Национальный антикоррупционный комитет (НАК) снова пришёл к неутешительному выводу: коррупция остаётся самым выгодным бизнесом в России. Ежегодно на рынке взяток и хищений «прокачивается» $300 млрд. При этом 9 из 10 коррупционных долларов (можно считать и в рублях) приносят либо предприятия, находящиеся в государственной собственности, либо ассигнования из государственного бюджета. Мелкобытовое взяточничество на этом фоне малозаметно. Хотя в абсолютных цифрах это $30 млрд или более 900 млрд рублей. Тоже под триллион, вообще-то.
Основные коррупционные направления, по мысли председателя НАК Кирилла Кабанова – распилы при госзакупках, нецелевое испольование бюджетных ассигнований и природных ресурсов, махинации правоохранителей и таможенников. Типичные образы российского коррупционера – либо «оборотень в погонах», превращающий служебную документацию в свою интеллектуальную собственность, либо высокопоставленный администратор, распределяющий бюджетные средства и управляющий госсобственностью. Низший полицейский чин или скромный белый воротничок, взимающий мзду с рядового гражданина за решение бытового вопроса, пребывают на заднем плане. В совокупности они довольствуются меньше чем триллионом в год. Разве это деньги в понимании тех, кто рулил тем же «Оборонсервисом»?
Не так давно казалось, что коррупция, при всей остроте вопроса, не стоит на первом месте в списке претензий общества к государству. Низкие доходы или ситуация в ЖКХ волновали россиян гораздо больше. Однако в прошлом году обозначилась иная тенденция. Отчасти связанная с тем, что чиновники и силовики стали переводить взяточничество в формат откровенного вымогательства. Добровольных взяткодателей становилось меньше, и реакция «средних верхов» не замедлила последовать. При этом информационная открытость также сделала своё дело. Масштабы коррупции на «высоких верхах» становились достоянием гласности – либо неопровергаемых слухов – и усиливали раздражение масс. При этом становилась очевидной институционализация явления. Примерно с середины 2000-х начались разговоры, что «даже в девяностых было больше порядка». Олигархи «лихого десятилетия» стали казаться мелкими авантюристами на фоне бронзовеющего менеджмента госкомпаний, министерств, силовых структур.
Запрос на антикоррупционную политику достиг пика к концу прошлого года. Власти зафиксировали его – не без помощи оппозиции, для которой обличения коррупции играли важнейшую роль в момент подъёма протестного движения. Был взят курс на дисциплинирование элиты. Превратившийся в политический тренд и выразившийся в каскаде федеральных и региональных уголовных дел.
Краткосрочный эффект был достигнут. Но он исчерпывается на глазах. По мере того, как становится ясно: удар приходится либо по «стрелочникам», либо по деятелям, связанным с элитной группировкой, уступившей позиции на рубеже 2011-2012 годов. Достаточно сказать, что 80% прошлогодних коррупционных дел касались сумм, не превышающих 10 тысяч рублей. При том, что средний размер взятки даётся разными экспертами в чудовищном разбросе – от примерно 70 тысяч до более 2 млн.
Уже появились наблюдатели, проводящие параллели между нынешней антикоррупционной кампанией и её условным аналогом времён горбачёвской перестройки. При таком рассмотрении «дело «Оборонсервиса» перекликается с «хлопковыми» разоблачениями. И эти аналогии создают тревожное для властей впечатление. Именно поэтому лозунги борьбы с коррупцией подаются сейчас в комплекте с общим ужесточением политического курса, подавлением политических противников, давлением на неконтролируемые (или не вполне контролируемые) структуры, поиском иностранных агентов. От антикоррупционности требуют укрепить систему. А не способствовать её разрушению, как то было на излёте СССР. Впрочем, тогда рассчитывали на то же.