Трагедия на шахте «Листвяжная» в кузбасском Белово в очередной раз заставила говорить о системных проблемах российской угледобывающей промышленности. Гибель 51 человека (46 шахтёров и 5 спасателей), более 90 пострадавших заставили даже людей, далёких от проблем отрасли и региона, обсуждать болезненные вопросы. Почему в угольных шахтах случаются катастрофы с десятками человеческих жертв? Что можно сделать для их предотвращения? И всё ли необходимое делается? Почему шахтёры готовы рисковать жизнью за весьма скромную даже по российским меркам зарплату? Ну и традиционные наши «кто виноват?» и «что делать?»
Вопросы обостряются при сравнении с аварией одиннадцатилетней давности. На междуреченской шахте «Распадская» (тоже Кузбасс) в мае 2010 года. Тогда катастрофа унесла 91 жизнь. Но с тех пор количество смертельных аварий на шахтах неуклонно снижалось. И – «Листвяжная»…
Циничным издевательством выглядят теперь фразы с официального сайта владельца шахты – АО ХК «СДС – Уголь» (занимает четвёртое место среди российских угольных компаний, 6 % добычи): «Шахта “Листвяжная” — это экологически безопасное производство с максимальным использованием внутренних ресурсов. Шахта спроектирована с учётом всех требований к экологии и безопасности – проводится дегазация, используется современное горно-шахтное оборудование, строятся новейшие очистные сооружения. <…> В рамках повышения уровня промышленной безопасности при отработке угольных пластов шахта обеспечена многофункциональной системой аэро-газового контроля “Микон lР”».
Как принято в России, пока взрыв не грянул, мужик не очень-то крестился. А как рвануло, тут-то начался судорожный разбор полётов, поиск виновных, швыряние на стол папки (очевидно, с расчётом на публику, которая должна восхититься грозностью главного начальника, строгого, но справедливого). И на том спасибо, что никому не приходит в голову в этой ситуации награждать непричастных.
Случившееся 25 ноября в Белово отражает очень серьёзные проблемы угледобычи в целом. На первый взгляд в ней всё обстоит неплохо. После преодоления глубокого кризиса 1990-х и весьма болезненной реструктуризации отрасли (включая закрытие целых бассейнов) выдача угля на гора вплоть до 2019 года устойчиво росла. Превзойдя уровень рекордного для РСФСР 1988 года. Рос экспорт угля, Россия заняла по его объёмам третье место в мире. На некоторых угледобывающих предприятиях уровень выработки на одного работающего (та самая производительность труда, низким уровнем которой оправдывают скудость российских зарплат) практически сравнялась с самыми передовыми мировыми образцами.
Но оборотная сторона – недостаточные капиталовложения в отрасль, устаревание основных фондов. Проблемы с охраной труда и техникой безопасности. Низкие заработные платы (относительно среднего уровня оплаты труда в стране и в регионах, где сосредоточена угледобыча она существенно ниже и развитых стран, и советского времени). Архаичная, идущая ещё из сталинских времён сдельно-премиальная система оплаты и стимулирования. Интересно, что на последнюю проблему обратил внимание Владимир Путин на встрече с представителями угледобывающих компаний. Но вероятнее всего, результат будет таким же, как от его требований после катастрофы на «Распадской».
Проблемы в угледобывающей промышленности связаны и с глобальными процессами, и с российской и региональной спецификой. Рынок угля высококонкурентен, предложение почти постоянно превышает спрос. Крупнейшим производителем и потребителем угля в мире является Китай – почти половина мировой добычи и потребления угля. Несмотря на это, Китай импортирует уголь из России (на нашего великого соседа приходится 15 % экспорта). Однако в экспорте из Кузбасса Китай занимает лишь четвёртое место. Здесь его опережают Южная Корея, Япония и Турция.
В шахте «Листвяжной» добывали энергетический уголь. На энергетический уголь, бóльшая часть которого идёт на выработку электроэнергии ТЭС, вообще приходится 77 % добываемого в России. Между тем в связи с мировыми тенденциями объёмы угольной электрогенерации будут в перспективе снижаться. Это связано с неблагоприятными экологическими эффектами: выбросы углекислого газа и сернистых соединений, повышение радиоактивного фона (сильнее, чем АЭС), трудно перерабатываемые зольные отвалы.
Кузбасс производит почти 60% российского угля, но на уровень конечной рентабельности очень сильно влияет транспортный фактор. Расстояние от Кузбасса до дальневосточных портов по железной дороге – более пяти с половиной тысяч километров. До черноморских портов – более четырёх тысяч. До балтийских – примерно столько же. Длинные транспортные плечи по суше включаются в конечную цену. Чтобы она была конкурентоспособной, приходится держать относительно низкой цену в месте отгрузки. Это достигается экономией и на рабочей силе, и на инвестициях, и на безопасности, которая тоже требует инвестиций. Практически неизбежное снижение сбыта энергетических углей в среднесрочной и тем более долгосрочной перспективе так же делает инвестиции высокорискованными.
Специфика социальной ситуации в регионе даёт предпринимателям возможность экономить на заработных платах. Кемеровская область – чемпион России по такому не слишком радующему показателю, как количество моногородов – 19 из 321. К их числу принадлежит и Белово, где находится «Листвяжная». Вот вам и ответ на постоянно задаваемый в эти дни вопрос: «Почему же они спускаются в шахту, зная, что могут погибнуть. Почему не прекращают работу, когда уровень метана достигает опасных значений?» А куда податься?
Основные работодатели – шахты и обогатительные фабрики. Ну ещё хиленькая сфера услуг, включая торговлю. Её благополучие зависит в конечном счёте от зарплат на тех же шахтах и обогатительных фабриках. Бюджетный сектор, естественно. Всё! Сняться с места и переехать в другой регион)? Далеко не всякий к такому готов.
Уже упомянутая сдельно-премиальная система толкает работника на пренебрежение техникой безопасности. Будешь соблюдать всё положенное по инструкции – рискуешь не выполнить завышенные нормы. Сильно потеряешь в заработке. А семью кормить надо. Не пожелаем никому из нас такого выбора – угроза гибели или недоедание детей.
На совещании Путина выявились пугающие факты об охране труда и технике безопасности. По словам генрокурора Игоря Краснова, «Гладко на шахте было только на бумаге. А фактически неисправными были источники питания, средства индивидуальной защиты, датчики измерения, определения местоположения персонала в горных выработках… При этом ответственные должностные лица предприятия не приостановили проведение горных работ». Не выполнял своих функций и не пользовался предоставленными полномочиями гортехнадзор. Почему? Возможно, разбирательства после трагедии дадут ответ. Была ли здесь просто коррупция? А может, извращённое представление об «интересах дела»: «Могу ли я мешать выдавать нагора уголь, так нужный боссам, чтобы получать прибыли, и стране, чтобы получать валюту?»
Уголь – источник жизни и проклятие Кузбасса. По сути дела регион (его угледобывающие районы) находится в ситуации экологического бедствия. Но перспективы сокращения угледобычи ставят ещё более страшные вопросы. Опыт закрытия угольных бассейнов и отдельных предприятий в 1990-х и начале 2000-х по программе реструктуризации отрасли, поддержанной Мирбанком показал всю сложность этого процесса. Сказались, разумеется, и коррупция, и банальное расхищение выделенных средств. Но были ведь и вполне объективные проблемы. Ну куда вы «перепрофилируете» здорового тридцатипятилетнего мужика – ГРОЗа? Предложите ему продавцом идти? В лучшем случае переучите на автослесаря? Досрочно отправите на пенсию? Это же массовые человеческие трагедии. Мы не первые, кто через это проходил. Можно вспомнить, например, отчаянные аръегардные стачечные бои британских шахтёров в 1970–1980-е. Закрытие шахт в бельгийском Боринаже. Да много где ещё. Нужны продуманные и очень недешёвые программы конверсии целых регионов. Но чтобы их разрабатывать, нужно стратегическое мышление, которое у российских «элит» отсутствует начисто.
Взрыв и пожар на шахте с человеческими жертвами вскрыл и недооцененный аспект организации современной экономики в форме организаций на обязательственном праве – АО и ООО. В своё время в Европе и Северной Америке они были изобретены с двумя целями. Во первых, аккумулировать финансовые средства, когда укрупнение производства сделало его во многих случаях неподъёмным для капиталиста-одиночки. Во-вторых, создать возможность развести банкротство организации и личное банкротство – в этих организационно-правовых формах акционер несёт имущественную ответственность ровно в размере вложенных средств и ни копейкой-центом-шиллингом больше. Но оказывается, что и юридической ответственности в ситуациях типа «Распадской» или «Листвяжной» собственники не несут. Даже если в их руках контрольный пакет. Для попадания под уголовное преследование есть наёмные менеджеры.
И последний вопрос. Куда делся боевой запал шахтёров, которые взорвали ситуацию в стране в 1989-м и стучали касками у Белого дома в 1998-м?
Приватизация лишила шахтёров единого оппонента. Одно дело – солидарно предъявлять требования единственно ответственному правительству, чтобы он дало денег на зарплаты. Забастовочные требования и угрозы были эффективны, когда среди зимы запасов угля на складах хватало на неделю-две. Автору этих строк случалось в 1992 году «гасить» шахтёрские протесты в таких ситуациях: призывая, с одной стороны, коллег по правительству идти на необходимые уступки, а с другой – взывать к совести и ответственности вожаков старого профсоюза угольщиков и нового Независимого профсоюза горняков.
Сейчас ситуация совсем другая. И дело приходится иметь с разными работодателями. И потребители угля имеют куда большую возможность манёвра на насыщенном рынке, где предложение превышает спрос. Да и ушли многие из бастовавших в боевое десятилетие. Одни – из жизни, другие – на пенсию. У смены проблемы те же, порой и острее (вспомним хотя бы закредитованность в разных формах). А вот настрой уже (пока?) совсем не тот.
Павел Кудюкин, специально для «В кризис.ру»