Латиноамериканский правый политический спектр принято относить к второстепенным явлениям, «созданным в лабораториях ЦРУ», и придавать ему чисто охранительную пассивную функцию — удерживать материк под властью корпораций и алчных империалистов. Это так же глупо, как сводить латиноамериканскую левую политику исключительно к понятиям типа «креатура КГБ» или «советские выкормыши». Политика на материке интенсивно развивалась и была весьма самобытной задолго до создания КГБ и ЦРУ. Современные политические идеологии Латины — результат развития старых движений, на которые повлияли американские, советские и европейские концепции.
Отчасти презрительно-поверхностному взгляду на Латину способствует имидж материка. Многие представляют Южную Америку как единое пространство, заросшее джунглями, по которым катаются то Че Гевары, то ультраправые патрули, а народ живет бедно и не может поднять головы. Это не так. Приведем несколько примеров.
Еще недавно Аргентина входила в пятерку самых развитых стран в мире. Страна одной из первых обзавелась собственной авиацией. Уровень гражданских свобод в первой половине XX века превосходил и европейский, и американский. На сегодняшний день Чили и Аргентина обладают европейским уровнем жизни и безопасности. Демократических свобод в той же Аргентине и Бразилии едва не больше, чем в Европе, не говоря об СНГ. Никто не запрещает никаких книг, никого не сажают за интернет-пиратство, никто не разгоняет студенческие и народные демонстрации. Президенты лично общаются с людьми и работают над выполнением их требований.
Разумеется, нельзя отрицать влияния Европы или США на латиноамериканскую большую политику. Но в целом материк скорее перерабатывал под себя европейские и американские схемы. Мы выделили три «поколения» латиноамериканских политиков, задававших и формировавших правый и антикоммунистический дискурс на материке. Хронологическая картина здесь весьма условна, поскольку под «поколениями» мы понимаем не только временные рамки правления, но и политические концепции, которыми пользовались лидеры и идеологи.
Первое поколение, правившее в 1930-1950-х годах, придерживалось во многом расистских, колониалистских взглядов и формировалось под сильным влиянием Франко. Оно не было правым в чистом виде, но воплощало собой латиноамериканский вариант «третьего пути» с переходом на правую платформу. Второе поколение, бывшее у руля примерно с 1960-х по 1990-е, больше ориентировалось на США, но разработало несколько разных экономических и политических подходов. Наконец, третье поколение — это наши современники.
Мы не претендуем на полное раскрытие темы. Наша классификация «трёх поколений» скорее введена для удобства читателей, интересующихся историей и политологией Иберо-Америки. Необходимо оговорить, что в статье не затрагивается Бразилия — страна федеративная, португалоговорящая и сильно отличная от других государств Южной Америки. Обсуждение бразильских политических доктрин сделало бы текст совсем уж громоздким. Бразилия — тема для отдельной статьи, которая непременно будет написана.
Также считаем нужным повторить: наша цель — отметить фундаментальных, политологически значимых политиков, а описать всех правых лидеров на материке. Речь пойдет о людях, которые формировали правый дискурс и новые политические системы.
Не следует приписывать авторам какие-либо симпатии или антипатии. Наша цель заключается в донесении информации.
Первое поколение
Большое влияние на правый политический спектр Латины оказали режим Франко, фалангизм, национал-синдикализм и концепции классовой солидарности, основанные на католической социальной доктрине и доктрине hispanidad. Формировал эти концепции в более или менее современном виде даже не Франко, а еще Мигель Примо де Ривера-старший, испанский диктатор, пытавшийся уберечь страну от революции. В дальнейшем идеи отца разрабатывал его сын Хосе Антонио, основной идеолог фалангизма.
После поражения нацизма и фашизма Испания и Португалия оказались отчужденными от «большой политики». Экономически на них тоже были наложены санкции. Последовательным сторонником демаргинализации франкистской Испании был лидер Доминиканской республики Рафаэль Трухильо — друг и поклонник Франко, сторонник колониальной системы, «белого превосходства» и каудильизма. Антикоммунистический фанатик Трухильо ловко маневрировал между Испанией и США, создал в Доминикане довольно устойчивую экономическую систему, а фалангизм пересмотрел в духе однопартийности: создал Partido Dominicano, вне которой было сложно сделать хорошую карьеру. Партия была рыхлой и строила свою идеологию в основном на антикоммунизме и личности Трухильо.
trujillo
Трухильо не был сторонником свободного рынка и не отличался либерализмом. Тем не менее, развитие бизнеса было приоритетным для республики и ее лидера направлением. В частности, Р.Крассвеллер в книге «Жизнь и времена карибского диктатора» приводит данные о лоббировании Трухильо национальных интересов на американском рынке. Результатом были повышения доминиканской квоты на сахар. Диктатор «заносил» крупные суммы американским новостным агентствам для улучшения имиджа страны. Трухильо также занимался традиционным для большинства южноамериканских правых диктаторов делом — решал проблемы логистики: улучшал и расширял систему трасс, аэропортов и портовых сооружений. В числе внутриполитических достижений режима называют расширение среднего класса, улучшение образования и снижение неграмотности.
Во внешней политике Трухильо придерживался жестких антикоммунистических принципов. Именно он формировал антикоммунистическую повестку дня и выстраивал идеологию. Президент США Дуайт Эйзенхауэр в 1955 году заявил: «Доминиканская республика традиционно занимала не просто твердую позицию, а позицию лидера в борьбе против международного коммунизма». Доминиканский лидер создал хорошую разведсеть, с помощью которой постоянно дестабилизировал соседнюю Гаити во избежание коммунистического переворота по образцу Кубы. Трухильо способствовал свержению в Гватемале левого президента Хакобо Арбенса. Он активно вмешивался во внутренние дела Никарагуа и Венесуэлы — например, доминиканские спецслужбы оказались замешанными в подготовке покушения на венесуэльского президента Р.Бетанкура. Карибские коммунисты возненавидели Трухильо и постоянно поминали его плохими словами. Гильермо Ториэльо Гарридо в книге «Гватемала: революция и контрреволюция» так отзывался о доминиканском лидере: «Возмущение вызвали выступления делегатов наиболее кровавых режимов — Трухильо, Батисты и Сомосы — которые стремились представить тиранов в качестве знаменосцев свободы, справедливости и права».
Трухильо одним из первых заговорил об «антикоммунистическом интернационале» и приложил к его созданию множество усилий. Он отстаивал принятие Испании (которую видел как часть этого интернационала) в ООН и снятие с нее экономической блокады, укреплял и развивал сотрудничество с ней. Он помогал финансово и политически режиму Сомосы в Никарагуа. Используя Кубу и международный коммунизм в качестве основного аргумента, Трухильо всячески пытался навязать свою позицию США, причем действовал крайне агрессивно — например, развернул мощную кампанию против американского политика и дипломата С.Брейдена, который добился прекращения поставок оружия доминиканскому режиму. Рынок оружия Трухильо тоже рассматривал как геополитический фактор. Страна активно закупала вооружение у стран, которые планировалось увязать в единый «правый международный рынок», оружие из которого можно было бы перебрасывать в различные страны по налаженным торговым путям. В доминиканский рынок оружия были включены Бразилия, Аргентина, США, Великобритания, Канада — страны, на которые диктатор так или иначе делал ставку в построении «антикоммунистического интернационала».
Важными геополитическими точками Трухильо считал Гаити и Кубу. Причем Гаити в его глазах имела ценность только под контролем и управлением Доминиканы. В 1937 году Трухильо вообще провел настоящий геноцид, отдав приказ об убийстве двадцати тысяч гаитян, приживавших на границе двух стран. Позже он выплатил довольно издевательскую компенсацию по 25 долларов за убитого. (Гаити, впрочем, требовала по 35 долларов.) Кубу же доминиканский лидер очень любил, принимал у себя Фульхенсио Батисту и после прихода к власти Кастро мечтал вернуть страну на правый путь.
Рафаэль Трухильо оказал очень сильное влияние на антикоммунистическую политику Карибского региона и Латиноамериканского материка. Черты трухильистской политики можно обнаружить в более поздних и идеологически развитых режимах — таких, как аргентинский перонизм и парагвайский стронизм.
Говоря об условно-правых деятелях Латины, нельзя не упомянуть семейство Сомоса в Никарагуа.Его не назовешь идейно состоятельным или правым в собственном смысле слова. Однако оно определенно участвовало в создании регионального «антикоммунистического интернационала».
Основной проблемой правления Сомосы была коррупция. Основатель династии — Анастасио Сомоса Гарсиа — был человеком довольно деловым и воспитанным на американских ценностях. Но следующие члены фамилии были скорее избалованными барчуками, выращенными на всем готовом, а потому мало пригодными для управления страной. Но все же, несмотря на чрезвычайную демонизацию этого семейства, следует указать: никакими экстраординарными вещами оно не прославилось. Зоопарки, в которых животных кормили живыми людьми, запреты танго и прочее — это болезненные выдумки.
Правление династии Сомоса шло по следующей схеме: сначала сильное подавление прав и свобод, затем постепенное раскручивание гаек. Поздние годы вообще были аутичными — семейство замыкалось в своем кругу и пускало все на самотек до очередного массового народного выступления. После которого лидеры делали вид, будто чем-то занимаются.
Так, в 1945 году был принят Кодекс о труде. Прописывалась минимальная заработная плата, гарантировался четырехнедельный отпуск, рабочим давалось право создавать свои организации. Кодекс работал, но с большими перебоями. Фамилия Сомоса воспринимала страну как свою собственность, которую нужно уберечь от коммунистов. В результате едва не половина всей территории Никарагуа перешла в частное владение правящей семьи и ее близких.
Другая проблема состояла в слабой урбанизации. Из деревень в города постоянно шел приток демпингующих чернорабочих, а владельцы страны это одобряли к своей выгоде. В провинции же законы вроде минимальной зарплаты вообще слабо выполнялись. В результате либерализация общественной жизни тонула в коррупции, кумовстве, общей раздробленности. О невероятной аутичности позднесомосовского режима, его нежелании вмешиваться во что-либо, кроме внешней торговли, свидетельствует активность левых группировок. От Соцпартии Никарагуа, послушно кивавшей на каждый окрик из Москвы, и Социалистической рабочей партии до прокитайского и проалбанского Frente Obrero. Семейство Сомоса реагировало на них крайне вяло, отвечая всплесками насилия только на массовые выступления в столице.
Интересно, что Сомоса-старший, будучи убежденным антикоммунистом, кажется, не понимал, почему люди выступают против него, и искренне хотел убедить народ в том, что левый путь губителен для Никарагуа. Он, в частности, написал книгу, посвященную Аугусто Сесару Сандино. В ней он доказывал, что Сандино был психопат и садист, мучитель крестьян и мегаломан.
verdad
Также он прилагал усилия для упорядочения положения в стране. При Сомосе-старшем были созданы Департамент шоссейных дорог, Национальное управление по энергетике, Институт национального развития. Экономически он делал ставку на привлечение иностранных корпораций и открытый ресурсный рынок. Во внешней политике ориентировался на антикоммунистические страны региона и США. Поддерживал идею «антикоммунистического интернационала». На девятой Межамериканской конференции в Боготе (1948 год) активно одобрил идею коллективной защиты демократии и безопасности американских государств. Участвовал в свержении гватемальского президента-социалиста Хакобо Арбенса. Вторгался в Коста-Рику. Впрочем, оттуда быстро ушел, потому что был осужден большинством стран континента. Предлагал США послать никарагуанских военных в Корею (позже отказался от этой идеи).
Совместно с Трухильо никарагуанский лидер занимался подготовкой кубинских боевиков для свержения режима Кастро. Принимал кубинских беженцев. В целом Сомоса-старший был похож на Трухильо, но без систематического и вдумчивого подхода, которым отличался последний. Нужно отметить, что, как и большинство лидеров «третьего пути», Сомоса не отличался уважением к женщинам и был умеренным расистом. Из-за экономической дискриминации индейцам и чернокожим в Никарагуа жилось сложнее, чем белым. На этом позже сыграли социалисты, выступавшие с идеями равноправия и переманившие к себе множество женщин и нативов.
Последующие поколения династии продолжали линию отца лишь частично. Так, Анастасио Сомоса-младший предлагал создать единую центральноамериканскую армию. По его мнению, такая инициатива способствовала укреплению партнерства между странами региона, а также позволяла бороться с коммунизмом путем военного вторжения в любую страну, где возникнет «красная угроза». Сомоса-младший был сторонником единого антикоммунистического геополитического карибского пространства. Он пытался подтянуть к союзу даже Гаити, страну-изгоя с чрезвычайно плохой репутацией. Например, в 1972 году заключил с гаитянским президентом Дювалье соглашение о военно-технической помощи и военном сотрудничестве, заверив «Бэби Дока» в готовности Никарагуа оказать военную помощь. Также «позднесомосовская» Никарагуа начала искать пути сближения с Мексикой. В 1971 году впервые за историю мексикано-никарагуанских отношений в страну с официальным визитом прибыл Анастасио Сомоса-младший. Укрепление этих отношений привело к расширению никарагуанского рынка.
В конце 1960-х и начале 1970-х Никарагуа даже пыталась осторожно наладить сбыт своей продукции в страны социалистического блока. В 1969-м ЧССР закупила пять тысяч кип хлопка. В 1970-м и 1972-м в Никарагуа наведывались румынская и югославская торговые делегации. Т.е. говорить о фашистской династии каннибалов и зверей Сомоса не приходится. Это была довольно типичная для тогдашней Центральной Америки группа проамериканских и антикубинских лидеров, в некоторых вопросах придерживавшихся традиций «третьего пути», а в некоторых — вообще аполитичных.
Негативными чертами правления фамилии Сомоса являлись коррупция, недееспособность в борьбе с катастрофами (землетрясение 1972 года сравняло с землей половину Манагуа) и массовая дискриминация нативов и женщин. Впрочем, вопрос о дискриминации женщин остается спорным. Например, при династии женщины имели право на аборт, в то время как «демократические» консерваторы и сандинисты это право у них отобрали. Разумеется, цензура и силовое подавление массовых выступлений — неприемлемая политическая практика. Но… откровенно говоря, в те годы практически все этим занимались. Мы это говорим не для оправдания династии Сомоса, а для лучшего понимания: критики никарагуанского режима чаще всего лицемерят. В любом случае, правление этой династии никогда особо не выходило за рамки и отличалось если не либерализмом, то сильным «пофигизмом» в общественной жизни.
Второе поколение
К правым идеологам и творцам дискурса второго поколения несомненно следует отнести Переса Хименеса, Альфредо Стресснера и Аугусто Пиночета. Эти люди буквально воплощают три разных версии латиноамериканской правой концепции.
Президент Венесуэлы Перес Хименес олицетворял этатистский правый подход. Президент Парагвая Альфредо Стресснер был, по большому счету, переходным звеном между первой и второй волнами латиноамериканской правой политики. Президент же Чили Аугусто Пиночет являлся самым большим «чистюлей и законником».
Перес Хименес пришел к власти в Венесуэле через путч в 1948 году, после того как президент Ромуло Бетанкур провел ряд левых мер в экономике и внешней политике. Бетанкур был сторонником умеренно левого «третьего пути» и занимал резко враждебную позицию по отношению к условно-правым режимам. Венесуэла разорвала дипломатические отношения с франкистской Испанией и трухильистской Доминиканой. Латинскую Америку Бетанкур видел как единое пространство, объединенное «розовой» идеей и противостоящее США посредством осторожного сближения с Европой и СССР.
Партия «Демократическое действие» повышала налоги (например, был введен налог на сверхприбыль, колебавшийся от 6 до 20%, а затем отдельным декретом — 26% налог на прибыль свыше 28 млн. боливаров), а в 1948 году приняло решение не предоставлять новых концессий иностранным компаниям. Разумеется, эти меры привели к падению доходов и росту нищеты, и в том же 1948-м было решено покончить с проблемами одним ударом — введен отдельный нефтяной налог в 50%. После этого военные устали ждать просветления в правительственных головах и совершили переворот.
general-marcos-perez-jimenez-time.jpg
Прежде всего Хименес отменил налоги, оставлявшие компании в убытке, отменил закон о непредоставлении концессий и облегчил доступ на венесуэльский рынок иностранным компаниям. Американские инвестиции возросли c 993 млн. долларов до 2,570 млн. Особенностью военной хунты было редкое для тех времен невмешательство в личную жизнь граждан и поощрение потребления — на венесуэльском рынке были представлены в огромных количествах американские и европейские товары. Страна наладила связи с правыми государствами региона, разорвала дипломатические отношения с СССР и Чехословакией, а также умеренно поддерживала антикоммунистические инициативы на материке — не впадая в фанатизм.
Умеренность и неторопливость в сочетании с бульдожьей хваткой — так можно описать стиль Хименеса. Никуда особенно не торопясь и считая отдых не менее важным, чем труд, венесуэльский лидер добился невероятных успехов. Специалистов отправляли учиться в Европу и США. Осуществилась электрификация страны. Построены огромные районы нового жилья, в том числе целые блоки социальных домов, куда массово переехали семьи, жившие в фанерных «коробках». Правительство менее чем за 10 лет решило проблему логистики, построив сеть дорог, в частности трассу Каракас-Лагуайра. В это никто не верил, инициативу Хименеса называли дорогостоящей авантюрой, в американской и европейской прессе посмеивались над «латиносами», замахнувшимися на проект, который под силу только США и наиболее развитым странам Европы. Когда же трасса была построена, это вызвало настоящий шок. Ее часто называют наиболее значительным сооружением в Латинской Америке после Панамского канала.
Кроме того, Перес Хименес занимался довольно необычным для лидера хунты делом — активно и даже агрессивно развивал индустрию развлечений. В этом его можно сравнить, пожалуй, только с индонезийцем Сухарто, который после прихода к власти создал с нуля замечательный индонезийский кинематограф, конкурирующий с Болливудом и даже с гонконгской киношколой. В рамках улучшения жизни венесуэльцев открывались парки и скверы, а главное — был построен большой центр отдыха «Лос Каракас». Еще один «цезаристский» проект, включавший в себя «жемчужину Каракаса» — большой красивый аквапарк. Он исправно работал до начала «нулевых». В 2004-м, когда посещаемость упала уже совсем низко, а бассейны частично перестали работать, Уго Чавес и его люди направили 30 млрд. боливаров на ремонт и реконструкцию объекта. Было проведено пафосное переоткрытие парка, который… остался в прежнем состоянии. «Инженеры» Чавеса, которых отбирали по признаку лояльности, не смогли разобраться в технологиях 50-х годов, а революционные подрядчики разворовали все, что можно было украсть.
Перес Хименес выдвинул концепцию развития общества под названием Nuevo Ideal Nacional. Суть его заключалась в том, чтобы максимально безболезненно, но твердо и быстро загнать Венесуэлу в «первый мир» а Каракас преобразовать в «американский Париж». Амбициозные проекты хунты включали развитие инфраструктуры, урбанизацию, качественное образование (в том числе отправку граждан на учебу за рубеж и приглашения специалистов из Европы), развитие науки и промышленности, радикальное улучшение экологической обстановки в городах, развитие индустрии развлечений и отдыха. Был подготовлен макет для строительства метро, но тут помешало свержение хунты. Проект начал реализовываться только в конце 1970-х.
Любопытно, что Компартия Венесуэлы во время правления хунты легально издавала газету Noticias de Venezuela и в дополнение — нелегальную террористическую Tribuna popula, в которой призывала убивать полицейских, взрывать инфраструктуру, действовать по принципу «чем хуже — тем лучше». Еще любопытнее то, что против Переса Хименеса выступала церковь, которая обычно старалась дружить с правыми лидерами. Официально она объявила, что правительство тратит неоправданно большие суммы на ненужные проекты, тогда как люди голодают. Каких именно людей церковь имела в виду — непонятно. Уровень жизни в стране очень сильно вырос. Вполне возможно, церковь таким образом хотела сказать, что ей не нравится, когда такие большие деньги уходят мимо нее. Тогда все становится более понятно.
Свержение Переса Хименеса выглядело довольно странно. Он, несомненно, был диктатором, и временами действовал очень жестко. Например, урбанизация шла быстро и агрессивно, провинциальные жители были этим недовольны. Одной из обиженных политикой хунты категорий населения были ранчеры и землевладельцы — Хименес считал, что они своим почвенничеством и консерватизмом тянут страну в прошлое. Но он меньше чем за десять лет добился очень многого. Эмоциональные причины для его свержения, конечно, были. Но одних эмоций мало, чтобы объединить просоветских подпольщиков, студентов, армию и церковь.
Вполне возможно, его одновременно решили «слить» землевладельцы, иностранные партнеры (Хименес был довольно независимым лидером) и коммунисты. А может, люди просто устали от излишнего морализма и спокойствия. Сейчас это трудно установить. В любом случае, Перес Хименес с семьей бежал в Доминиканскую республику, где ему предоставил убежище Трухильо. А после — в Мадрид.
После падения режима в Венесуэле предпринимались попытки возродить «пересхименизм». В 1970 году на политическом поле появился Frente Unido Nacionalista, а в 1971 году был основан Frente Nacional Integracionista. Кроме того, в Венесуэле действуют музыкальные андерграундные правые проекты, посвященные Пересу Хименесу. Такие как Nuevo Ideal Nacional.
Если Перес Хименес воплощал собой технократический национал-этатистский подход, то чилийская хунта во главе с Аугусто Пиночетом делала ставку на другую модель общества.
С 1973 по 1983 годы политические симпатии хунты и правительства Чили (что не одно и то же, кстати) были на стороне гремиалистов — группы деятелей, преимущественно из Католического университета Чили, которые разрабатывали концепцию национального развития Чили. Согласно гремиалистам, власть должна децентрализоваться и перейти к цеховым структурам-гильдиям — трудовым, предпринимательским и студенческим. Государство не может вмешиваться в дела и взаимоотношения гильдий. Оно лишь защищает граждан от криминала и внешних врагов. А также поддерживает эту цеховую перестройку, оберегая людей от политической партийности, которую Аугусто Пиночет называл politiqueria — «политиканство».
Ведущий идеолог гремиализма Хайме Гусман считал, что организации, подобные профсоюзам, должны выполнять роль интерфейса, промежуточной структуры между государством и гражданами. Однако, будучи зараженными «политиканством», они перестали справляться с этой ролью, превратившись частично в паразитические структуры, частично — и вовсе в криминал. Своей задачей Гусман и гремиалисты, будучи технократами и объективистами, видели возвращение всех организаций, промежуточных между гражданами и государством, к выполнению прямых обязанностей, ради которых они создавались. А также органическое, идущее снизу, объединение этих организаций в гражданские союзы, не позволяющие государству распускать руки. Политические же партии как таковые не нужны. Не то, чтобы их надо запретить — скорее они должны стать чем-то вроде закрытых интеллектуальных клубов при правительстве. Формирующих концепции для государства, но не влияющих непосредственно на людей и не втягивающих их в партийные войны. В этой концепции несложно увидеть отголоски фалангизма и солидаризма — но уже полностью переосмысленных в радикальном правоэкономическом ключе.
До 1983-го гремиалисты были на коне. Пиночет писал книгу Politica, politiqueria y demagogia, близкую по ряду тезисов к гремиалистам. Политические партии были запрещены, зато созданы комфортные условия для ведения бизнеса.
Основу чилийской политической системы создавали не военные и землевладельцы, а юристы и экономисты, выпускники Католического университета. Чилийская хунта в результате стала одной из самых «законнических». В качестве примера можно вспомнить следующий случай. В 1983 году симпатии правительства перешли от гремиалистов к группе технократов и прагматиков во главе с Серхио Харпой — старым опытным политиком и дипломатом, который провел сильную либерализацию общественной жизни, вынудил хунту отозвать запрет на партийное строительство и в значительной мере отменить цензуру. Это явление получило название «весна Харпы».
С самого начала «весны» в стране началось массовое партийное коалиционное строительство. Самой широкой оппозиционной группировкой был Alianza Democrática, в которую входила масса людей из старых чилийских партий, от социалистических до правоцентристских.
Радикальные левые, в свою очередь, создали несколько коалиций, таких как Bloque Socialista и Movimiento Democrático Popular. Первый просуществовал пару лет, с 1983-го по 1985-й, а MDP оказалось более активным и «кусачим». Несмотря на то, что в состав MDP входили коммунисты и члены MIR, хунта пыталась соблюдать свои законы: не стала запрещать — при том, что марксизм и коммунизм в стране были объявлены врагом № 1. MDP пытались закрыть, следуя букве закона — группа юристов, в том числе Хайме Гусман и Пабло Лонгейра (влиятельный чилийский политик, выдвигавшийся кандидатом в президенты в 2013 году) — забрасывали Конституционный суд жалобами на MDP, после чего существование коалиции было признано неконституционным. MDP, впрочем, продолжало полуподпольно существовать — Харпа и гражданские политики сильно разрушили цензурные механизмы, да и сама хунта к 1983-му уже устала удерживать военное положение и разыгрывать карту all under control.
Чилийская хунта, к слову, решала в стране те же проблемы, что и ее коллеги — логистика, урбанизация, строительство. В частности, была построена Carretera Austral, также известная как Carretera Austral general Augusto Pinochet — один из крупнейших транспортных проектов в Латинской Америке, «самая красивая трасса мира», хайвей идущий от Пуэрто-Монтта до Вийи О’Хиггинс через Патагонию. До Пиночета не раз предпринимались попытки построить трассу, но все они закончились ничем.
В связи со строительством трасс и городов любопытно вспомнить, что сам генерал был знатоком географии (даже писал учебники) и фанатиком геополитики. Он очень уважал Габриэля Гонсалеса Виделу — чилийского президента середины XX века, который оформил национальную геополитическую доктрину, сильно укрепил правовое общество в стране и законодательно дал женщинам право голоса. Видела был сторонником «морского расширения» Чили и не раз говорил о важности чилийской Антарктики. Пиночет развивал эти пункты в двух своих книгах, посвященных геополитике, причем освоение Антарктики и усиление там чилийского присутствия для него было делом чрезвычайной важности. Чилийская геополитическая доктрина, по крайней мере, в исполнении правых партий UDI и Renovacion Nacional — до сих пор чисто пиночетовская.
Геополитическая активность чилийской хунты, однако, касалась больше национального развития. Чили поддерживала отношения с правыми режимами Латины и принимала участие в террористической операции «Кондор». Но все же оставалась себе на уме и вела довольно прохладную внешнюю политику, предпочитая подчинять соседей экономически, нежели сотрудничать и помогать. Так произошло с Перу, значительную часть экономики которой «съела» Чили. В общем, страна традиционно была довольно закрытой и изоляционистской.
Еще более закрытую, иногда до аутизма, политику вел Парагвай. Еще во времена построения на его территории иезуитской утопии одиночество страны рассматривалась как несомненное благо. Несколько раз за свою историю эта страна, не имеющая выходов к океанам и пережившая геноцид, уходила в долгое состояние полной изоляции.
Этот странный ритм политической жизни оказался нарушен в 1954 году, когда к власти в Парагвае пришел Альфредо Стресснер – самый молодой генерал Латинской Америки. Он опирался на бизнес, крупных фермеров, армию, а политически — на партию Колорадо. Она существовала в Парагвае с 1887 года и была скорее националистической и социально-консервативной. Стресснер концептуально оформил ее. Колорадо правит в Парагвае до сих пор. Был лишь один перерыв на неполный президентский срок Фернандо Луго, не особенно успешного левого президента, которого сняли с поста посредством импичмента.
При Стресснере произошла резкая переориентация страны с Аргентины и Великобритании на Бразилию и США. Придя к власти, он начал интенсивно привлекать инвестиции и аккуратно «загонять» страну в индустриализацию и урбанизацию, облегчил ведение бизнеса и создание рабочих мест. Например, при нем в Парагвае был отменен подоходный налог.
Среди позитивных моментов правления Стресснера можно назвать интенсивное строительство жилья и урбанизацию. В столицу потянулись граждане в поисках заработков и карьеры. В Парагвае была проведена массовая асфальтизация дорог, построена канализация. Об этом, а также о его программе электрификации страны, которая еще в 1953 продолжала жить без света, говорят даже самые непримиримые критики диктатора. Электрификация носила поистине колоссальный размах — совместно с Бразилией бедный и отсталый Парагвай построил ГЭС Итайпу, которая до недавних пор была крупнейшей в мире. Парагвай превратился в поставщика электроэнергии. Асунсьон стал похож на столицу государства, а не на разросшийся хутор с бараками на окраинах. Резко упал уровень преступности. Интересно, что Стресснер ввел в моду шахматы — он сам любил эту игру, и активно ее пропагандировал.
Негативные же моменты традиционны для правой латиноамериканской диктатуры. Цензура, резкое падение уровня образования, исчезновение науки (в погоне за экономической эффективностью — та же беда постигла и Чили), подавление гражданских свобод и альтернативных точек зрения. Стресснер, германец по крови, был весьма нетерпим и свиреп к инакомыслящим даже в своем окружении. Что в итоге и привело к расколу партии Колорадо, большинство членов которой не хотели дальше видеть Стресснера во главе государства. Нельзя сказать, чтобы лидер Парагвая делал нечто запредельно страшное. Первые 10 — 15 лет народ относился к нему очень хорошо. Стресснер ночами гулял по Асунсьону и катался на машине без всякой охраны. Никто не пытался ему навредить, и в целом он пользовался большой поддержкой. Однако он сильно задержался у власти, а к тому же стал стареть и соответственно терять адекватность.
Что касается внешней политики, то стресснеровский Парагвай вышел из состояния традиционного «дипломатического аутизма» и стал принимать активное участие в политике региона. Были налажены тесные связи не только с США и Бразилией, но и с правыми режимами материка. Тесные отношения сложились с Чили — семьи Стресснера и Пиночета дружили между собой, а чилийский лидер был даже изображен на парагвайской почтовой марке.
Наладились добрососедские отношения и с Перу, и с Боливией, и с Аргентиной. Стресснер попытался возродить и заново оформить проект «правого антикоммунистического интернационала». Он пошел дальше планов Трухильо или Сомосы с их идеями региональных союзов. Стресснер предлагал создать мировой антикоммунистический фронт в составе США, стран Латинской Америки, ряда стран Африки (в первую очередь ЮАР) и Азии (Тайвань, Южная Корея). Помимо политических перспектив такого союза, Стресснер обещал и финансовые выгоды — экономика Парагвая была открыта для США, Бразилии, Аргентины и ЮАР. Идеологически Асунсьон стал одним из мировых антикоммунистических центров. Так, в 1974 году Стресснер обсуждал с президентом Бразилии Эрнесто Гейзелом, лидером Чили Аугусто Пиночетом и президентом Боливии Уго Бансером строительство антикоммунистического блока под эгидой Всемирной антикоммунистической лиги.
Стресснер сумел заинтересовать в своем проекте чилийских, аргентинских и боливийских коллег. Однако дальше дело не пошло — идея подобного интернационала не нашла отклика в США.
Лидер Парагвая также выступал за создание в рамках Организации Американских Государств военного корпуса для подавления левых восстаний и борьбы с международным коммунизмом. Он предлагал США отправить парагвайские войска во Вьетнам.
Стресснер, в отличие от Пиночета и Хименеса, пытался преобразовать армию в универсальный управленческий институт. Он распределял властные полномочия и право монопольного ведения бизнеса между родами войск, пытаясь сделать армию фундаментом (или хотя бы важной частью) политической и экономической системы. К сожалению, это привело к росту коррупции, и в итоге Стресснер был вынужден бежать из страны, лишившись политической поддержки.
Правая идея второго поколения во многом очистилась от устаревших концепций «третьего пути», обновилась экономически в либеральную сторону и… с яростью неофита обрушилась на инакомыслящих. Это было самой большой ошибкой. При всех экономических успехах и повышении уровня жизни, большинство правых режимов второго поколения были свергнуты волной недовольства. Людей не устраивала унифицированная идеология. Исключением был Пиночет — но, как мы сказали, чилийская хунта была очень ««юридически чистой». Она старалась соблюдать собственные законы. Для себя Пиночет не делал исключений — когда народ проголосовал против, он ушел.
Третье поколение
Наиболее впечатляющими лидерами «третьего поколения» мы бы назвали президентов Колумбии, Перу и Гватемалы.
Перуанец Альберто Фухимори стоит в этом списке «одной ногой». Он — крайне знаковая фигура, символизирующая переход от старой латиноамериканской политики к новому стилю. От «второго поколения» он взял все лучшее, попытавшись отсечь все плохое. В итоге Фухимори стал очень противоречивой фигурой: диктатор — и в то же время очень популярный лидер, вполне законно избиравшийся на пост. Он держал что-то вроде «эскадронов смерти» — но против реальных террористов, а не оппощиционных студентов. Фухимори парадоксально похож на российского президента Бориса Ельцина – оба получили власть в разваливающихся государствах, оба имели дело с терроризмом, оба совершили госперевороты против коррумпированных консервативных парламентов. Наконец, оба были вполне «народными» лидерами – выходцы из простых семей, способные на диалог с фигурами не только своего масштаба.
Альберто Фухимори в российской прессе обычно характеризуют как неолиберала и сторонника «шоковой терапии». Это не так. Большая часть «шокотерапевтических» элементов носила вынужденный характер, сам же Фухимори был сторонником комплексного подхода: государство, бизнес, общество, помогающие друг другу и совместно преодолевающие кризисы. Негативные характеристики берутся из левой прессы, которая, к сожалению, необъективна, и часто публикует откровенно болезненные тексты, приписывая каждому латиноамериканскому некоммунисту тысячи жертв, симпатии к Гитлеру и т.п. Фухимори действительно действовал очень энергично и временами жестко (не выходя, впрочем, за рамки поведения цивилизованного лидера, оказавшегося в экстремальных условиях). Вероятно, из-за этого на него вешают всевозможные ярлыки. Для более полного понимания действий президента нужно понять, в каком положении находилась Перу.
Президентство Алана Переса Гарсия было феноменально неудачным. В результате его бестолковых действий уровень бедности в стране вырос с 41.6% до 55%, членство Перу в МВФ и Всемирном банке приостановилось, инфляция зашкаливала, а треть территории страны находилась под контролем боевиков из «Сендеро луминосо» и «Ревдвижения Тупака Амару». Киднэппинг, убийства, грабежи и избиения превратились в норму. В конце 1980-х ультралевые даже нападали на советское посольство с целью «наказать СССР за предательство международного рабочего движения и поставки оружия в Перу». Кстати, отношения между СССР и Перу и правда были очень теплые — в 1975 году Перу вышла на четвертое место в регионе по обороту внешней торговли с СССР. Собственно, история российско-перуанских связей очень давняя. В контексте нашей статьи можно вспомнить сближение времен «Плана Инка» и левонационалистического правления Хуана Веласко Альварадо. Тот факт, что Перу была крупнейшим покупателем оружия у СССР вообще широко известен.
Помимо левых террористов в стране действовали и правые — промышлявшие грабежами и избиениями всех несогласных, которых они сходу записывали в «коммунисты» и «враги отечества».
Гарсиа, впрочем, был не единственным виновным в сложившейся ситуации. За двадцать лет «дофухимористских» правительств из Перу бежали около миллиона человек и официально эмигрировали еще семьсот тысяч. Исследователи говорят о тридцати тысячах погибших в результате терактов и тридцати миллиардах долларов ущерба.
Фухимори наблюдал за всем этим и продумывал концепцию нового политического движения. Которое, по его словам, должно базироваться на принципах «труд, честность, технология». Разработав за год политическую платформу, он основал движение «Перемена-90» — на принципах умеренно-правого технократизма, искоренения бедности, поддержки малого и среднего бизнеса, общественной солидарности и взаимопомощи. Движение, к слову, поддержали протестантские секты, работавшие среди бедных — это привело к отчуждению между Фухимори и католической церковью. Большую помощь малоизвестному кандидату оказала Ассоциация малых и средних предприятий.
Фухимори, сделал ставку на личное общение с людьми. Ездил на тракторе, обвешанном лозунгами, в такие регионы, куда не всегда совалась и полиция. Его основным конкурентом был писатель Марио Варгас Льоса, поддерживаемый традиционными консервативными кругами, крупным бизнесом и церковью. В его распоряжении было телевидение и СМИ, он был фаворитом «двенадцати апостолов» — богатейших олигархов Перу. Его программа заключалась в проведении массовых приватизаций, отказе от социальной помощи и полной ликвидации госсектора. Фухимори с его трактором, «трудом, честностью и технологией» никто не воспринимал всерьез. Пока он не вышел во второй тур президентской гонки, спутав все карты Льосе. Тот немедленно сменил риторику — от «шоковой терапии» перешел на «помощь малоимущим». Его штаб печатал и разбрасывал тысячами листовки, в которых сообщалось, что Фухимори насиловал несовершеннолетних. Была задействована и расовая карта – агитаторы Льосы рассказывали, что «эль чино» («китаец») предаст Перу японцам и т.д. Не помогло. Фухимори выиграл выборы голосами вменяемых правых и умеренных левых. Льоса же продемонстрировал, чего стоили патриотические речи про «перуанскую кровь»: в гневе он улетел в Париж, откуда постоянно призывал подвергнуть Перу международной изоляции.
Новый президент уладил конфликты с МВФ и Межамериканским банком. Он также разыграл «карту крови» — обратился за помощью к Японии, которая довольно благосклонно отнеслась к программе обновления Перу. Однако на восстановление доверия к стране требовалось время. Перуанский парламент противодействовал президенту. Лидеры ультралевых террористов отвергали переговоры, заявляя, что «война продолжается». В стране случалось пятнадцать политических убийств в день. Из тюрем сбегали десятки боевиков, в том числе лидер «Ревдвижения Тупака Амару» Виктор Полай Кампос. Оппозиция обвиняла Фухимори в неспособности выполнить обещания. И президент ответил…
Он провел массовые чистки в армии, правительстве и дипкорпусе. Экономические реформы носили смешанный характер — в них сочеталась социальная помощь (фермерам, малому бизнесу) с приватизацией. Причем частично даже в традиционно закрытом для частников госсекторе — телефонии, продовольственной сфере, водоснабжении. Были отпущены цены и пересмотрена система государственных дотаций для убыточных отраслей. Преобразовались судебная система и внешняя политика. Вступили в силу очень жесткие антитеррористические, антикоррупционные и антимонопольные законы.
Оппозиция пыталась блокировать все начинания «эль чино». ТОгда в 1992 году Фухимори провел autogolpe — «самопереворот», распустив Конгресс, Верховный суд и приостановив действие Конституции. В стране ввели прямое президентское правление. Была проведена реформа Конституции. Перу начала выбираться из ямы. Первый срок правления Фухимори наилучшим образом был охарактеризован в журнале Newsweek за апрель 1994 года: «Фухимори за пять лет сделал больше, чем десять его предшественников за пятьдесят лет».
На протяжении всего своего президентства Фухимори боролся с ультралевыми террористами. Ужесточение законодательства, улучшение жизни людей, раздача оружия крестьянам приносили результат, но не такой быстрый, как хотелось бы руководству страны. Террористы, теряя территории и финансирование, предприняли экстремальный шаг — в декабре 1996 года они захватили резиденцию посла Японии в Перу и взяли в заложники восемьсот человек. Фухимори не пошел на поводу у боевиков. 22 апреля 1997 года в результате хорошо спланированной операции все боевики были уничтожены, даже не успев взяться за оружие.
Лидер Перу столкнулся с той же проблемой, что и президент Ельцин во время войны с Ичкерией. СМИ рассуждали о нарушениях прав боевиков, недостаточной доказательной базе для столь жестких мер (пожизненное заключение за терроризм), приписывали лично Фухимори создание отрядов парамилитарес и правых террористов, наподобие группы Колина. Боевики-маоисты преподносились как борцы за демократию. Фухимори, однако, никогда не вводил цензуру и никак не ограничивал свободу слова — это характерная черта нынешнего «третьего поколения» латиноамериканских правых.
Правление Фухимори в нынешнем Перу (при всех странностях его завершения) называют «золотым веком». На последних выборах его дочь Кейко уступила победителю Ольянте Умале лишь 0,2% голосов.
Гватемальский президент Отто Перес Молина пришел к власти после Альваро Колома, известного своей бездарностью и склонностью к мошенничеству. Колом запомнился назначением самому себе самого высокого в регионе президентского оклада, сдачей целых районов криминалу, отказами восстановить и попытками отменить смертную казнь, которая, согласно гватемальскому законодательству, назначается за убийство и смерть похищенного человека. Также Колом прославился потрясающе циничным скандалом с убийством адвоката Родриго Розенберга. Кроме того, в 2011 году он зачем-то принес извинения семье свергнутого президента Хакобо Арбенса, хотя в перевороте 1954 года участвовать никак не мог в силу трехлетнего возраста.
Молина шел на выборы с умеренно правой программой, концепцией национальной безопасности и нулевой терпимости по отношению к криминалу. Гватемала — одно из самых криминальных государств региона, поэтому на бывшего военного возлагают большие надежды. Молина сумел удивить всех крайней взвешенностью в вопросах борьбы с наркотиками. Он предлагает странам Карибского бассейна объединиться на почве легализации марихуаны, чтобы трафик стал банально невыгодным. Большая часть картелей действует именно здесь — в Гондурасе, Гватемале, Сальвадоре, Никарагуа, Колумбии. При введении легалайза, утверждают аналитики, картели потеряют местный рынок сбыта, а также значительную часть своей инфраструктуры, заточенной на потребителей в этих странах.
Центральноамериканские «новые правые» взялись и за борьбу с коррупцией. В итоге удар по наркокартелям, ультралевым, а также тем, кто наживается на «войне с наркотиками» получается довольно внушительный.
Отто Перес Молина постоянно поднимает вопросы легалайза на международном уровне, действует очень настойчиво, агрессивно критикует США за попытки сорвать новый тренд на легалайз в Латине. Сам Молина считает декриминализацию и легалайз частью политики нулевой терпимости. В Латине это называют politica de mano dura — «политика твердой руки». Но смысл в это выражение вкладывается иной, нежели в России; «нулевая терпимость» будет более корректным по смыслу переводом. В своих интервью гватемальский лидер многократно цитировал исследования, согласно которым марихуана менее опасна, чем алкоголь и табак. Следовательно, говорит он, нет никаких оснований препятствовать развитию легального рынка марихуаны — основанного, впрочем, на научных и социологических исследований по этому вопросу.
Во внешней политике Молина настроен на интеграцию и поддерживает правые правительства. В частности, во время дипломатической изоляции Парагвая, связанной с импичментом Фернандо Луго, Гватемала поддержала смещение левого президента и признала новоназначенного Федерико Франко.
Гватемальский лидер — убежденный сторонник смертной казни за терроризм и похищения со смертельным исходом. На этих позициях он стоит уже много лет, и успел пострадать за убеждения. Картели периодически убивают функционеров Патриотической партии и устраивают покушения на экс-генерала и его семью. Дочь Переса Молины была ранена в ходе одного из них. Говорить о его экономической программе пока рано, но в целом принципиальность и адекватность в вопросах легалайза внушают надежду.
Если жесткий Фухимори представлял собой переходную ступень от радикалов второй волны к либералам третьей, а Перес Молина — новое поколение военных лидеров, ориентированных на свободу и гибкость, то колумбийские президенты Альваро Урибе и Мануэль Сантос — в чистом виде «третья волна»: сторонники максимальной общественной свободы, национального примирения и ограниченного государства.
Колумбия — страна с непростой историей. После серии восстаний, бунтов и массовых беспорядков, в т.ч. чрезвычайно кровопролитной La Violensia к власти пришел диктатор Рохас Пинилья. По методам он был более или менее похож на бразильца Жетулиу Варгаса, аргентинца Хуана Перона и чилийца Габриэля Гонсалеса Виделу: сильный государственник, давший право голоса женщинам, умеренный сторонник корпоративизма. После свержения Пинильи у власти были самые разные президенты, которые пытались бороться с наркомафией и повышать уровень жизни граждан. Но их начинания не давали особых результатов. При потрясающем ресурсном богатстве Колумбия оставалась неразвитой, коррумпированной и очень криминальной. Деньги разворовывались, некоторые регионы контролировали ультралевые боевики.
В 2002 году к власти в стране пришел Альваро Урибе. До президентского поста он работал мэром города Медейин, где построил метро и довольно успешно провел программу «Медейин без трущоб» — как понятно из названия, она заключалась в постройке блоков соцжилья. Также он запустил в городе гражданскую экологическую программу по озеленению — экология в Медейине была и правда не ахти.
Перед президентскими выборами он организовал надпартийное движение Primero Colombia («Прежде всего Колумбия») и разбил традиционную колумбийскую двухпартийную систему. Политические принципы Урибе базируются на сочетании либеральной модели, социальной ориентированности экономики, приоритетов демократии и гражданских свобод, технологического развития. И — на жестокой войне с терроризмом и картелями.
Урибе последовательно давил террористов. Повышая уровень жизни населения, особенно в провинции, он выбивал почву из-под коммунистических группировок FARC и ELN. Примерно с 2004 года левые террористические группировки утратили идеологическую платформу, потеряли общее направление — и стали практиковать обычный криминальный террор с целью обогащения и тупого запугивания. Крестьяне, раньше оказывавшие им поддержку, сегодня сдают их полиции. Кроме того, колумбийские спецслужбы значительно повысили свою квалификацию по части борьбы с терроризмом (в этом сильно помогли израильские коллеги). Ужесточенное давление со стороны властей и силовиков вынудило к сдаче нескольких крупных лидеров FARC.
Интересно, что руководство FARC в последние годы правления Урибе часто отсиживалось в соседней Венесуэле. Чавес вообще прилагал большие усилия для активизации террористической деятельности на материке. В Перу, например, он пытался возродить «Сендеро луминосо», уничтоженный Альберто Фухимори.
Но окончательно добивает ультралевых в Колумбии нынешний президент страны. После того, как Урибе отработал два срока, он по Конституции потерял возможность баллотироваться в президенты. И ушел с поста, несмотря на массовые требования изменить законодательство в этом пункте (в стране есть даже движение «урибистов»). Выборы выиграл Мануэль Сантос, работавший при Урибе министром обороны.
Сантос действует в духе неосолидаризма. Он развивает гражданские свободы, а также предлагает потерявшим опору ультралевым, сдаваться и включаться в легальную политическую жизнь, совместно работая на процветание страны. Пару раз Урибе даже подвергал Сантоса критике за излишнее миролюбие. Однако такими действиями лидер страны выбил из рук левых еще одну карту — теперь они не могут ссылаться на «насилие и пытки». Им обещают мирную жизнь и возможность стать самостоятельной партией. При этом жесткая силовая политика, направленная против действующих боевиков, продолжается. При Сантосе были уничтожены такие лидеры FARC, как Моно Хохой и Альфонсо Кано.
Ультралевые в Колумбии тесно связаны с наркокартелями. Сантос придерживается «прогрессивных» взглядов на проблему. Он считает, что война с наркотиками — это черная дыра, в которую уходят деньги, жизни людей и ресурсы. Поэтому президент выступает за весьма радикальную легалайз-программу. Он поддерживает не только легализацию марихуаны, но хотел бы поднять вопрос о декриминализации кокаина и либерализации рынка лекарств. Однако Сантос призывает провести легализацию в нескольких странах одновременно, поскольку в Колумбии наркотики относятся к теме национальной безопасности, тогда как в большинстве стран это всего лишь вопрос медицины и этики. Если колумбийские власти сделают настолько радикальный первый шаг, то их «распнут», предупреждает Сантос. Если же на легализацию пойдут страны-партнеры в Латине и Европе, то Колумбия с радостью их поддержит.
Концепцию Сантоса можно сформулировать как «борьба не с наркотиками, а с наркомафией». Президент Колумбии уверен, что широкий фронт стран-легалайзеров быстро и бескровно победит картели. В самой Колумбии марихуана в малых дозах декриминализирована — при себе можно иметь кисет на 22 грамма, но нельзя выращивать и торговать. Судя по публикациям в гроверской прессе, «чистый» легалайз вот-вот произойдет.
Продолжая социальные программы Урибе, Сантос повысил расходы на образование и хочет усовершенствовать условия ведения бизнеса (особенное внимание уделяется малому и среднему предпринимательству). Также уделяется много внимания экологическим программам, медицине, развитию инфраструктуры и общественного транспорта. В связи с экологической темой важно упомянуть колумбийскую программу по производству биотоплива — эта отрасль особенно быстро развивается.
Если почерк Урибе больше напоминал обновленный демократический каудильизм, то манера поведения и взгляды Сантоса очень похожи на неосолидаризм: полное замирение и совместный поиск консенсуса со всеми политическими силами, социально ответственный бизнес, отпор невыполнимым требованиям слева. Сантос более открыт и геополитически: он выступает за усиленную интеграцию Колумбии в региональные сообщества и пытается наладить отношения с вменяемыми политическими силами Венесуэлы (Урибе с Каракасом был на ножах).
На наш взгляд, колумбийские президенты представляют наиболее перспективный тип правых лидеров XXI века — гибкое мышление, демократизм, отсутствие догматизма. К сожалению, в Латине такие люди пока в меньшинстве. Чилийские, парагвайские, уругвайские и аргентинские правые пока могут рассуждать только о вреде абортов и презервативов, борьбе с наркотиками, усилении духовных скреп и религии, отмене всеобщего образования и «чтоб все было частное, платное и подороже».
Подводя итоги, мы бы хотели отметить, что латиноамериканская правая политика развивалась весьма органично. Даже в «третьем поколении» заметны отголоски дискурсов «первой волны». Разумеется, доктрины переосмыслялись. На место расизма, колониализма и патернализма образца Трухильо-Сомоса пришли экономические всободы в духе Пиночета и Стресснера. А потом появилось осознание: только экономических прав мало, нужны многообразные свободы, развитие науки и образования. И концепции опять поменялись в социально-ориентированную сторону. Для этого потребовались десятки лет. Но через похожие кризисы в XX веке проходила и Европа, и Америка, и Россия. Причем неоднократно.
Нужно признать несостоятельность многих правых структур Латинской Америки. Многого ли стоит повышение уровня жизни, если жизнь в стране скована массой запретов? Но мы старались показать прогресс в идейной преемственности, развитие правой идеи на материке. И прежде всего — самостоятельность и разнообразие правых концепций Латины. Их движение от запретов и предрассудков к свободе и открытости.
Китти Сандерс, Мецкаль Джонс
Политические обозреватели