«Не было ни одного, хоть немного знавшего его, который бы сомневался в том, что правительству скоро будет нанесён ряд жесточайших ударов. Ведь Медведь ещё жив! А пока он жив, он всё сделает. Для него не было ничего невозможного». Так писал о своём товарище и вожде Михаиле Соколове идеолог русского революционного движения эсеров-максималистов Григорий Нестеров.
Михаил Соколов ― Медведь ― легенда из легенд Первой русской революции ― был казнён 15 декабря 1906 года в кронштадтском форте № 6. Даже в последнюю минуту жизни он не изменил себе. «Руки прочь!» ― крикнул он палачу и сам надел себе на шею петлю.
Эта казнь состоялась на следующий день после его ареста. А столь быстрое решение было принято, благодаря столыпинскому «Закону о военно-полевых судах». Такая «мера исключительной охраны государственного порядка» предполагала, что любой, обвинявшийся в нападении на военных, полицейских или чиновников, подлежал особому военному суду и в случае смертного приговора должен был быть казнён в течении суток. А продавил этот закон монархический реформатор-духоскреп Столыпин. После взрыва своей дачи на Аптекарском острове в августе того же 1906-го. Этот взрыв спланировал и организовал как раз Михаил Соколов. Пострадали более сотни человек, 27 из них были убиты сразу, 33 тяжело ранены. Столыпин остался невредим. Исполнители ― Иван Типунков, Илья Забельшанский и Никита Иванов ― погибли на месте.
Сам Соколов тоже был там, получил ранение, но смог уйти. И не только уйти. Он остался в Петербурге, разрабатывая новые грандиозные планы. А соратники ждали только его команды, чтобы без рассуждений броситься их выполнять. «Людей тянуло к нему без всякой пропаганды или гипнотического взгляда, они шли к нему просто потому, что их к нему влекло», ― с некоторой завистью писал о Медведе, его враг жандармский генерал Спиридович.
Михаил Соколов родился в 1880-м в очень бедной крестьянской семье Саратовской губернии. Такой бедной, что даже не имела своего надела. Однако он сумел поступить в саратовское Мариинское земледельческое училище в городке Николаевске. Там очень быстро вступил в Партию социалистов-революционеров и стал секретарём крестьянского кружка.
Он хорошо знал крестьянскую жизнь и был уверен, что революция может победить лишь при участии деревни. Причём отводил ей ведущую роль. В конце 1904-го он написал прокламацию от имени Северо-Западного областного комитета ПСР, в которой определил основные положения «аграрного террора». Аграрный террор ― это захват помещичьих земель и имущества, порубки их лесов, использования их лугов и пастбищ. Ну, а в случае активного сопротивления ― изгнание или убийство самих помещиков.
«Бейте пособников царизма ― помещиков и капиталистов. Бейте всех и требуйте: Землю и Свободу», ― призывал он. И в начале 1905-го стал одним из основателей «Крестьянского союза», который должен был воплотить этот призыв на практике. Он призывал создавать в деревнях боевые дружины для подготовки «одновременного выступления всей крестьянской Руси совместно с пролетарской».
С этими предложениями он приехал в Женеву к руководителям ПСР. И сразу получил добро. Во-первых, потому что крестьянский вопрос был главным в программе ПСР. А во-вторых, потому что он сам «увлекал всех своей энергией, беспредельной верой в дело, своей способностью пробуждать спящих к самой трудной революционной работе». Большинством голосов зарубежное руководство ПСР приняло резолюцию «О боевых дружинах в деревне в связи с аграрным террором». В целях «возможно большего расширения и обострения экономической и политической борьбы крестьянских масс и внесения в эту борьбу возможно более ясного политического и социалистического сознания».
Соколов вернулся в Россию. «Как сказочный богатырь носился он по градам и весям, сея семена аграрно-террористического учения». Но был арестован в Курске. Освободился в конце ноября 1905-го по царскому манифесту. А в начале декабря уже вошёл в штаб московского вооружённого восстания. На Пресне он создавал рабочие дружины, добывал оружие, успевал везде. «Его богатырская фигура везде мелькала: на митингах, на собраниях, на баррикадах. Рабочие готовы были идти за ним в огонь и в воду», ― писал Нестеров. К тому же он оказался хорошим военным. Сумел организовать городскую герилью, наладил координацию с другими отрядами повстанцев. Когда восстание было практически подавлено, Пресня ещё несколько дней продолжала сопротивление. И даже когда уже была окружена, Соколов во главе отряда дружинников смог прорвать цепь семёновцев Мина и вырваться.
После поражения восстания Соколов отправился в Петербург. К этому времени он уже крепко задружился с другим легендарным вождём московских эсеров «прирождённым бунтарём отчаянного мужества» Владимиром Мазуриным. И нашёл с ним много общего. Пусть восстание подавлено, решили они, но это не повод для уныния, борьба должна продолжаться. Её надо вести ежедневно.
Именно поэтому Соколов отказался от предложения Бориса Савинкова войти в Боевую организацию ПСР. «Ваш способ работы отжил свой век, ― сказал он Савинкову. ― Теперь нужно действовать партизански, а не сидеть по полгода на козлах». Ликвидации лишь высших чиновников и вдумчивая неторопливость при подготовке к ним не устраивали Соколова. «Мы хотим дать колесу истории максимальный размах, ― говорил он, ― Пусть немедленная социализация фабрик и заводов неосуществима как прочное завоевание, пусть это будет лишь минутный захват ― один миг реальной власти пролетариата приблизит его будущую власть на многие годы. Идея должна воплотиться хоть на мгновение ― она даст росток, из которого разовьётся дерево социализма». Это в корне отличалось от традиционных принципов работы БО. Но противоречия были не только в этом.
Одним из основных спонсоров ПСР был, как бы теперь сказали, московский «чайный король» Давил Высоцкий, владелец фирмы «В. Высоцкий и К°». Его сын Александр Высоцкий активно сотрудничал с руководством ПСР, хотя и не входил в него. Именно, благодаря Высоцкому, программа ПСР была весьма умерена и расплывчата в части социализации частной собственности. Промышленной. Против отъёма помещичьих земель Высоцкий в общем-то не возражал…
А Соколову и Мазурину требовался именно максимальный радикализм, немедленное воплощение программы-максимум, то есть мгновенный переход к социализму на всех фронтах. «Сбережение протеста», постепенное принуждение власти к уступкам, разумные, но ограниченные требования ― классическая эсеровская программа-минимум ― это было не для них.
Идеи максимализма нашли горячий отклик среди рядовых эсеров. Ещё до конца 1905-го появилось два десятка организаций максималистов, в 1906-м их было уже 52. Главным оплотом радикальной максималистской программы стала Москва. В Первопрестольной Мазурин и его сторонники занимали ведущие позиции. Они практически сразу установили прочную связь со столичными максималистами Соколова, предоставив ему свою базу материальных, финансовых и человеческих ресурсов.
Это ещё один важный аспект партийной политики, в котором Александр Высоцкий имел решающий голос. Распределение спонсорских средств. Он распоряжался ими по собственному усмотрению. Таким образом, основная часть денег и оружия доставалась московской организации, причём ортодоксальной её части (не стремящейся к немедленной социализации его чайной собственности). Остальные, если получали матпомощь, то лишь по остаточному принципу. А уж максималистам рассчитывать на поддержку Высоцкого вообще не приходилось.
Но идти ему на уступки Соколов и Мазурин не собирались. Весной 1906-го произошёл окончательный раскол между догматичными реалистами эсерами и нетерпеливыми идеалистами максималистами. Они не стали врагами. Максималисты номинально даже не покинули ПСР, но создали автономную организацию. Под руководством своего Исполнительного комитета и с собственным уставом (утверждённым руководством ПСР). А средства для осуществления своей программы-максимум постановили добывать самостоятельно. Революционными экспроприациями.
Первая такая акция ― ограбление кассы Московского общества взаимного кредита (875 тысяч рублей) ― прошла без сучка и задоринки. Часть денег пошла на создание собственных печатных органов. Стали выходить максималистские газеты «Вольный дискуссионный листок» и «Трудовая республика». Ещё часть ― для развёртывания в регионах ― в Рязани, Екатеринославе, Ставрополе, на Северном Кавказе. А половина всех экспроприированных средств была направлена в имперскую столицу, Соколову. На организацию взрыва столыпинской дачи. На эти деньги были сняты конспиративные квартиры, в которых работали изготовители бомб и фальшивых документов, куплено два автомобиля для бомбистов.
…Неудача на Аптекарском острове максималистов не обескуражила. Медведь ― «человек особенный, исключительный», «боец-вождь, боец-творец», «сокол Революции», «духовный отец», «самый опасный враг самодержавия» ― был с ними. А значит, победа близка. И он оправдал это исключительное доверие. Планировал захват Госсовета, подрыв Николая II в Петергофе, подготовил один из крупнейших революционных эксов ― ограбление кассира Санкт-Петербургской таможни во время перевозки денег в Государственный банк. Произошло это 27 октября 1906-го на пересечении Фонарного переулка с Екатерининским (теперь Грибоедова) каналом. В это день максималисты взяли около 400 тысяч рублей.
Сам Соколов в тот день находился в Финляндии. На первой учредительной конференции Союза социалистов-революционеров-максималистов. С ним уже не было Владимира Мазурина, которого казнили в сентябре во дворе Таганской тюрьмы. Делали это так поспешно, что вместо палача-профессионала пристроили к делу первого попавшегося уголовника из той же тюрьмы. После этого бросили все силы на поиск Медведя. А он в это время снова встретился с Савинковым. Разговор шёл о том, что объединёнными усилиями они смогли бы достичь большего. Ради этого Савинков готов был отказаться от партийных установок: «Программные разногласия нас не могут смущать, мы, террористы, не можем расходиться из-за вопроса о социализации фабрик и заводов». Но Соколов был твёрд: «Мои не согласятся ни за что». Да и сам он был не из тех, кто отказывается от своих идей: без всякой буржуазной демократии, парламентаризма и прочих либеральных мулек ― сразу, с головой, в социалистическую Трудовую республику. И никаких компромиссов.
Так они и разошлись. Теперь ― навсегда.
Медведь вернулся в Петербург, хотя соратники уговаривали его скрыться за границей, беречь себя. Убеждали, что за кордоном он сможет сделать больше для Союза и революции. Но он остался. Готовил взрывы охранного отделения и департамента полиции. «Успей он, и удар был бы нанесён в самое сердце правительства». Но не успел. Схватили на улице. По доносу предателя…
Его смерть стала тяжёлым ударом для его соратников. Но они устояли. В 1907-м число максималистских организаций выросло до 69. Количество активных максималистов, по мнению историков, доходило в это время до 2,5 тысяч человек. Кто-то скажет, мол, маловато для необъятной России. Однако Ленин так не считал. В статье «Опыт классификации русских политических партий», он уделил им особое внимание, включив (с некоторыми оговорками) в список «сколько-нибудь значительных политических партий». Наравне с эсдеками (большевиками и меньшевиками), эсерами, кадетами, октябристами, монархистами. И ещё не раз упоминал в других статьях. Критиковал, конечно, как и всех, кто не с ним, но с какой-то даже симпатией. Это ― как к Ленину не относись ― многого стоит. Кроме того, региональная организация боевиков-максималистов большого количества членов и не требовала. Чтобы бросить бомбу в царского сатрапа толпа не нужна. А сеть таких организаций раскинулась по всей стране.
По самым скромным подсчётам, в 1907-м, то есть после гибели вождей-харизматиков Соколова и Мазурина, максималисты совершили более сорока нападений (в 1906-м ― около десятка) на царских карателей. Ибо максималисты свято верили в соколовский постулат: «Революционная тактика заключается в том, чтобы при всяких условиях, во всякие времена развивать максимум боевой энергии и считать целесообразным всякое действие, ведущее к дезорганизации современного строя».
Юлия Кузнецова, «В кризис.ру»