100 лет назад двенадцать осуждённых на смерть за вооружённую борьбу против большевизма узнали: какое-то время им предстоит пожить. Все они принадлежали к Партии социалистов-революционеров. 7 августа 1922 года прозвучали приговоры. На следующий день выяснилось – с расстрелами повременят, будут держать в заложниках. Так завершился «Процесс правых эсеров».
1922 год. Фронтовой этап гражданской войны закончился. Смерч террора только что прошёл по Тамбовщине, Кронштадту, Крыму. Всероссийское сопротивление вынудило ленинцев сдать к НЭПу. Этот ход снизил накал и укрепил режим. Экономические уступки частнику сочетались с некоторыми социально-бытовыми и культурными послаблениями. Но о политических реформах не могло быть речи – здесь малейший сдвиг к норме означал бы треск и крах режима. Подавление всей и всяческой оппозиции оставалось тотальным. Другое дело, что репрессии стали переводиться с чрезвычайщины на псевдоправовую основу.
Главным врагом РКП(б) были уже не белогвардейцы. От поражения в «гражданке» Белое движение оправиться не могло. Не случайно в белоэмиграции, особенно в её монархической и правокадетской части возникло «сменовеховское» движение за примирение с большевизмом. Своего рода «ленинферштеерство». Как бы то ни было, коммунисты восстановили державу, предельно укрепили государственную власть, огнём и мечом загнали чернь на место… Под какой балалайкой, дело в конце концов десятое. «Теперь там достигли силы» – с завистливой симпатией говорила помещица-эмигрантка из есенинской поэмы. Абсолютизм, царизм возможны и под красным знаменем.
Иное дело – эсеры. Вот уж где точно «бывших не бывает». Тому порукой хотя бы Борис Савинков или Александр Антонов. Социалисты-революционеры непримиримы во вражде к царизму и коммунизму. Само название ПСР звучало крамольным вызовом. Героическое «В борьбе обретёшь ты право своё» – поднимало против новой тирании. «Исполин революции» Михаил Соколов, неодолимый Медведь-максималист, призраком вечной бомбы нависал над большевистским Кремлём. Спать спокойно там не могли.
Расправа с эсерами была реально сложным делом. Абы кому не поручишь. Политическое решение о фабрикации дела и показательном процессе ЦК РКП(б) принял в конце 1921-го. Ответственными назначены не последние, мягко говоря, фигуры партийного руководства. Наркомнац, затем генсек ЦК Иосиф Сталин. Председатель Исполкома Моссовета Лев Каменев. Председатель ВЧК, затем председатель ГПУ Феликс Дзержинский. Политическое руководство, организационное исполнение, карательное начальство.
Но инициатором и главным режиссёром спектакля являлся, разумеется, Владимир Ленин. Именно он инструктировал наркомюста Дмитрия Курского: «Всё это должно вестись систематично, упорно, настойчиво, с обязательной отчётностью». Чувствовалась выучка законоведа. Нелишне напомнить, что нынешний кремлёвский вождь тоже имеет отношение к юриспруденции.
Непосредственно расследованием первоначально занимался легендарный чекист Яков Агранов, начальник особого бюро ГПУ. В День дурака эстафету перехватил председатель Ревтрибунала ВЦИК Николай Крыленко. Он же стал прокурором. Аналогичную функцию выполняли наркомпрос Анатолий Луначарский и историк-марксист Михаил Покровский. Услужливо подтянулись зарубежные попутчики вроде Клары Цеткин. Председателем же суда назначен зампред Госплана Юрий Пятаков. Вроде не юрист, зато с опытом заливания кровью в Крыму.
А как насчёт защиты? Позаботились и об этом. Адвокатов подобрали аж десяток. Наиболее среди них известны редактор «Правды» Николай Бухарин, секретарь ВЦСПС Михаил Томский, секретарь Исполкома Коминтерна Феликс Кон, итальянский марксист Антонио Грамши, французский коммунист Жак Садуль.
Обвиняемых перевезли из Бутырки во внутреннюю тюрьму Лубянки. Разделили на две группы. Первая – непреклонные – двадцать два человека. Вторая – «раскаянные» – десять. 8 июня 1922 года начался судебный процесс. В Колонном зале Дома Союзов – уважали, однако.
На заседания пропускали по билетам с печатью трибунала. Жёстко фильтровали даже стенографисток и машинисток. По периметру расставили вооружённую охрану. «Народная» власть понимала, что лучше перестраховаться.
Несмотря на новое увлечение крючкотворством, коммунисты так и не смогли свести концы с концами. Взять хотя бы тот факт, что их «законы» получили обратную силу. «Контрреволюционных» эпизодов наскребли на 117 страниц. Но в конечном счёте зафиксировались на убийстве Володарского 20 июня 1918-го.
При петроградском краснотеррористе Григории Зиновьеве покойник заведовал пропагандой. Естественно, его ненавидели. Приговор привёл в исполнение рабочий-эсер Никита Сергеев. Будь нынешние ТВ-агитпроповцы не такими малограмотными, тряслись бы по ночам, встречая в сновидениях Никиту. Вот как учат «фильтровать хрюканину». Но конечно, меньше знаешь – лучше спишь.
Чуть позже на тот свет отправлен главный питерский главчекист Моисей Урицкий. Эту тему отработал народный социалист Леонид Канегиссер. Формально не эсер, но кто будет разбирать такие нюансы. (Не прошло и 95 лет, как какие-то продолжатели эсеров снесли в Петербурге мемориальную доску Урицкому.) Потом и сам Ленин получил свою порцию свинца — впрочем, недостаточную. Тут действовала эсерка Фанни Каплан.
За эпизод с Володарским большевики ухватились основательно. Дело в том, что в подготовке акции участвовал Григорий Семёнов – арестованный и, судя по всему, завербованный ЧК. Его видели в окружении Савинкова, который передал Семёнову инструкции, оказавшиеся у чекистов. И вот Семёнов стал «раскаявшимся» подсудимым, реально же – главным свидетелем обвинения.
Кто же были настоящие обвиняемые?
Абрам Рафаилович Гоц. 40 лет. Активист Революции 1905 года. Организатор покушения на царского карателя генерала Римана. Восемь лет каторги. Освободила Февральская революция. Возглавил антибольшевистский Комитет спасения Родины и Революции, за что и арестован в 1920-м.
Владимир Владимирович Агапов. 32 года. После революционного Февраля состоял в Исполкоме Моссовета. Арестован большевиками в 1919-м, через год освобождён, ещё через год снова приземлился на нары.
Аркадий Иванович Альтовский. 42 года. Участвовал в революционном движении Саратова и Екатеринослава, подвергался царским репрессиям. Эмигрировал во Францию, а после Февраля вернулся. Коммунисты арестовали его в 1922-м.
Дмитрий Дмитриевич Донской. 41 год. При царе за революционную активность был сослан в Нарымский край. В 1917-м стал фронтовым комиссаром. Через два года арестован.
Михаил Яковлевич Гендельман. 41 год. Прошёл царскую ссылку проходил в Архангельске. Член антибольшевистского Комуча и Уфимского совещания – достаточно для ареста в 1920-м.
Лев Яковлевич Герштейн. 45 лет. Царскую ссылку мотал в Архангельске и Тобольске. Солдат Первой мировой. Борец против Корниловского мятежа. Член Комуча. Репрессирован при Колчаке, потом при Ленине.
Николай Николаевич Иванов. 34 года. При царе вошёл в Северный летучий отряд (СБО) Альберта Трауберга. Десять лет сибирской каторги. Тоже Комуч, тоже Уфимское совещание, тоже колчаковский арест. Рабочие, организовавшие восстание, помогли ему бежать. Проработав какое-то время в Наркомате путей сообщения, Иванов задержан чекистами. Случилось это 3 августа 1921-го.
Елена Александровна Иванова. 39 лет. Училась делать революцию в СБО Трауберга. Провела десять лет на царской каторге, освобождена Февральской революцией. При большевиках работала библиотекарем, служила конторщицей в Продпути и инструктором по образованию. Это – легально. Нелегально – участие в экспроприациях, подготовке казни Володарского, неудачных покушений на Ленина и Троцкого. Большевики арестовывали её несколько раз, даже не догадываясь о роли в ПСР. Посчитали реально опасной и взяли лишь 6 декабря 1921-го.
Михаил Александрович Лихач. 34 года. Знал и тюрьму, и ссылку. Эмигрировал в Европу, вернулся, снова сослан, призван в армию. В 1918-м вошёл в Верховное управление Северной области, после очередного переворота очутился на тогда ещё не коммунистических Соловках. Освобождён, отправлен в Омск, где снова арестован и снова освобождён. Наверное, Лихач не удивился, когда 26 января 1921-го брать его пришли уже не колчаковцы, а ленинцы.
Сергей Владимирович Морозов. 36 лет. Работал учителем. Большевики арестовали его 26 августа 1919-го.
Евгения Моисеевна Ратнер-Элькинд. 36 лет. Организовывала демонстрации в родном Смоленске, сражалась на баррикадах Пресни и Прохоровки, в 1917-м вошла в Предпарламент, а в 1920-м арестована коммунистами. Вместе с тремя детьми.
Евгений Михайлович Тимофеев. 36 лет. Революция 1905-го. Десять лет царской каторги по обвинению в сокрытии убийцы. Поскольку он родился в Тобольской губернии, то его, как в песне Высоцкого, «повезли из Сибирь в Сибирь». В Учредительное собрание избран от Иркутска. Чекисты взяли Тимофеева в 1920-м.
Гоц принадлежал к историческим лидерам партии. О Морозове широкая общественность узнала только в дни суда. Лихач считался левоцентристом, Агапов – крайним социалистическим радикалом. В общем, люди сильно разные. Но эсерами они были все. Что и доказали 20 июня, когда власти организовали в Москве необозримую демонстрацию под единственным лозунгом «Смерть!» Делегацию этих «титушек» провели на заседание суда, зал заполнился воплями. Но деморализовать подсудимых не удалось ни на йоту. Эсеры – крепкие люди. На беснование поглядывали с презрительными ухмылками. Да и догадывались, наверное: 200 тысяч москвичей вышли оттянуться на карнавале, а не грозить смертью и не Пятакова на митинге слушать.
Нервы сдали у других – защитников. Адвокат Николай Муравьёв, некогда защищавший Троцкого на царском суде, и бельгийский социалист Эмиль Вандервельде после этого шабаша отказались от участия в фарсе. Что ж, это тоже было полезным для большевиков результатом.
Вообще эсеры издавна привыкли защищаться сами. А уж в данном случае вообще всё просто – партийное толковище они за суд не держали. Гендельман сравнил большевиков с приспешниками Наполеона III (по тем временам серьёзное оскорбление). «По политическим мотивам, не считая данный состав суда и данную обстановку могущими законно судить, на вопрос и о виновности моей я не могу сейчас ответить», – заявил Донской. Тимофеев расставил точки над i: «Вы не судьи, вы сторона». А значит, идите лесом. В правовом аспекте.
«Это не та правомочная инстанция, которая могла бы разрешить тяжбу между партией эсеров и партией коммунистов, – резюмировал Гоц. – Ответственность за свою деятельность в течение четырёх лет революции я несу перед своей совестью, перед трудящимися классами России и перед партией эсеров, членом которой я имею честь состоять». Главным слоганом процесса стали слова того же Гоца: «Моё время ещё не ушло».
Организаторы судилища явно планировали нечто другое. Забыли, с кем воюют. Бывает.
Последнее заседание состоялось 4 августа. 7 августа вынесен приговор. Двенадцать подсудимых приговорены к смертной казни. Приговор объявлен также Владимиру Рихтеру, находившемуся в бегах. Казалось, поставлена кровавая точка. Но нет. Сутки спустя исполнение приговора было официально отсрочено. Причём на неопределённое время.
Многим показалось, будто возымело действие международное общественное мнение. Вряд ли. Скорее сработала репутация партии эсеров. Тех, кто скрывался на воле, власти продолжали бояться. Лидеров брали в заложники. И добились своего. Партийным эсерам пришлось отказаться от антибольшевистского террора. Другое дело, что партийными-то были не все, но это другая история.
Морозов свёл счёты с жизнью во внутренней тюрьме в 1923-м. Лихач умер в челябинской тюрьме в 1931-м. В том же году в Бутырской больнице не стало Ратнер-Элькинд. Тринадцатый «смертник» Рихтер скончался от тифа в 1932-м. Герштейн покинул сей мир в оренбургской ссылке в 1934-м. Донской, ожидая неминуемого ареста, наложил на себя руки в 1936-м в знакомой ему ещё с царских времён нарымской ссылке. Иванов исчез в 1937-м (скорее всего, казнён), Агапов и Иванова-Иранова расстреляны в том же году, а Гендельман в следующем. Гоц умер в Краслаге в 1940-м. Тимофеев расстрелян в Медведевском лесу после начала войны в 1941-м.
Победители, впрочем, зря радовались. Годы окончания их жизни говорят сами за себя: Каменев и Томский — 1936-й, Пятаков и Григорий Семёнов — 1937-й, Агранов, Бухарин и Крыленко — 1938-й, свидетельствовавший на суде Карл Радек — 1939-й. Период их ликвидации спрессован до трёх лет, тогда как как эсерам судьба отвела почти два десятилетия.
Грамши, кстати, тоже умер в тюрьме. Правда, не советской, а фашистской. Не одному же Сталину убивать коммунистов.
Принципиальный адвокат Николай Муравьёв умер своей смертью. Но, возможно, ему просто повезло — немного не дожил до 1937-го. А вот Аркадий Альтовский дожил и даже был репрессирован. В 1939-м режим приговорил его к восьми годам лишения свободы. Дожил ветеран революции и до реабилитации. 18 августа 1975-го в возрасте 94 лет Альтовский скончался. Повидав хрущёвскую Оттепель и брежневский Застой, полёт Гагарина и Новочеркасский расстрел, Венгерское восстание и Пражскую весну.
В том же 1922-м большевики организовали в Баку процесс над закавказскими эсерами. Никто тогда ещё не догадывался, как высоко поднимется руководитель следствия АзЧК Лаврентий Берия. «Шахтинское дело», дело Промпартии, процессы над участниками «Троцкистско-зиновьевского террористического центра», «Параллельного антисоветского троцкистского центра» и «Право-троцкистского блока» – всё это случилось позже. Но первыми были эсеры.
В этом нет ничего удивительного. Партия революционной борьбы и социалистического идеала вызывала скрежет и корчи у тоталитарных наследников монархизма. Никого коммунисты не ненавидели с таким остервенением. И никто так адекватно не отвечал встречным чувством. Заодно решалась практическая задача госуправления: на смену «революционным эксцессам» приходило канцелярское законничество, закреплявшее тиранию нового типа.
Нельзя комплексовать с некомплексующим врагом. Победу приносит отпор, адекватный напору.
И всё же. «Лучшим доказательством того, что этот политический процесс выиграли мы, послужит следующий факт, который ещё не случился, но будет. В борьбе демократии с самодержавием самодержавие может побеждать, может держаться десятки лет, но в конце концов на смену самодержавия, как бы оно не называлось, приходит демократия». Так пророчил в своём последнем слове Николай Иванов. И был прав. Его правнуки увидели эту победу.
Вот какой урок нам преподносит процесс, законченный век назад. Это урок всей эсеровщины.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»