Вот уже два десятка лет теоретические разработки китов отечественной юриспруденции основываются на том, что статьи УПК о допустимости доказательств в уголовном производстве служат гуманной цели – снизить риск осуждения невинных. На практике, однако, дело может обстоять иначе. В процессе о покушении на совладельца Петербургского нефтяного терминала (ПНТ) Сергея Васильева обращение к этой правовой норме ведёт к тому, что присяжные лишаются возможности ознакомиться с важными обстоятельствами дела.
Адвокаты Владимира Барсукова (Кумарина), которого следствие назвало заказчиком покушения, предъявили суду документы, доказывающие, что потерпевший оплачивал показания главных свидетелей обвинения. Это подтверждают расшифровки телефонных переговоров осуждённого за вымогательство Вячеслава Энеева. Однако судья Ирина Туманова, вернула документы без приобщения к материалам дела. Формальным основанием для этого стала «неясность» происхождения. Хотя защита свои объяснения представила, присяжные могут вообще не знать об этой – ключевой для процесса – ситуации. Они просто отсутствовали на заседании. Несмотря на то, что их за малым не под конвоем регулярно доставляют из северной столицы в южную.
Действительно, по закону присяжные должны принимать участие только в тех заседаниях, которые непосредственно касаются дела. Если же речь идёт о процедурных вопросах, их присутствие не требуется. Именно здесь вступают в действие статьи УПК о допустимости доказательств. Причём вопрос о трактовке этих статей закон отдаёт на усмотрение судьи. Предполагая при этом, что судья будет руководствоваться исключительно правовыми и гуманистическими побуждениями. Например, как это и предусмотрено, трактовать все сомнения в пользу обвиняемого.
Но складывается впечатление, что на процессе Барсукова судья предпочитает роль обвинителя. Ирина Туманова регулярно обрывает адвоката на полуслове: «Этого нельзя говорить!» Так же реагирует она и на предметные высказывания подсудимого. Скажем, на оценки показаний «универсального свидетеля» Бадри Шенгелия, который после осуждения за рейдерство превратился в перманентного эксперта обвинений по рейдерским делам.
Прокурор Ирина Шляева вступает в полемику реже. Это можно понять. Был уже случай, когда на её вопрос о «тамбовском преступном сообществе» последовал ответ Барсукова: «Читал, что вы в нём состоите». Да и на текущем процессе случился казус: Барсуков отказался отвечать ей из-за «клеветы на адвокатов» — прокурор назвала «фальсифицированными» представленные защитой материалы. Теперь вопросы обвинения задаёт прокурор Надежда Мариинская. Ей обвиняемый отвечает.
Защите отказано в экспертизе документов. Поскольку реальных сомнений в подлинности ни у кого нет, это будет сделано на инициативной основе. Откуда бы они ни появились, достоверность и доказательная сила не снижаются. И если бы присяжные не были лишены возможности ознакомиться с ними, их вердикт скорей всего был бы предрешён.
Факт подкупа свидетелей говорит сам за себя. Здравый смысл, со своей стороны, подсказывает — обвинение формулировало свою версию, руководствуясь не столько неопровержимыми доказательствами, сколько политическими установками. Достаточно вспомнить фразу Юрия Чайки, чуть не на следующий день после задержания Барсукова назвавшего его «бандитом». Вряд ли юрист, дослужившийся до генпрокурора, даже в запале может допустить такую оговорку без соответствующей санкции. А после этого в красках живописать обвинения — создание ОПГ, сотни рейдерских захватов, десятки убийств…
Но и через несколько лет упорной работы следствие не смогло твёрдо обосновать все эти обвинения. В частности, попытку захвата ПНТ. Возможно, именно поэтому теперь – вразрез с собственной «рейдерской» версией — обвинение переводит разговор на некие долговые противоречия между Барсуковым и Васильевым.
Все эти важные факты присяжные должны знать для вынесения верного решения. Но тут-то и раздаётся «нельзя говорить!» Что ж, умолчание тоже бывает очень красноречивым. И присяжные это, безусловно, понимают. Что, надо полагать, в полной мере отразится в вердикте.