В эти по-зимнему мрачные, как и сто лет назад, мартовские дни наши мысли уносятся в Кронштадт. «Перед пушками, как на парад, встали те, кто у Зимнего выжил. Расстреляли мятежный Кронштадт, как когда-то Коммуну в Париже». Антикоммунистическое Кронштадтское восстание «красы и гордости русской революции»: «Сбросим Ленина-царя!» Жестокий бой за волю. Мятеж подавлен 18 марта 1921 года. Минул век. Требования кронштадтцев ещё не выполнены. Но они хотя бы пытались по-настоящему. Оттого и надо вспомнить.
К весне 1921-го большевики уже выиграли гражданскую войну. Номенклатура торжествовала победу. Конец 1920 года – беспрецедентно кровавый террор в Крыму – был словно реваншем за единственную неудачу: разгром в Польше. Ленин и его окружение выкатывали на-гора чисто конкретные планы уже сверхтотальной централизации, государственного принуждения к каждому шагу.
Материализовывался призрак чудовищной ленинской антиутопии: «Надо, чтобы все работали по одному общему плану на общей земле, на общих фабриках и заводах и по общему распорядку». Ещё дальше заходил Троцкий, показавший практический пример милитаризации труда в своих «государствах в государстве» – трудармиях и Цектране. Именно эти вопросы: кто теперь главный и до какого предела зажать – обсуждался в знаменитой дискуссии о профсоюзах, к профсоюзам отношения не имевшей. Такая система не требовала сталинского ГУЛАГа – единым ГУЛАГом становилась вся страна. Под тотальной властью чиновного комиссародержавия. Термин «военный коммунизм» придуман задним числом. Тогда всё понималось более адекватно: просто коммунизм. Хоть военный, хоть мирный (этот даже страшней).
Но к своей судьбе страна не была равнодушна. И ответила. «1 марта 1921 года московские газеты внезапно аршинными заголовками заверещали о подъеме на борьбу с какой-то «новой контрреволюцией», – пишет историк Сергей Павлюченков. – Слово «Кронштадт» появилось с 3-го числа».
Могло появиться почти неделей раньше. Матросские команды линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» собрались ещё 26 февраля. Примечательно, что матросы именно этих кораблей были наиболее активными участниками большевистского переворота, штурма Зимнего дворца и ареста «министров-капиталистов».
Взволнованно обсуждались вести из Петрограда: рабочие забастовки, чекистские подавления. Не обошлось без преувеличений – рассказывали и об уличных боях, и о массовых расстрелах, и о залитых кровью мостовых. Буквально такого в Питере не происходило. ВЧК уже осваивала будущие «андроповские» технологии оперативных и негласных пресечений. Но суть была точна.
Петроградские заводы действительно «легли». Рабочие яростно протестовали против социально-экономической, особенно продовольственной, политики Совнаркома. Пустые пайки, дикие цены чёрного рынка, прямой голод вкупе с холодом из-за дефицита топлива – и при этом запрет легальной торговли. Но к экономике протест не сводился. Питерских пролетариев, помнивших профсоюзные права, возмущал партийно-карательный диктат. Убеждённые революционеры не простили большевикам роспуска Красной гвардии. Вчера, кстати, исполнилось ровно 103 года этому немаловажному событию.
По заводам прокатились антиправительственные митинги. Антисоветскими эти акции назвать нельзя, но антикоммунистическими вполне. Стихийно складывался лозунг «Советы без коммунистов!» Подняли голову активисты из числа меньшевиков, эсеров и анархистов. На Путиловской верфи (ныне Северная), Трубочном (имени Калинина) и Балтийском заводах сформировались структуры типа забастовочных комитетов. По факту воссоздалось Чрезвычайное собрание уполномоченных заводов и фабрик Петрограда. Рабочие требовали свободной торговли, демократических свобод и перевыборов в Советы.
Власти отвечали чекистскими арестами и военным давлением. В авангард антирабочих карателей выдвинулись слушатели краснокомандирских курсов (будущие, так сказать, красные офицеры): «Волынщиков» к станкам наганом и штыком!» 24 февраля на Васильевском острове произошла массовая драка рабочей молодёжи с курсантами. На следующий день в Петрограде было введено военное положение. Запрещены «сборища» – причём за нарушение запрета полагалось «по законам военного времени». В каждом петроградском районе расселось по «революционной тройке» от партии, армии и ВЧК с диктаторскими полномочиями.
Этими мерами волну удалось быстро и сильно сбить. Сегодня не каждый рвётся под омоновские дубинки, тогда люди были не готовы под пули. К 26-му забастовки стали уже единичны. Но в Кронштадте ситуацию поняли так, будто в Питере восстание.
Собрание команд отправило в Петроград делегацию – выяснить, что происходит. Кровопролитных боёв и уличных расстрелов делегаты не увидели. Но тотальное подавление, фактическую оккупацию города, заводы окружённые войсками – видели своими глазами. И слышали, что думают петроградцы. Вернувшись 28-го, рассказали товарищам в Кронштадте. Следующий день стал началом Кронштадтского восстания. Или Кронштадтского мятежа. Это кто как привык.
«Краса и гордость русской революции» – Троцкий сказал это о матросах Балтфлота в 1917 году. «Балтийская братва» была ударным отрядом и провального июльского путча, и успешного октябрьского переворота. На то были свои причины, это отдельный долгий разговор. Если же вкратце, то моряков привлекал максимальный радикализм. На что Ленин и Троцкий охотно откликнулись: «Вы хочете песен? Их есть у меня!»
Но матросы не только стали опорой большевиков. К лету 1917-го они являли самостоятельную политическую силу. Тот же Кронштадт держался как отдельное государство, не признавая власти не то что либерального Временного правительства, но и социалистического Петроградского Совета. Жестокость моряков в дни Февральской революции, массовые убийства офицеров, расстрел вице-адмирала Адриана Непенина (восторженно принявшего революцию), зловещее «Наступил наш черёд!» – всё это приводило в оцепенение политиков и обывателей. «Всё решают матросы» – расхожая фраза тех месяцев. Сами матросы хорошо понимали свою силу, вели себя с демонстративной наглостью во всём – от политического террора и бытового разгула до эпатажной манеры одеваться.
Разгон Учредительного собрания? Да не вопрос. Зачем эти болтуны? Не просветили агитаторы моряков по вопросам парламентаризма – значит: «Караул устал!» Та же ненависть к образованным и золотопогонникам проявилась в гражданскую войну. Более 40 тысяч балтийских матросов воевали в составе РККА против русского белого воинства.
Но первые признаки недовольства большевистским режимом возникли в матросской массе уже в марте 1918-го. Когда был упразднён орган самоуправления Центробалт и вместо него учреждён партийный Совет комиссаров Балтфлота. Крайне разозлил балтбратву роспуск большевиками матросских комитетов и назначение комиссаров на командные должности. Моряки ведь принимали большевиков за силу анархического толка, лишь за то и ценили. А тут опять морское министерство и командование, да ещё по-партийному! При том, что среди матросов популярны были анархисты и эсеры.
Всё яснее становилась лживость большевистской демагогии, вроде «земля крестьянам», «фабрики рабочим», «вода матросам». Хозяйственный развал докатился, образно говоря, и до кубриков. Бестоварье, голод, холод, болезни – на фоне комиссарского роскошества. Не того ждал трудовой народ в бескозырках от «власти рабочих и крестьян».
Многие большевики понимали опасность, исходящую от матросов. Не понаслышке знающий Павел Дыбенко писал в Совнарком о «вечно мятежном духе» Кронштадта. «Усталость массы Балтфлота, вызванная интенсивностью политической жизни и экономическими неурядицами, усугублённая необходимостью выкачивания из этой массы наиболее стойкого элемента и разбавления новым аморальным, политически отсталым добавлением, а порой и прямо политически неблагонадёжным, изменила до некоторой степени в сторону ухудшения политическую физиономию Балтфлота», – отчитывался начальник 1-го спецотдела ВЧК Владимир Фельдман.
…Есть у Аркадия Аверченко рассказ «Балтийский матрос». Егор с Никитой забросили свой корабль, хозяйничают-беспредельничают в Петрограде. Пока не наталкиваются на умирающего от голода ребёнка. «Отдай всё мальчишке! До чего довели, а? Айда на корабль – рожи мыть. Я им, сволочам, покажу ихний коммунизм!»
1 марта 1921 года на Якорной площади Кронштадта собрались 15 тысяч человек. Моряки краснофлотских кораблей, красноармейцы гарнизона, городские жители. Под лозунгами «Власть Советам, а не партиям!», «Советы без коммунистов!», «Долой комиссародержавие, долой партийный гнёт!», «Да здравствует власть рабочих и крестьян!» Как видим, идеология восстания выдерживалась однозначно по-левому. Зато державные коммунисты вполне по-черносотенному требовали дисциплины, порядка, стабильности и повиновения «законной» власти. Недаром в повстанческой песне была и такая строка: «Чрезвычайщик приезжает – что твой царский генерал».
Фольклор вообще чётко выражал суть восстания: «Всероссийская коммуна разорила нас дотла, коммунистов диктатура нас до ручки довела. Мы помещиков прогнали, ждали волюшки, земли, всех Романовых стряхнули, коммунистов обрели… Подымайся, люд крестьянский! Всходит новая заря – сбросим Троцкого оковы, сбросим Ленина царя!» Характерно обращение именно к крестьянскому люду, сравнение коммунистов с помещиками, Ульянова с Романовым (вот когда ещё шагнули на авансцену «новые дворяне»). В этом сказывалось происхождение большинства матросов и письма из деревни: зачем за паразитов-комиссаров-продотрядников воевали?!
На митинг прибыл «всесоюзный староста» (тогда ещё «всероссийский») – председатель ВЦИК Михаил Калинин. Простой такой, тверской, деревенский. За народ и от народа. На митинге он пугал этот народ «железным кулаком пролетариата». Народ послал старосту подальше: «Небось, Калиныч, за каждую должность свою получаешь? Возвращайся к жене, старик».
Как видим, настрой восставших был весьма гуманным. Калинина отпустили, арестованных коммунистических начальников не трогали. Большевистский комиссар Балтфлота Николай Кузьмин благополучно пережил краткое пребывание в холодке и участвовал в подавлении. Только вот выиграл ли он от этого? Кузьмина расстреляли в 1938 году. Большой террор – это тебе не Кронштадтский мятеж. А некоторые из коммунистов, как местный продкомиссар Яков Ильин-Алексеев, восстание поддержали. Они создали «Временное бюро Кронштадтской организации РКП(б)» и сотрудничали с повстанцами.
Митинг на Якорной принял резолюцию восстания, подготовленную корабельными командами. Пятнадцать пунктов читаются как вариант программы российской оппозиции на текущий период. Но именно – вариант. Наряду с несомненными тезисами общечеловеческого характера, там немало левой партийности.
Перевыборы Советов со свободной агитацией (заметим однако: «всех рабочих и крестьян»). Свобода слова и печати (заметим: для тех же двух классов, а также анархистов и социалистов). Свобода профсоюзов и крестьянских объединений. Созыв беспартийной конференции рабочих, красноармейцев и матросов (на территории, входящей в нынешней СЗФО). Освобождение всех политзаключённых («всех» – в смысле всех социалистов и участников антибольшевистских рабочих и крестьянских восстаний). Избрание комиссии для пересмотра дел заключённых тюрем и концлагерей (ОНК, значит). Роспуск политотделов, дабы никакая партия не имела привилегий в пропаганде (привет киселям-соловьям с прочими ФАН-троллями). Снятие заградотрядов (последовательное регулирование цен, о котором сейчас идут разговоры, неизменно к этому ведёт). Уравнение пайков, кроме как для вредных производств (комиссары там не работали, как и теперешние чиновники). Роспуск коммунистических боевых отрядов в воинских частях и на заводах, если где-то нужна охрана, то создание внепартийных формирований (разогнать привластных «титушек», заменить корпоративными секьюрити). Полная свобода – «так, как им желательно» – крестьянского хозяйствования и кустарно-ремесленного производства без наёмного труда (здесь можно понимать и свободу торговли, но, заметим, прямым текстом кронштадтцы этого не сказали, в отличие от питерских рабочих). Остальные пункты – призыв широко распространить резолюцию.
Через день повстанческая газета «Известия ВРК» опубликовала статью «За что мы боремся». Этот текст достоин цитирования, хотя в нём больше не за что, а против чего: «Власть полицейско-жандармского монархизма перешла в руки захватчиков-коммунистов. Штыки, пули и грубый окрик опричников из ЧК – вот что приобрёл труженик Советской России. Славный герб трудового государства – серп и молот – коммунистическая власть подменила штыком и решёткой ради спокойной беспечальной жизни новой бюрократии, коммунистических комиссаров и чиновников. Гнуснее и преступнее всего созданная коммунистами нравственная кабала: они наложили лапу и на внутренний мир трудящихся. Трудовая Россия, первая поднявшая красное знамя освобождения труда, залита кровью. Стало очевидным, что РКП не является защитницей трудящихся, каковой она себя выставляла, ей чужды интересы трудового народа, и, добравшись до власти, она озабочена лишь тем, чтобы не потерять её».
Выдвигалась программа «Третьей революции». Которая «оставит позади и учредилку с буржуазным строем, и диктатуру коммунистов с чрезвычайками и государственным капитализмом» (неслабый, однако, анализ). «Новая революция всколыхнёт трудовые массы Востока и Запада, убеждая, что всё, творившееся у нас до сего времени не было социализмом… Да здравствует Всемирная Социальная Революция!» Под красно-чёрным знаменем. Которому суждено было великое будущее.
Автор этих строк не является сторонником социализма. Возможно, его освобождения кронштадтцы не требовали бы безусловно, а передали бы в комиссию для разбора дела… Ибо автору ближе «Учредилка с буржуазным строем», нежели Советы, пусть даже без коммунистов, за полновластие которых сражались восставшие. И экономическая программа вызывает, мягко говоря, массу сомнений и вопросов. «Так, как им желательно» – прекрасно, однако без свободного найма и коммерческого кредита на производственные нужды нормальное хозяйство сложно представить. Но тогда, в марте 1921-го, эти нюансы не имели значения.
2 марта в здании бывшего Морского инженерного училища состоялось делегатское собрание. Решался вопрос о перевыборах Кронштадтского Совета. Вооруженные матросы с «Петропавловска» отбросили большевистский отряд, пытавшийся захватить здание. Был сформирован руководящий орган восстания – Временный революционный комитет (ВРК).
Председателем ВРК был избран 29-летний Степан Петриченко. Матрос и старший писарь линкора «Петропавловск». Калужский крестьянин по происхождению, рабочий-металлист по профессии. Участник Февральской революции. С декабря 1917-го по февраль 1918-го возглавлял на эстонском острове Нарген самопровозглашённое государство Советская Республика Матросов и Строителей. С населением около трёхсот человек и флагом в виде улыбающегося черепа на чёрном фоне, пики, косы и надписью «Смерть буржуям». Потом некоторое время состоял в РКП(б), но быстро разобрался и вышел. Что интересно, чёткой политической идеологии он вроде и не имел, во всяком случае, в партиях не состоял. Симпатизировал анархистам. Пожалуй, его можно характеризовать как демократического социалиста.
Членами ВРК стали также судовой телеграфист Яковенко (заместитель Петриченко), судовые машинисты Архипов и Ососов, матросы-гальванёры Патрушев и Перепёлкин, строевые матросы Вершинин и Коровкин, заводские мастеровые Павлов и Тукин, ледокольный баталёр Саричев, помощник судового врача Куполов, обозный Байков, кочегар Савчук, штурман Кильгаст, судоремонтник Романенко, учитель Орешин. Как видим, не одни матросы участвовали в матросском мятеже. Хотя превалировали, конечно, они.
Главными идеологами восстания выступали двое очень разных людей. Владислав Вальк – мастер лесопилки, активист меньшевистской партии. Сергей Путилин – вообще поразительная личность. Православный священник, отказавшийся от сана из-за гражданского брака. Преподаватель партшколы и литкружка в гарнизонном клубе. Левый эсер по взглядам. Как только началось восстание – редактор «Известий ВРК», автор ряда повстанческих текстов.
Объективный ход событий потребовал военного руководства. Наибольшую известность приобрёл командующий крепостной артиллерией Александр Козловский. Именно его большевистский агитпроп объявил лидером восстания. К этой роли он подходил как никто: бывший генерал императорской армии, а значит, «монархист», «царский каратель» и т.д. и т.п. Правда, агитаторы забывали рассказать, каким образом Козловский оказался в Кронштадте. Назначил его туда наркомвоен товарищ Троцкий. Ибо в 1919 году Козловский поступил на службу в РККА и командовал артиллерией Южного фронта красных. (Кстати, генеральское звание полковник Козловский получил не от царя, а от Временного правительства в революционном 1917-м.)
И если на то пошло, командовал обороной Кронштадтского восстания не Козловский. Военно-оперативный штаб возглавил бывший подполковник российской армии Евгений Соловьянинов. Наряду с Соловьяниновым и Козловским, состояли в штабе бывший подполковник Борис Арканников и бывший контр-адмирал Сергей Дмитриев. Все они на момент восстания являлись отнюдь не белогвардейцами, а военспецами РККА.
Идейно ли они стали на сторону повстанцев? Не факт. Едва ли социалистические лозунги ВРК импонировали им больше коммунистической политики СНК. Скорее эти люди, по офицерской чести, поддержали бойцов своей крепости перед лицом превосходящих карательных сил. Между прочим, так поступили не все военспецы. Комендант крепости Иван Козиолег, бывший царский штабс-капитан, из восставшего Кронштадта бежал и вскоре участвовал в штурме.
Сопротивление, начавшееся как вполне мирное, таковым быть переставало. Не по желанию восставших. Где-то налицо перекличка времён.
Кронштадт был тогда другим. Дома с печным отоплением, множество деревянных построек, мощёные булыжником улицы. Ещё не снесён величественный Андреевский собор. Доминантой города был шпиль лютеранской церкви св. архангела Михаила, позже уничтоженной коммунистами. На той же Артиллерийской улице – ныне улица Зосимова – через несколько кварталов располагался римско-католический собор, превращенный большевиками в склад, пивную и вытрезвитель, а в путинские духоскрепные времена – в очередной храм РПЦ МП (храмов других конфессий на острове сегодня нет).
Ещё не было дамбы со скоростной магистралью, город жил островной жизнью. Главная морская крепость Петербурга сообщалась с ним только по воде. Или по льду.
А лёд вот-вот должен был вскрыться. И тогда Кронштадт становился недосягаем. Мог выдержать длительную осаду. Почти 20-тысячная группировка, контролирующая Балтфлот с корабельными орудиями была куда сильнее армии генерала Юденича, которая двумя годами ранее была близка к взятию Петрограда. Восстание такой знаковой крепости неизбежно вызвало бы цепь мощных политических сдвигов. В мартовских чекистских рапортах говорилось, что слова «Кронштадт восстал!» люди произносят как «Христос воскрес!»
Решать вопрос требовалось быстро. Но большевики это умели.
Ещё 28 февраля член Политбюро Григорьев Зиновьев, коммунистический хозяин Петрограда, в своей обычной истерической манере телеграфировал Ленину: «Два самых больших корабля Севастополь Петропавловск приняли эсеровски черносотенные резолюции предъявив ультиматум 24 часа. Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события» – иначе говоря, спасайте, кто может. В тот же день председатель Реввоенсовета Лев Троцкий – второе лицо режима – в своей обычной жёстко-деловитой манере запросил Политуправление Балтфлота: «Верно ли, что имели место явления недовольства? На какой почве? Какие причины? Материальные или идейные? Какие элементы во главе? Почему до сих пор не сообщили?» И наконец, зампред ВЧК Иван Ксенофонтов разослал директиву по губерниям: арестовать всех подвернувшихся эсеров, анархистов и меньшевиков, жёстко пресекать «белогвардейские выступления». Рабочие демонстрации – «разлагать включением коммунистов». Отдельным пунктом: «На виду толпы арестов отнюдь не производить».
ВРК не хотел кровопролития и предлагал переговоры. Но Политбюро РКП(б) и Совнарком такой вариант даже не рассматривали. Парламентёры из Кронштадта в Петрограде немедленно арестовывались. Возглавляемый Троцким Комитет обороны Петрограда предъявил ультиматум: сдавайтесь на полный аккорд или сильно пожалеете. Кронштадт отвечал митингами, лозунгами и воззваниями….
5 марта была воссоздана расформированная было 7-я армия под командованием Михаила Тухачевского. С приказом подавить в кратчайший срок. Подтянули к Кронштадту ещё две дивизии, отряды курсантов, формирования партийных «титушек». Численность карательных сил составила 24 тысячи. Общее командование осуществлял Троцкий, политическое руководство – Ленин.
Для Тухачевского операция имела важное карьерное значение. Позорное поражение в недавней советско-польской войне требовало реабилитации в роли карателя. Вскоре после Кронштадта в послужном списке Тухачевского будет и Тамбов. С расстрелами за отказ назвать фамилию и применением химического оружия против народа своей страны (геноцидом это по сей день не признано).
«Ведь не дрогнула чья-то рука на приказ, что достоин Иуды»… Первый штурм был назначен на 7 марта. Дату выбрали, естественно, не случайно: на следующий день открывался X съезд РКП(б). Вопрос хотели решить заблаговременно. Решать судьбы страны на фоне военного восстания было как-то слишком стильно. Но Ленин был абсолютно уверен в быстром подавлении.
Началось вечерним артобстрелом крепостных фортов. Кронштадтцы ответили, завязалась артиллерийская дуэль. На рассвете пошли в атаку части 7-й армии. Но тут Реввоенсовет поплатился за самонадеянность. Шестнадцатидюймовые орудия линкоров и фортов заставили коммунистов отступить с большими потерями. Многие из тех, кого «бросила молодость на кронштадтский лед», нашли под этим льдом своё упокоение. Вот эту битву в русской истории и следовало бы назвать Ледовым побоищем (а не ту, что необоснованно раздута в «патриотический» миф). Параллельно повстанческие зенитки отбили авианалёт.
Более того: часть красноармейцев – и даже курсантов! – перешла на повстанческую сторону. В Петрограде усилилось брожение, проявившееся и в частях РККА. Красноармейцы склонялись к отправке делегации в Кронштадт. Но тут уж чекисты оказались начеку. Ненадёжных вязали мгновенно. Заговор в поддержку кронштадтцев оперативно раскрыли в Петергофском командном училище.
9 марта «Известия ВРК» опубликовали обращение «Пусть знает весь мир». Вся ответственность за кровопролитие возлагалась на «фельдмаршала Троцкого». На съезде пришлось сделать специальное сообщение с банальной констатацией: «Штурм не удался. Положение оказалось сложнее». Кто бы мог подумать.
Ко второму штурму готовились основательней. Численность 7-й армии подняли до 45 тысяч. Дополнительно мобилизовали курсантов, милицию, партактив. Пошли добровольцами около трёхсот делегатов съезда. В большинстве своём представители фракций «Рабочей оппозиции» и «децистов». Типа как бы «оппозиционных»…
Второй штурм начался в ночь на 17 марта, после многочасового обстрела. На этот раз каратели сумели прорваться в Кронштадт. Завязались ближние бои у Петроградских (восточные) и Цитадельских (южные) ворот. На юге повстанцы титаническим усилием сумели отбросить противника. Но на востоке тухачевцы сумели закрепиться и начали расширять плацдарм. Параллельно под сильным огневым прикрытием захватывались форты с северной стороны.
Восставшие сопротивлялись упорно и яростно. Жестокие бои продолжались весь день, хотя уже к четырём часам дня 17 марта Арканников признал положение безнадёжным. Окончательно установить контроль над Кронштадтом правительственные войска смогли только к утру 18-го.
Потери сторон в точности неизвестны. Данные по источникам очень разнятся. Повстанцы потеряли убитыми от тысячи до полутора тысяч человек, каратели – две-три тысячи. Достоверно и несомненно одно: из 327 коммунистов, арестованных восставшими, не погиб ни один.
Около восьми тысяч кронштадтцев сумели уйти в Финляндию. Среди них Петриченко, Путилин, практически все члены штаба обороны. Судьбы их сложились по-разному, это другая тема. Петриченко, например, в эмиграции был завербован ОГПУ, в 1945 году доставлен из Финляндии в СССР и отправлен в ГУЛАГ, где и умер (есть сведения, что его предсмертные слова были хвалой социализму). Путилин стал настоятелем православного храма в Хельсинки. Козловский работал учителем в Териоки и механиком в Выборге. Но свыше десяти тысяч человек попали в плен к коммунистам.
Следствие вела ВЧК, приговоры выносили ревтрибуналы. Особенно кровавой славы удостоился председатель трибунала Балтфлота чекист Владимир Трефолев. Здесь имеются точные данные. 2103 человка приговорены к смертной казни, большинство из них расстреляны. Среди казнённых Владислав Вальк, Кирилл Саричев, Лука Савчук, Иван Коровкин, Сергей Вершинин, Яков Ильин-Алексеев. 6447 человек приговорены к различным срокам заключения (многих, впрочем, впоследствии амнистировали).
«Уж такой обычай матросский: при драке, которая должна быть последней, голландку и тельник сбрасывают… Потом всё равно не надо, а драться куда способней. Расплатились честно моряки. Стоят уже на другой вахте» (Аркадий Аверченко, «Балтийский матрос»).
Память о событиях в Кронштадте сто лет назад по сей день не дает покоя. Много мучительных вопросов. Почему братишки-матросы очнулись только зимой 1920/1921-го? А не в конце 1917-го, не в 1918-м хотя бы? Зачем шли в РККА против белых, вместо того, чтобы идти с белыми на большевиков? Всё равно ведь пришлось! Но история не знает сослагательного наклонения.
Сегодня коммунизм повержен, но жив чекизм. Его отвратительное порождение. В имперстве и мракобесии, в попрании властями человеческих прав и достоинства. Державно-духоскрепные одеяния тоталитаризма где-то даже омерзительнее коммунистических. Отброшены и забыты даже формальные реверансы в сторону гуманизма. Сплошной культ гнилья и отстоя, властного хамства и тупорылого беспредела.
А Кронштадт сегодня производит довольно унылое впечатление. Планировка города в миниатюре копирует петербургскую. Оно и понятно. Здесь всё по квадрату. Все параллельно-перпендикулярно. Но отличие от северной столицы, административным районом которой является Кронштадт, не только в размерах. Протянувшиеся по квадрату вдоль Обводного канала пакгаузы полуразрушены. Во всем облике города-крепости видны руины былого величия. И во внешней обшарпанности и во внутренней депрессивности.
Исключение – Морской собор, поражающий византийским благолепием и помпезностью. С прилегающей к нему Якорной площадью. Где в феврале 1917 года ошалевшая братва истребляла морское офицерство. Погибли адмиралы Вирен, Бутаков, Непенин. Эх, знали бы братишки-матросы под чью дудку пляшут…
Не заметно сейчас в Кронштадте бунтарского духа матросов. Да и матросов мало, и не те они. Все больше юнармия с промытыми мозгами строем славит величие Путина в парке «Патриот», что напротив Морского собора. Кронштадт политически мертв. Но события столетней давности служат нам хорошим уроком. Историю учат, чтобы не повторять ошибок.
Кронштадтское восстание было подавлено. Но большевизм отступил. Был введён НЭП, страна получила хоть какой-то шанс на жизнь. Чего никогда не удалось бы без Кронштадта. Пришло время, и Россия признала заслуги восставших перед родиной и свободой. 10 января 1994 года президент Борис Ельцин издал указ о реабилитации участников Кронштадтского восстания, репрессии против них признаны незаконными. А мемориальная доска Трефолеву, висевшая в Петербурге, в 2012 году разбита неизвестными антикоммунистами.
Евгений Бестужев, специально для «В кризис.ру»