В первой половине прошлого века в Индонезии началась национально-освободительная борьба. Одним из видных лидеров этой борьбы был инженер Сукарно, член Национальной партии Индонезии, который в дальнейшем пришел к власти в стране и реализовал свои политические идеи на практике. Сукарно уже в 30-е годы был вполне сформировавшимся национальным социалистом — не в немецком смысле, а в смысле ориентации на достаточно экстремальный индонезийский национализм и советскоподобную экономику.
После продолжительной борьбы с нидерландским влиянием, многих лет, проведенных в заключении, создания новых партий и движений, которые не добились особого успеха, в 1950-м году Сукарно стал лидером независимой Унитарной республики Индонезия. В целом он ориентировался на рыхлую концепцию образца «третьего пути» — экономика под управлением государства, семейственность, кооперативность народного хозяйства, и патриотизм, национализм, религиозность и принципы Панчасила в социальной политике. Панчасила — «пять принципов» — включает в себя
- монотеизм;
- справедливую и цивилизованную гуманность;
- единство страны на базе индонезийского национализма, что на практике означало жесткий унитаризм и централизм;
- демократию в формате общественного консенсуса, musyawarah;
- социальную справедливость для всего народа Индонезии.
Политически Панчасила выражалась через Nasakom. Эта аббревиатура происходит от сочетания слов NASionalisme (национализм), Agama (религия) и KOMunisme (коммунизм).
Социальные концепции Сукарно были настолько расплывчаты и неконкретны, что свергнувшие его военные, установившие в 67-м году правую диктатуру, взяли на вооружение те же идеологические мемы, не изменив в них ни слова — и с успехом использовали их до конца 90-х годов.
В числе важных сукарновских национал-социалистических идеологем можно также назвать «dharma eva hato hanti», которую он понимал как «Сила через единство, единство через силу», мархаэнизм, т.е. направленность на угнетенного иностранным капиталом простого человека; а также «gotong-rojong», «взаимопомощь». Демократию и национальное строительство он понимал в духе фашистских футуристов вроде Маринетти, и советских «романтиков винта и шестерни»: «Индонезийский народ должен мобилизовать всю свою энергию, подобно мощной машине, питаемой духом Панчасила, подобно чуду координации. Каждое колесо должно приводить в движение другое колесо, каждый винтик должен совершенно безошибочно выполнять свою работу (…) Подобно гигантскому улью, все общество должно стремиться осуществить принцип «один для всех и все для одного». Сукарно после прихода к власти ввел цензуру — запретил американские и европейские фильмы, а также большое количество книг, особенно развлекательного жанра — палп, детектив и т.д., мотивируя это тем, что международный империализм разлагает самобытную культуру Индонезии.
Проводились обширные национализации — голландский эмиссионный Javashe Bank был преобразован в Bank Indonesia, правительство выкупило большинство электростанций, авиакомпанию Garuda Indonesian Airways. К слову, именами Сукарно и Хатта, положившими начало национальной индонезийской авиации, назван крупнейший аэропорт в стране — Bandar Udara Internasional Soekarno–Hatta. Национализируя целые экономические сектора, государство закрепляло за собой эксклюзивные права на некоторые отрасли производства: ж/д, авиалинии, атомную энергетику, оборонную промышленность, систему водоснабжения. Предпринимались попытки ввести аналог ГОСТа — создать ряд госпредприятий, которые выпускали стандартизированную продукцию и улучшали до «ГОСТовского» состояния выпускаемые мелкими ремесленными организациями товары, но план работал слабо в силу массовой неграмотности и незаинтересованности населения. Был принят план Benteng, который регулировал и распределял права на импорт редких и дефицитных товаров между компаниями, как минимум на 70% принадлежавшими коренным индонезийцам. Однако такой подход привел к невероятному разрастанию коррупции, большая часть привилегий продавалась иностранцам, преимущественно китайцам. В 1957-м году, когда провал программы стал очевиден, ее официально свернули.
«Экономическая жизнь нации будет направляться, экономика нации станет направляемой экономикой. При таком строе… все основные средства должны быть у государства или, по меньшей мере, управляться им» — говорил Сукарно. Если раньше правительство национализировало предприятия с возмещением ущерба, или просто выкупало акции у иностранных владельцев, то сейчас национализации шли без каких-либо компенсаций. Это дало некоторый стимул для развития начального образования, национальной промышленности и медицины, но результаты все равно были слабыми; кроме того, место голландцев заняли китайцы, а не индонезийские нативы, на которых рассчитывало правительство.
Стремясь сплотить народ, правительство объявило противостояние с молодым государством Федерация Малайзии. Она была объявлена агентом Британии, и на волне антималайзийских настроений правительство национализировало дополнительно английские и малайзийские предприятия. Со «ставленницей британского империализма» были разорваны все отношения, на ее территорию забрасывались партизанские группы.
Все это привело к росту инфляции, разрывам устоявшихся экономических связей в регионах, падению и без того невысокого уровня жизни. Начались массовые сепаратистские выступления, которые подавлялись силой и раздачей средств регионам, вполне, кстати, в советском стиле «покупки лояльности». На военное подавление сепаратизма и сопротивления захваченных территорий, содержание разрастающейся армии и «подарки» мятежным регионам, по словам Сукарно, уходило до половины всего индонезийского бюджета. С учетом расходов на планирование и деятельность правительственной бюрократии из бюджета — 2/3 средств. Остальное скупо тратилось на социальные потребности и индустриализацию. При всем этом сепаратисты периодически захватывали целые регионы, образовывали свои правительства.
Теперь к желанному строю можно было прийти только через несколько восьмилеток ударного труда и тотальной кооперации, подгонки «шестеренок» и «винтиков». При этом Сукарно настаивал на то, чтобы в новой национальной идее непременно была отражена kepribadian — «особость», «самобытность» индонезийского пути, что выражалось попросту в демонстративном отмежевании от китайской и советской моделей, в том числе переходе с пятилеток, принятых раньше, на восьмилетки. Новую модель поддержала Компартия Индонезии.
В стране созрело недовольство как справа (со стороны военных, иностранных собственников, состоятельных городских жителей, предпринимателей и консервативных аграрных кругов, поддерживавших сепаратистские идеи), так и слева — Сукарно фактически критиковали все социалисты, выступавшие против бюрократизации и милитаризации страны. От него отворачивались старые соратники и друзья по партии. Отовсюду звучал лозунг «Сукарно-1945 – да, Сукарно-1966 – нет!».
В ночь с 30 сентября на 1 октября 1965 года группа прокоммунистически настроенных военных убила шестерых генералов — членов индонезийского Генштаба, в том числе начштаба сухопутных войск Ахмада Яни — и захватила живьем еще троих. Путчисты Унтугнга Шамсури заняли ключевые объекты Джакарты.
Разрешение проблемы взял в свои руки генерал Сухарто, который после убийства путчистами главнокомандующего сухопутными силами Ахмада Яни взял командование армией на себя, вступил в переговоры с мятежниками и вынудил их сдаться. Важно сказать, что восставшие допустили ряд грубых ошибок при координации путча — они явно рассчитывали на быстрое развитие событий и скорую победу. Например, восставшие не обеспечили солдат, удерживавших позиции в Джакарте, провизией. Также они не озаботились разъяснением своих целей, сообщив лишь что войска вводятся в столицу для охраны президента Сукарно. Когда «защитники Сукарно» неожиданно объявили о его смещении с поста и переходе власти к Революционному Совету, а также отменили военные звания чином выше подполковника, солдаты начали волноваться. Сухарто оставалось лишь озвучить, что коммунисты используют их втемную для свержения законного президента.
Выступление путчистов, однако, получило некоторую поддержку. Утром 1 октября, вскоре после радиообращения Унтунга, пять из семи подразделений, входивших в дивизию Дипонегоро, перешли под контроль «Движения 30 сентября». Мэр города Суракарта, член Коммунистической партии, выступил в поддержку «Движения». В Джокьякарте повстанцы, во главе с майором Мулджоно, похитили и позже убили командующего военным округом Центральной Явы бригадного генерала Катамсо и руководителя его администрации подполковника Сугиджоно. Однако, после получения известия о поражении «Движения 30 сентября» в Джакарте, большинство мятежников в Центральной Яве сложили оружие.
Глава мятежников Унтунг Шамсури отрицал свою принадлежность к коммунистам и говорил, что Движение действовало по собственной инициативе, из патриотических соображений. Он был приговорен к расстрелу.
Этот путч стал решающей точкой для социалистической Индонезии. Сукарно фактически потерял власть. В стране началось лихорадочное создание молодежных парамилитари-организаций, наподобие Kesatuan Aksi Mahasiswa Indonesia — «Союза действия студентов Индонезии» и Pemuda Pancasila — Панчасила-молодежь. Эти движения очень быстро перешли от тактики уличных протестов к зачисткам и массовым убийствам коммунистов в союзе с исламистами и — в некоторых регионах — под покровительством и при участии армии. Говоря об участии военных в резне, нельзя не отметить, что они помогали парамилитарес или даже поощряли их не во всех регионах страны. В некоторых областях армия вела себя растерянно и старалась вяло поддерживать порядок; в некоторых — активно участвовала в убийстве коммунистов. В этой связи я хотела бы вспомнить фигуру Сарво Эди — радикального индонезийского антикоммуниста, видного военного деятеля, который особо прославился в ходе чисток.
Помимо ненависти к коммунистам, у него была личная причина — Сарво Эди мстил за Ахмада Яни, командующего сухопутными войсками, убитого мятежниками из Движения 30 сентября. Яни был его другом и соратником. Будучи начальником штаба элитного подразделения Resimen Para Komando Angkatan Darat — парашютно-десантного спецназа индонезийской армии, Сарво Эди и его бойцы убили десятки тысяч человек на Яве, Бали и Суматре. Он организовывал парамилитари-движение в деревнях — позже эту практику широко «раскрутят» латиноамериканские ультраправые в Колумбии, Гватемале, Сальвадоре и Бразилии. Глава индонезийского спецназа был выдающимся специалистом в области нетрадиционных военных методов и контртеррористической работы, и сеть антикоммунистических боевиков, созданная им, работала как отлаженная машина.
Сарво Эди выделялся даже среди крайне правых индонезийских военных — он выступал за ликвидацию Сукарно, ужесточение террора и репрессий и полное искоренение коммунизма в стране. Во времена Сухарто, когда правые однозначно воспринимались как спасители страны, Сарво Эди осуждали за излишнюю жестокость и экстремальность. Во время Нового порядка он критиковал Сухарто за слишком мягкую политику, коррупцию и лояльность к наследию Сукарно.
Глава государства держал непримиримого радикала подальше от большой политики. Сарво Эди перебрасывали на Суматру, затем — на подавление сепаратистов в Новой Гвинее, отправляли послом в Южную Корею, ставили главой Академии вооруженных сил Индонезии. В 1987-м, впрочем, его избрали депутатом в парламент, но в 1988-м он сложил полномочия в знак протеста против назначения вице-президентом (и как тогда предполагалось — преемником Сухарто) генерала Судармоно.
Любопытно, что Сарво Эди разрабатывал общественную концепцию, близкую к идеям испанских фалангистов и чилийских гремиалистов. Он считал, что политические партии должны быть ликвидированы и заменены общественными «фракциями», направленными не на политическую активность, а на экономическое развитие.
В 1967-м генерал Сухарто стал и.о. президента страны, а в 1968-м — официальным президентом. Его экономическая политика сильно отличалась от сталинского стиля предшественника. Она получила название «экономической демократии», и предполагала сильное раскручивание гаек и восстановление нормальных отношений с иностранным капиталом. Был отменен правительственный контроль над зарубежными компаниями; государство, впрочем, сохраняло национальную монополию в сферах атомной энергии, авиалиний, СМИ, ж/д, водоснабжении, судоходстве и телекоммуникаций.
Сухарто работал с командой экономистов-профи, которые получили прозвище The Berkeley mafia «мафия из Беркли». Именно они разрабатывали экономические концепции для режима Orde Baru. Многие критики «Нового порядка», ссылаясь на «Доктрину шока» Наоми Кляйн, утверждают, что «мафиози» были тождественны пиночетовским «чикаго бойз». Это достаточно безграмотное утверждение: «мафиози» были на порядок левее ультраправых «чикагцев», и на Западе берклийцев всегда квалифицировали как «экономических националистов». Тогда как «чикаго бойз» прославились скорее своим «либертарианским» подходом, с поправками на гремиализм. Важно добавить, что среди берклийцев были и весьма специфические люди, такие как аграрник, националист и разработчик концепции «экономики Панчасила» профессор Мубиарто. Т.е. «берклийцы» были умеренно правой технократической группировкой, склонной к совместным поискам компромисса и защите индонезийского хозяйства, а никак не «чикагцами» местного разлива.
Возглавлял группу сухартовских экономистов профессор Виджойо Нитисастро. Он со своими людьми разработал Программу стабилизации экономики и обуздания инфляции — и реализовал ее к 1969-му году, обеспечив стране безболезненный выход из кризиса.
Индонезийское правительство обязалось не проводить национализаций и гарантировало защиту иностранного капитала от посягательств. Сухарто при всем этом не спешил отказываться от планирования: центральные административные органы, такие как Bappenas и Biro Perankangan, занимающиеся разработкой проектов социально-экономического развития, продолжали работать.
Сухарто ориентировался на улучшение жизни граждан, повышение международного статуса страны, преодоление нищеты и самообеспечение Индонезии продовольствием. Он подходил к реализации этого плана комплексно. Для восстановления и улучшения связи между разными частями страны было учреждено Бюро логистики — BULOG. В наиболее густонаселенных регионах страны действовали программы новообразованного Института планирования семьи. Сухарто смог сильно замедлить рост населения страны: с 2.5% в год до 1.5% в 90-е годы. Проводилась урбанизация. Впрочем, правительство не торопилось «сворачивать деревню». Индонезийская деревня была тем местом, куда возвращались рабочие после окончания сезонных работ в городе. В развитие, техническое обеспечение и программу развития плантационного сельского хозяйства вкладывались большие средства, и в итоге они окупились благодаря крестьянским хозяйствам, интегрированным в сеть Perkebunan inti rakyat — центральных народных плантаций.
Эти меры вызвали сильное недовольство исламских кругов, которые рассчитывали стать основой Нового порядка. Сухарто, однако, предпочел делать ставку на военные круги и профессиональных экономистов. Еще большее недовольство исламистов вызвала культурная программа правительства. Была отменена цензура на западные фильмы и книги. Сухарто, впрочем, не был либералом. Он просто переориентировал цензуру с Запада на Восток — были закрыты все газеты на китайском языке, кроме одной, и большая часть китайских школ. Однако индонезийская система СМИ уже при Сухарто стала довольно разнообразной; сейчас же индонезийские СМИ — наиболее свободные и «открытые» в Азии. Затем начались активные попытки создать собственную кинематографию, ориентированную на западные образцы и гонконгскую киношколу. Сукарно и режим Старого порядка ставили на национальный и региональные театры.
Задача была весьма сложной — вывести национальный кинематограф хотя бы на уровне Болливуда и Гонконга. Сделать это получилось — по крайней мере, Болливуд Индонезия догнала. В стране появилась самобытная и чрезвычайно плодовитая индонезийская киношкола, работающая преимущественно в жанре боевика, фильма ужасов и драмы. При всей необычности индонезийской продукции, она очень комфортна для зрителя, который привык к западной продукции. Среди ценителей эксплуатационного кино индонезийские вещи ценятся довольно высоко, а фильмы вроде «Мистика на Бали», «Леди Терминатор» и т.д., вообще относятся к безусловным шедеврам. Они, к слову, весьма известны в США. Эти фильмы постоянно осуждаются исламистами за «развратность» (обычно главные героини там — красивые полуобнаженные девушки, ведущие совсем не консервативный образ жизни).
Вопрос женских прав при Сухарто можно трактовать по-разному. С одной стороны, на словах он был сторонником традиционной семьи, консервативного домохозяйствования и «крепкой морали». С другой, он всеми силами поощрял развитие продвинутого кинематографа, женских СМИ, содействовал развитию института планирования семьи, а тот факт, что во время его правления образ независимой женщины «модернового типа» стал очень популярен, отмечается в исследовании Сьюзан Бреннер «О публичной интимности Нового порядка: образы женщины в популярных индонезийских печатных СМИ».
Современная Индонезия остается довольно коррумпированной страной, но там уже есть весьма прочная свобода высказывания, есть множество правозащитных организаций, занимающихся расследованием преступлений 1965-1966 годов. В стране есть мощная левая оппозиция сукарновской и социал-демократической ориентации: такие партии, как PDI-P, «дочка» Индонезийской национальной партии, набирают до 40% на региональных выборах и имеют солидный политический вес. Есть и менее крупные левые партии, такие как Partai Hanura или Gerindra, которые набирают по 5 — 6% на выборах. Они еще левее PDI-P и тоже находятся в оппозиции.
Общепринятое мнение относительно конфликта Нового и Старого порядка и массовых репрессий в крупных городах страны звучит так: Сукарно был невыносим, убрать его следовало, репрессии были излишними и нанесли большую травму всей нации. Как все было на самом деле — нам только предстоит узнать, когда будут открыты индонезийские архивы.
Полностью очерк Китти Сандерс можно прочитать здесь — navoine.ru
Китти Сандерс
Политический обозреватель