурбонов. Записался в Иностранный легион. Но колониальная бойня в Северной Африке не была его войной. Шульц был убеждённым республиканцем. И если понятие «пламенный революционер» имеет хоть какой-то смысл, то это был именно он.
Миколай пожил во Флоренции. Женился на шотландской девушке Анне из богатой семьи. Стал отцом двух дочерей — Марии и Анны-младшей. Тут же вернулся в Финляндию, чтобы выплатить давние семейные долги (он вообще отличался очень напряжённой, прямо-таки болезненной личной порядочностью). Купил мельницу, на которой открыл… химическую лабораторию. Прикладная наука, экспериментальное производство были его второй страстью.
Шульц приехал в Лондон, экономическую столицу мира, чтобы предложить созданную им инновационную технологию соледобычи. Там ему дали дельный совет — попытаться за океаном, где нет такой бюрократии и неважен джентльменский блат. Шульцу пришлось расстаться с молодой женой — как он думал, ненадолго. Вместе с группой польских эмигрантов он отплыл в Нью-Йорк.
В Америке у Миколая Шульца всё складывалось блестяще. Изобретение пошло на ура. Шульц запатентовал его, заработал много денег. Стал авторитетом в бизнесе и инженерном сообществе. И — вступил в «Охотничью ложу». Вложил 100 тысяч долларов (тогдашних) в оснащение канадско-американского боевого формирования. Польская борьба продолжалась для финна в Канаде. Как говорил Че Гевара, революция не знает границ.
Но благородный офицер и учёный не интересовался изнанкой жизни. А стоило бы.
Военную организацию «Охотничьих лож» Нью-Йорка возглавлял некто Джон Бёрдж. Личность более чем мутная. Кем он был до того, неизвестно. Кем стал после, тоже (да многим и противно это выяснять). Но в 1838 году Бёрдж позиционировался как генерал канадской республиканской армии. Макензи с соратниками против этого не возражали.
К началу ноября 1838-го созрело решение о вторжении в Канаду. Причём не рядовом рейде, а возобновлении революционной войны. План «Охотничьей ложи» был довольно прост: захватить приграничный город Прескотт, поднять там знамя восстания, дождаться революционных масс и идти на Торонто, крушить «Семейный пакт». Командовать взялся Джон Бёрдж. В замы к нему вписался Билл Джонстон, назвавшийся республиканским адмиралом. Пришёл и Миколай Шульц со своими бойцами.
Треск под Прескоттом
Соединение человек в шестьсот выдвинулось на Прескотт 11 ноября 1838 года. По методу опытного «адмирала» Джонстона захватили американский пароход, прикрепили к нему два парусника и двинулись на север (то есть вниз) по реке Святого Лаврентия. Но когда подплыли и высадились, у «генерала» Бёрджа, что называется, чуйка сработала. Вместо запланированной немедленной атаки он приказал стоять ровно.
Впоследствии историки оценили: трудно было изобрести более обречённое предприятие. Во-первых, британская военная разведка давно была в курсе оперативного замысла. Неподалёку, в Кингстоне, стоял в полной готовности 83-й пехотный полк. Во-вторых, местность была абсолютно лоялистской и наводнена милицией. В-третьих, прошлогодние расправы пригасили республиканское движение, ждать восстания не приходилось.
Бёрдж и Джонстон сразу просекли всё это, едва огляделись вокруг. План очевидно треснул — «Надо соскакивать». Но Шульц мыслил в иных категориях. Он требовал удара по Прескотту, вызываясь взять на себя самый опасный участок.
Холодные протестанты спорить с ним не стали. Хорошо, действуй. Только Бёрдж категорически заявил, что уходит на американский берег — собрать подкрепления и сразу вернуться. А Джонстон сказал, что обогнёт Прескотт по реке, чтобы охватить с фланга — так будет надёжнее. Шульц согласился, уверенный в боевых товарищах.
Корабль Бёрджа быстро добрался до американского Огденсберга. Там генерал лёг в госпиталь, а солдаты пошли по тавернам. Корабль Джонстона, знающего реку вдоль и поперёк, именно в этот раз сел на мель. Пришлось вплавь добираться до того же Огденсберга — и по тем же тавернам.
С Шульцем на канадском берегу остались две с половиной сотни. Брать Прескотт такими силами не думал даже он. К тому же в городе объявили тревогу и собрали милицию. Шульц решил отступить в деревню Ньюпорт. Там была очень подходящая ветряная мельница в 18 метров с метровыми каменными стенами. Можно было продержаться несколько дней. А тем временем, верил Миколай, подойдут Бёрдж и Джонстон. А главное — тысячи восставших канадцев.
Лоялистская милиция в конечном счёте управлялась колониальной администрацией. Обычно это не ощущалось, рулили местные залдостановы. Но для такого случая — прорыв из Америки — командование принял британский полковник Пломер Янг, ветеран индийских кампаний. С ним были примерно семьдесят регулярных морпехов. В акваторию Святого Лаврентия вошли канонерки королевского флота под командованием капитана Уильяма Сэндома.
Но основную силу карательного отряда составили милиционеры. Вёл их журналист Огл Роберт Гоуэн. Тоже, кстати, любопытная фигура — выходец из Ирландии, фанат британства, идеолог имперско-протестантского «оранжизма». В общем, если напрячься и представить Кургиняна в бою под пулями, будет что-то в этом роде. Два других командира, Джордж Макдоннел и Джон Плини Крайслер, были зажиточными фермерами. Типа, живём более лучше, спасибо королю и сэру Робинсону, а тут какие-то бандиты из Америки!
Мельница канадских Дон Кихотов
«Заядлые консерваторы, фанатичные враги любой прогрессивной идеи, — описывает Битву за ветряную мельницу польский писатель-путешественник Аркадий Фидлер. — Преданная англичанам милиция — злобная, дышащая ненавистью к “бандитам”, та самая, которая год назад пылала жаждой вешать повстанцев. Когда этих людей набралось с полтысячи, они устремились в атаку, обрушив на осаждённых свинцовый ливень. Отбитые, они шли на штурм второй, третий, четвёртый раз, разъярённые, уверенные в своём численном превосходстве. Только потери и неудачи убедили их, что перед ними настоящие солдаты, а не бандитская шайка».
С 12-го по 15 ноября отряд Шульца методично отбивал атаку за атакой. Общие потери составили около тридцати человек и были сопоставимы для обеих сторон. Ветряная мельница являлась прочной позицией. Но кончались боеприпасы, не говоря о продовольствии, а помощь не приходила. И Шульц понял: не придёт. На американское предложение дать повстанцам коридор для отхода в США полковник Янг ответил отказом. Настаивать американцы не стали и отбуксировали к себе парусник отряда.
16 ноября из Кингстона подошёл регулярный 83-й полк. Руководство операцией перешло от Пломера Янга к командиру полка Генри Дандасу виконту Мелвиллу, ветерану индийских боёв. Шульц сообщил полковнику, что готов сложить оружие: «Если Вы своим честным словом заверите меня, что население Канады не приветствует нас как освободителей». Но надменный британец не собирался вести переговоры с «бандитами». Разве что о часовом перемирии на сбор трупов. Дальше — либо безоговорочная капитуляция, либо бой на уничтожение.
Этот бой продлился несколько часов. С американского берега сотни людей, в основном бёрджевцы и джонстоновцы, смотрели его как кино. Делались азартные денежные ставки: сколько ещё продержится ветряная мельница? Продержалась до вечера, пока у бойцов Шульца не кончились патроны.
Из ворот мельницы вышел парламентёр с белым флагом. Милиционеры открыли огонь. Капитан Сэндом (известный как воплощение британских воинских добродетелей), к тому времени высадившийся на берег со своими морпехами для последнего штурма, предупредил милиционеров: ещё один такой фортель — расстреляет без предупреждения. Повстанцы складывали замолчавшее оружие, не ожидая милости от победителя.
Тут сказалось различие в стане победителей. Для Дандаса, Сэндома, Янга схватка закончилась, надо оформлять пленных. Солдаты и моряки выполняли войсковые уставы. Но канадский «антимайдан» вновь проявился во всей красе. «Титушки» начали мстить разоружённым. «В эти завершающие минуты боя творились позорные дела, — продолжает Аркадий Фидлер. — Озверевшие милиционеры расстреливали пойманных добровольцев, добивали раненых. Ещё немного, и вспыхнула бы новая бойня — на этот раз между английскими солдатами и милицией. Солдаты с трудом усмирили безумцев». Отсюда разница в потерях: полсотни погибших повстанцев, два десятка британцев и милиционеров. Впрочем, эти данные разнятся по источникам.
Ночью полторы сотни пленных во главе с Шульцем отконвоировали в Кингстон и заперли в военной тюрьме Форт-Генри.
Форт, тюрьма, отель, зигзаг
Следствие и суд не продлились двух недель. Одиннадцать человек были приговорены к смерти. Более полусотни отправлены на австралийскую каторгу. Несколько десятков оправданы.
Миколай Шульц твёрдо стоял на своём. Его последнее слово прозвучало как республиканский манифест. Но он признал, что переоценил готовность канадского народа к восстанию. Сказал пару слов и о предательстве Бёрджа.
Часть своего немалого состояния Шульц завещал семьям убитых британцев. И особо попросил всех своих: если случится встретиться с солдатами 83-го полка канадской пехоты, проявить максимум радушия, а в бою с ними вести себя по-джентльменски. До конца жизни революционер оставался благодарен английским военным, защитившим раненых повстанцев от кровавого «антимайдана». Он понимал, что в этом не было ни грана симпатии. Англичане всего лишь действовали, как положено, выполняли приказ и устав. Однако Миколай ценил не только революционную страсть бойца, но и простую порядочность обычного человека. Даже врага.
Шульца повесили в Кингстоне 8 декабря 1838 года. Кстати, к виселице его вели солдаты 83-го полка. Британские власти признавали за ним звание польского офицера. Поэтому казнили по соответствующей процедуре, в военном форте. Десять других повстанцев встретили смерть в уголовной тюрьме Кингстона.
О Бёрдже с тех пор ничего толком не было слышно. По слухам, в американской гражданской войне некто Джон Бёрдж с похожими повадками командовал стрелковым формированием северян. Потом, под старость, работал врачом в Нью-Йорке. Канадскими делами не интересовался. Но тот ли это Бёрдж, сказать трудно.
«Адмирал» Джонстон вернулся к своей профессии. Он ещё много заработал на пиратстве и контрабанде. Потом передал дело дочке-разбойнице Кэт. Завёл таверну. Работал смотрителем маяка на острове Рок-Айленд в американской акватории Святого Лаврентия. Умер при нотариусе и враче, в богатом отеле своего сына Самуэля. На примере Билла Джонстона ярко и жёстко продемонстрирована социальная двойственность криминалитета в революционной ситуации: активное подключение, когда ломится удача, и быстрый соскок, если положение выявляется безнадёжным. Но тут очень многое зависит от личности. И от чёткости верных понятий.
Полковники Дандас и Янг были награждены за победу при ветряной мельнице. Дослужились до генералов. Первый продолжал воевать по миру, дабы «правь, Британия, морями!» Потом остановился в Шотландии, где командовал английскими гарнизонами и управлял знаменитым Эдинбургским замком. Второй оставался в Канаде, командовал кингстонским гарнизоном.
Капитан Сэндом вскоре перевёлся в Англию, служил в Британском Адмиралтействе. Занимался оснащением парового флота, разрабатывал навигационные системы. Историки с недоумением отмечают, что Сэндома почему-то не наградили за бой под Прескоттом, хотя блокирование побережья, обстрелы с реки и атаки морпехов сыграли важную роль в исходе Битвы за ветряную мельницу.
Самый впечатляющий зигзаг судьбы случился с бригадиром «титушек» Гоуэном. «Семейный пакт» возвёл его в герои — как же, штурмовал бандитское гнездо, трижды ранен. Но герой крепко подвёл своих почитателей. Почти сразу он сделался оппозиционером, потребовал парламентаризма, гражданских свобод, национального и религиозного равноправия, раздела коронных и церковных земель. Почти всего, за что сражались с ним повстанцы Шульца. «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила»… Но, что интересно, Роберт Гоуэн ведь остался британским консерватором! Просто он пожелал распространить на Канаду лучшие из британских порядков.
И это было сделано. Хотя далеко не сразу.
Здесь вам не Канада, здесь климат иной
Битва за ветряную мельницу показала: после восстаний Канада никогда не станет прежней. Огонь горит под землёй. В Лондоне, да и в Торонто, правили серьёзные люди. Они серьёзно задумались.
Генерал-губернатор Джон Джордж Лэмбтон лорд Дарем написал основательный отчётный доклад. О «Семейном пакте» лорд сказал так, что Макензи бы постеснялся. И предложил план преобразований. Окоротить чиновный произвол, придушить коррупцию. Не только и не столько ревизиями, сколько политической реформой — расширением избирательного права, разделением законодательного корпуса и административного аппарата, парламентарной ответственностью администрации, освобождением критической печати. Запретить бесплатное наделение чиновников и офицеров угодьями из коронного резерва, зато продавать участки простым фермерам. Необрабатываемые земли обложить таким налогом, чтобы лендлордам выгоднее стало продать их тем, кто станет обрабатывать. Разобраться с «семейным» банком, проверить финансируемые проекты. Построить — британскими руками — трансканадскую железную дорогу.
При этом лорд Дарем оставался несвободен от национальных предрассудков. Главной бедой Канады он считал «быдловатость» французов. Которых просвещённые англичане должны научить правам и обязанностям джентельмена и гражданина. Поэтому и предлагал объединить Нижнюю Канаду с Верхней — создать то, что мы сегодня знаем как похожую на Россию страну.
Прочитав доклад, лондонские министры сняли Дарема с должности и отозвали. Однако получилось как на Поместном соборе русской церкви 1666 года: Никон низложен и осуждён, но его реформа признана правой. Союзный акт 1840 года объединил две Канады в единую провинцию со столицей в Кингстоне (Онтарио). Уже этим необратимо подорвалось могущество «Семейного пакта» и «Бюрократической партии». Были установлены и основы самоуправления, отделённого от исполнительных органов. А в 1848-м Канада стала парламентарной.
На ноябрьском процессе 1838 года Миколая Шульца защищал 23-летний адвокат Джон Александр Макдональд. На всю жизнь он вдохновился образом этого человека, хотя радикально-республиканских взглядов не разделял. В середине 1840-х Макдональд возглавлял консервативных реформаторов. Его правой рукой был, кстати говоря, тот самый Роберт Гоуэн. А в 1849-м вернулся в Канаду амнистированный Макензи.
Не прошло и тридцати лет с Битвы за ветряную мельницу, как в 1867 году Макдональд стал премьер-министром Канадской Конфедерации — самоуправляемого доминиона. Батальон Миколы Шульца пришёл к победе.
И вот ведь что характерно. Боссы «Семейного пакта» на сравнительно приемлемых условиях отступили на задний план. А уж «антимайданная» милиция тем более не оказала сколько-нибудь заметного сопротивления. Как не бывало озверения на захваченной мельнице. «Начальству виднее. Так — значит, так. Есть — живём, не станет — будем жить». Глубокие житейские мудрости. А что ж вы раньше?! Но и тут ответ готов: «А что я? Что Илья, то и я».
Эх, много же такого скоро предстоит нам услышать. Наверняка кое-кто из наших земляков и современников рассчитывает на судьбу Джона Беверли Робинсона. Пожав плечами, сдал ключ от кабинета главного судьи, жил себе в особняке баронетом, семейными делами занимался. Вспоминал об отошедшем величии.
Канадцы люди незлобивые. Но мы-то в России живём. Хоть похоже на Канаду, только всё же не Канада.
Статью можно прочитать на Sensus Novus