Прошедшая неделя среди прочего ознаменовалась несколькими событиями, так или иначе связанными с предстоящими президентскими выборами. Провели встречи со СМИ идущий в президенты премьер и уходящий в премьеры (?) президент. ВЦИОМ опубликовал сенсационные данные о росте рейтинга Владимира Путина, интерпретировав эту неожиданность как ответ лояльного российского общества на оппозиционные выступления. Прошла утечка информации о кремлевском распоряжении региональным властям – во-первых, гарантировать честность и прозрачность выборов 4 марта, во-вторых – обеспечить избрание известно кого уже в первом туре. Владимир Путин продолжил публицистическую деятельность, выступив со статьей, резко критикующей русский этнонационализм. Наконец, московские власти отказались согласовать предложенный оппозицией маршрут шествия «За честные выборы!», заявленного на 4 февраля.
В отличие от публичной встречи с журналистами Владимира Путина президент контактировал с главными редакторами в закрытом режиме. Известно лишь, что Дмитрий Медведев встречался с руководителями пятнадцати печатных СМИ, трех информагентств и радиостанции «Эхо Москвы». Представители телеканалов отсутствовали. По словам главного редактора «Комсомольской правды» Владимира Сунгоркина, разговор шел о текущей ситуации в стране, декабрьских митингах и мартовских выборах. Все участники встречи строго соблюдают (по крайней мере, пока) конфиденциальность и никаких подробностей не сообщают. Снова отличился главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов, отметившийся в среду обменом довольно жесткими репликами с премьер-министром, дав в твиттере информацию о самом факте встречи.
Власть начинает оправляться от несомненной декабрьской растерянности. Тогда протесты против фальсификаций оказались реально неожиданными. А после апатии 2000-х они выглядели и массовыми, хотя далеко недотягивали до манифестаций 1989–1991 годов. Но уже тайм-аут новогодних каникул (вспоминается советский анекдот: «Товарищи, революция отменяется, мы броневик пропили») мог породить расчеты на спад движения. Равно как и малая продуктивность попыток придать движению бóльшую организованность.
Возможно, именно с этим связано ужесточение языка, которым власть – пока на местном уровне – разговаривает с оппозиционерами. Характерна, например, угроза организаторам московской антифашистской акции в день памяти Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой возбудить административное дело за превышение заявленной численности участников. В том же ряду и не слишком обоснованный отказ московской мэрии согласовать запрошенный маршрут шествия 4 февраля. Оно планировалось от Октябрьской площади по Садовому кольцу и Новому Арбату к Манежной площади – путь, хорошо памятный общественным активистам позднего этапа перестройки (правда, тогда собирались не на Октябрьской, а у Парка культуры имени Горького и одноименной станции метро). Никаких катастрофических последствий для города этот маршрут не имел. Хотя, конечно, и нынешних проблем с уличным движением тогда не было.
Но с другой стороны, хорошо памятны и предлагаемые мэрией альтернативы. Именно «Лужники» были местом первого многосоттысячного митинга в апреле 1989 года, где выступал и автор этих строк. «Лужники» же стали местом перманентного митинга в дни I Съезда народных депутатов СССР. Причем проходил митинг явочным порядком, без всяких разрешений.
Чем-то знакомым повеяло и от рассуждений представителей московской администрации о «провокациях» на Болотной площади и проспекте Сахарова (почему-то ничего такого не было слышно непосредственно после митингов), об угрозе «провокаций» предстоящих. Сразу же вспомнились панические сообщения председателя КГБ СССР Владимира Крючкова, адресованные Михаилу Горбачеву в марте 1991 года, – о боевиках, штурмовых лестницах, крючьях для захвата кремлевских стен и т. п. А всего-то и было, что фраза Игоря Чубайса, тогда гораздо более известного, чем его младший брат: «Нас здесь собралось достаточно, чтобы штурмовать Лубянку и Кремль». Кстати, 24 декабря Чубайса-старшего невольно спародировал Алексей Навальный. Против которого, заметим особенно заострена критика со стороны властей. Характерна статья Владимира Путина в «Независимой газете». Парадоксально совпадая с либеральным крылом оппозиции (конечно, не приглашая в союзники), премьер очень жестко отзывается о русских националистах, практически по пунктам разбирая тезисы, действительно оглашаемые единомышленниками Навального или приписываемые им.
Пока неясно, окончательно ли решение мэрии и насколько готовы к компромиссу заявители. Даже простой перенос шествия с субботы на воскресенье при сохранении маршрута мог бы стать решением проблемы. Вопрос, насколько власть готова рискнуть в массовой несанкционированной манифестации. Столь же неясна и готовность демонстрантов идти на риск задержаний и избиений. Но вероятность есть. А потому власти было бы разумнее пойти на уступки, а не на обострение.
Точно так же наиболее разумной тактикой администрации президента и предвыборного штаба Владимира Путина на выборах 4 марта была бы ставка на второй тур. При этом следовало бы постараться, чтобы спарринг-партнером премьера стал Геннадий Зюганов, по определению обреченный на проигрыш. Такая комбинация была бы вполне в духе Владислава Суркова. Но не Вячеслава Володина.
Курс явно взят на победу в первом туре. Между тем такой результат будет воспринят значительной – и, что особенно важно, активной – частью нашего общества как следствие очередных фальсификаций. И никакие видеокамеры на избирательных участках этого убеждения не переломят. Значит, предстоит очередной всплеск протестов. А к началу марта и степень их организованности наверняка возрастет.
За властными действиями не просматривается какая-либо экономическая подоплека. Нет ни резких скачков нефтяных цен, ни заметных биржевых колебаний. Но несомненно, что политические события весьма и весьма заинтересованно воспринимаются экономическими игроками.
Перспектива смены первых лиц или даже просто ситуативная корректировка курса вроде бы должны пугать крупнейший бизнес. Он же теснейшим образом сросся с правящей бюрократической элитой. Но следует учитывать особенность российского крупного капитала – он лоялен любой государственной власти и готов занимать подчиненное положение. Так было в царской империи. Так вел себя хозяйственный аппарат по отношению к партийному в СССР. То же мы наблюдаем с 2000 года у «равноудаленных олигархов». Интермедия 1990-х оказалась пока что исключением, подтвердившим правило. Да и она в значительной степени определялась личным темпераментом нескольких человек…
Хотя угроза передела контроля над финансовыми потоками выглядит вполне реальной, «олигархическое» сословие демонстрирует политическую сдержанность. Следует учитывать и отсутствие единства в бизнес-государственной элите, и специфические интересы «второго слоя» собственников и управленцев. Кстати, если и ждать в крупных компаниях политической активности, то именно от менеджмента второго эшелона, который может сыграть на ситуации для усиления своей роли. Но и это не более чем потенциальная возможность.
А вот значительная часть среднего бизнеса и практически весь малый, похоже, дозревают. Когда под разговоры о стабильности радикально меняются правила игры, прежде всего со ставками отчислений в социальные фонды, и при этом неуклонно растет коррупционное давление, поневоле начнешь ждать перемен. Не столько сердцами и глазами, сколько кошельками. Так что у протестного движения могут появиться спонсоры – по отдельности не слишком значительные, но зато массовые. В октябре 1905 года, при всероссийской политической стачке, московские предприниматели, случалось, не только одобряли действия своих рабочих, но и приплачивали им.