2020-й в Польше – год трагичного юбилея. Декабрьский рабочий протест 1970 года. Забастовка, расстрел и снова протест обозначили важный рубеж в истории страны. Апогей событий пришёлся на 17 декабря 1970 года. Ровно 50 лет назад. Как и сегодня, это был четверг – названный чёрным. Времена не нынешние, огонь на поражение. В разных городах ПНР погибли десятки людей. «Резня на побережье» навсегда осталась в польской национальной памяти. «Янек Вишневский пал» – но за него поднялись.
Уходящий год запомнится полякам не только исторической датой, но и самыми массовыми протестами в тридцатилетней пока истории Третьей Речи Посполитой. «Женский страйк» направлен против национал-консервативной партии «Право и справедливость» – идейных наследников одной из тенденций профсоюза «Солидарность». А полвека назад будущие «солидаристы» восстали против правящих национал-коммунистов.
На рубеже 1960–1970-х годов ПНР под руководством правящей компартии ПОРП вступала в полосу затяжного кризиса. Первым секретарём ЦК с 1956 года был Владислав Гомулка – местный «маленький Сталин», в своё время сам репрессированный и вернувшийся на волне XX съезда КПСС под лозунгами «польского пути к социализму» или «социализма с польской грядки».
Были освобождены многие политзаключённые (особенно коммунисты и католические священнослужители), разрешены в умеренных пределах общественные дискуссии, заведён диалог властей с католической церковью. На заводах появилось декоративное «самоуправление». Серьёзным шагом был отказ от коллективизации, роспуск большинства колхозов и госхозов с возвращением земли фактически в частную собственность.
Внутри ПОРП действовал строгий запрет на фракционность и «групповщину». Однако в реальности партноменклатура разбредалась по неформальным кланам.
В 1950-е годы это были «пулавяне» и «натолинцы» (по названиям мест собраний). Первые были ветеранами старшего поколения, часто еврейской национальности, по большей части из идеологического аппарата. В лидеры «пулавян» выдвинулся редактор партийного официоза «Трибуна люду» Леон Касман. Вторые считались «молодыми хамами» и опирались на амбициозных функционеров административного аппарата и силовых структур. Во главе стояли бывший главный комендант милиции Францишек Юзвяк и бывший шеф госбезопасности Владислав Двораковский. Конфликт возник на том, что «пулавяне» – некогда ортодоксальные сталинисты – вдруг совершили крутой зигзаг и сделались проводниками Оттепели. «Натолинцы» сталинистами оставались, и потому возненавидели конкурентов. Характерно, что родоначальник Оттепели, сам Никита Хрущёв предпочитал простодушных «натолинцев» – даже у него «пулавяне» не вызывали доверия.
В следующее десятилетие расклады изменились. «Натолинскую» линию продолжили «партизаны» – жёсткие национал-коммунисты во главе которых стоял министр внутренних дел Мечислав Мочар с генералами-сподвижниками Гжегожем Корчинским (военная разведка) и Францишеком Шляхцицем (главная комендатура милиции). Им противостояли продолжатели «пулавян» – «Силезская группа», прагматичные технократы, сгруппированные вокруг первого секретаря Катовицкого воеводского комитета ПОРП Эдварда Герека. Сам Гомулка старался держаться над схваткой, но его постепенно подчиняла «партизанская» харизма Мочара. В ещё большей степени это относилось ко второму человеку ПОРП – секретарю ЦК по идеологии Зенону Клишко.
Глава МВД, потом секретарь ЦК, потом член Политбюро генерал Мочар, расталкивая всех, продвигался к статусу Первого. В его руках постепенно сосредотачивалась всеохватная власть. На Западе уже готовились иметь с ним дело как с правителем Польши. Пресса называла Мочара не только «авторитарным коммунистом», но «польским националистом» – типа а-ля де Голль. Каким уж национал-патриотом мог быть давний советский агент, прозванный «палачом Армии Крайовой», глубокомысленные авторы в голову не брали.
К середине 1960-х польская Оттепель свелась к одним воспоминаниям. Которые отнюдь не поощрялись. Этапным событием стала травля «сионистской пятой колонны» и жёсткая чистка диссидентства в 1967–1968 годах. Партийная диктатура приобрела выраженные черты милитаризма и шовинизма. Господствовал культ военной силы и дисциплины, развивался поиск «нацпредателей». Был раскручен местный вариант «культа Победы» (надо признать, мочаровские партизаны имели на то больше прав, нежели кое-кто другой: они реально участвовали во Второй мировой войне и освобождении Польши от нацизма). Под предлогом борьбы с сионизмом насаждался антисемитизм. Обличениями бандеровщины прикрывалась ярая украинофобия. (Сам Мечислав Мочар был наполовину белорусом, при рождении его назвали Микола Дёмко. Его жена Фридль, офицер госбезопасности, была чистокровной еврейкой. Но тут действовал геринговский принцип «кто еврей, решаю я».)
Симпатизировал «партизанам» и министр обороны Войцех Ярузельский. Но без особой взаимности – сказывалось разное ветеранское прошлое. Генералы Мочар и Корчинский вступили в компартию ещё до войны и оккупации, в рядах Гвардии Людовой партизанили в самой Польше. Генерал Ярузельский служил под началом советского маршала Константина Рокоссовского, вернулся на родину в рядах Войска Польского, сформированного в СССР, а в ПОРП вступил уже после войны. Так что к партийно-силовой аристократии его причислять не желали.
Увлекшись своими разборками, высшая номенклатура совсем переставала учитывать фактор населения. Магнатам не до хлопов. Но магнаты очень сильно просчитались.
Как и в большинстве других европейских и католических стран, декабрь в Польше – сезон покупок накануне Рождества. 30 ноября 1970 года Политбюро ЦК ПОРП сделало гражданам ПНР своеобразный предрождественский подарок. В рамках «общего курса на замораживание платы и ограничения потребления как средства преодоления трудностей экономического рода» было объявлено о повышении закупочных цен на продукты питания, промтовары и стройматериалы.
8 декабря МВД и Минобороны начали подготовку к мероприятиям по «охране общественного порядка и безопасности». 11 декабря Надвислянские войсковые части (спецназ МВД) были приведены в повышенную боеготовность. Вечером 12 декабря радио сообщило о повышении цен на основные продукты питания в среднем на 23%: мука на 17%, рыба на 16%, джемы и сливовое варенье на 36%. 13 декабря это опубликовала печать.
Народное недовольство не заставило себя долго ждать. Тем более, что слухи о грядущем повышении цен ходили с лета. С понедельника 14 декабря 1970 года взбунтовался север страны – Балтийское взморье, отвоёванное у Третьего рейха.
В далёком Китае эпицентром Синьхайской революции 1911 года стало «Трёхградье» – Ухань (теперь всемирно известный из-за коронавируса). Эпицентром Декабрьского рабочего бунта в ПНР 1970-го стало Трёхградье польское – Труймясто: портовые Гданьск, Гдыня и расположенный между ними курортный городок Сопот (побратим российского Петергофа).
Раньше всех поднялась Гданьская судоверфь имени Ленина. Среди организаторов забастовки был электрик Лех Валенса, будущий первый председатель «Солидарности» и первый президент посткоммунистической Польши. Председателем стачкома стал корабел Збигнев Ярош, его ближайшими помощниками – Генрик Ленарчак и Казимеж Шолох. Гданьскую молодёжь консолидировал на предстоящие уличные драки с милицией семнадцатилетний подсобник из железнодорожной мастерской Анджей Осипув. Возникло эффективное сочетание основательности взрослых мужиков и горячности молодых хлопцев. Забастовочный комитет на Щецинской судоверфи имени Адольфа Варского возглавили слесари Мечислав Доперала и Лонгин Комоловский, крановщик Эдмунд Балука, пожарный Мариан Юрчик. В Гдыне организованный центр сложиться не успел.
Гданьские забастовщики добивались личной встречи с членом Политбюро и вице-премьером Станиславом Кочёлеком. От директора верфи Станислава Лачека требовали начать переговоры об отмене повышения цен, увеличении зарплат, отмене привилегий начальства и специалистов, социальных льготах для работающих женщин. Как видим, первоначально позиция протестующих была более чем умеренной, требования вполне реалистичными. Узнавалось классовое сознание и жизненный опыт таких, как Ярош, Шолох и Валенса. Характерно, что к рабочим примкнули и директор Лачек, и ведущий инженер верфи (будущий директор) Клеменс Гнех.
В Щецине происходило иначе. Балука и Юрчик с самого начала занимали жёстко антикоммунистическую позицию, ориентировались на атакующий стиль и сумели соответствующим образом настроить товарищей. Да и как иначе, если здешний партсекретарь Антоний Валашек во всеуслышание объявил, что не станет «говорить с толпой». Вот куда восходит лукашенковское «не будем разговаривать с улицей». Ничего-то теперешним не придумать сверх комчванства полувековой давности. Валашека, кстати, пришлось снимать с должности (отправили заведовать снабжением советской группы войск). В щецинском фольклоре он фигурирует под кличкой «толстяк из дворца».
В калейдоскоп событий попал Гданьский политехнический университет, где с 1957 года действовал первый в ПНР автономный Студенческий парламент. Утром 14 декабря на лестнице главного корпуса вуза рабочие верфи подрались с проректором Веславом Вельницким. Но попытка провести митинг перед Гданьской Политехникой не удалась. Студенты помнили, как в марте 1968 года корабелы помогали милиции разгонять «банановую молодёжь» (случался, как видим, и в Польше «ватный уралвагонзавод»). Но рабочие были уже иными. Толпа забастовщиков хлынула к железнодорожному вокзалу и воеводскому комитету ПОРП.
«Покажи свою силу!» –скандировали рабочие возле машины правоохранителей. У эстакады Блендник произошла первая стычка с милицией. Вскоре к корабелам присоединились студенты Медицинской академии, а затем и вольнодумцы из Политехники. Новизна времён осознавалась быстро.
Во вторник 15 декабря была объявлена всеобщая забастовка. Загорелся воеводский комитет ПОРП. В магазинах на Райской улице «отоварились» заключённые колонии из Мальборка. Серьёзно пострадало 220 магазинов и 19 общественных зданий. Около полудня протестующие захватили танк, стоявший у гданьской Ремонтной верфи. Ближе к четырём дня со стороны виадука Блендник выстрелил снайпер. Пролилась первая кровь. Скорее всего, случайный прохожий.
Со среды 16 декабря к забастовке в Гданьске стали присоединяться верфь «Парижская Коммуна» в Гдыне, верфь имени Варского в Щецине, машиностроительный завод «Zamech» в Эльблонге, рабочие из Слупска. Свою особую лепту внесло щецинское телевидение – сообщениями о «хулиганствах» в Гданьске. Наверное, в Петербурге мало кто вспомнит, как в марте 2007 года тогдашняя питерская власть всю неделю уговаривала пассажиров метро не идти на марш несогласных. О котором большинство прежде этой информации представления не имело.
Единственным представителем властей ПНР, вступившим в переговоры с забастовщиками, стал председатель президиума городского совета Гдыни Ян Марианьский. Он принял представителей стачкома и подписал протокол о взаимопонимании. Список из восьми требований Марианьский пообещал передать Кочёлеку. Это был шанс избежать кровопролития. Но только теоретический. Марианьский не принимал политических решений. Решали такие, как Кочёлек. А они решили другое.
Высшее партийно-государственное руководство практически не раздумывало. «С контрреволюцией надо не говорить, а стрелять», – сказал секретарь-идеолог Клишко.
Ставка на силовую расправу была сделана на совещании ключевых фигур Политбюро ЦК ПОРП. Решение принимали первый секретарь ЦК Владислав Гомулка, секретарь по идеологии Зенон Клишко, секретарь по силовым структурам Мечислав Мочар, секретарь по административному аппарату Станислав Кочёлек, председатель Госсовета ПНР Мариан Спыхальский, председатель Совмина Юзеф Циранкевич. К ним присоединились секретарь ЦК по пропаганде Стефан Ольшовский, гданьский партсекретарь Алоизий Каркошка, гдыньский Хугон Малиновский и председатель Центрсовпрофа Игнацы Лога-Совинский (начальник казённых профсоюзов проявлял особое усердие).
Партийный приказ приняли к исполнению по армейской линии министр национальной обороны генерал Войцех Ярузельский, его заместители генерал Тадеуш Тучапский и генерал Гжегож Корчинский, начальник генштаба Войска Польского генерал Болеслав Хоха. По линии карательно-милицейской – министр внутренних дел Казимеж Свитала, его заместители генерал Богуслав Стахура (куратор госбезопасности), генерал Тадеуш Петшак (главный комендант милиции), директор Службы безопасности МВД генерал Рышард Матеевский, начальник политического департамента МВД полковник Генрик Пентек.
Оперативный штаб подавления сформировали в Труймясто партаппаратчики Клишко, Кочёлек и Каркошка, армейские генералы Корчинский и Хоха, милицейские генералы Шляхциц и Генрик Слабчик, комендант гданьской милиции полковник Роман Кольчиньский. В Щецине на оперативной связи был комендант милиции полковник Юлиан Урантувка. На Балтийское побережье была выдвинута мощная военная группировка: 550 танков и 700 бронетранспортёров 8-й механизированной дивизии Войска Польского, 27 тысяч военнослужащих и 5 тысяч сотрудников милиции.
Типичный гангстер Корчинский был не похож на рафинированного джентльмена Тучапского. Молодой суетливый Кочёлек не тянул на прошедшего Освенцим ветерана Циранкевича. Образцовый служака Хоха сильно отличался от коррупционера Матеевского. Боевой генерал Ярузельский был не чета кабинетному карателю Стахуре. Прирождённый оперативник Шляхциц, стратег уличного побоища Слабчик (современный ОМОН ведёт свои зачистки по его методикам 1968 года), практики сыска и ареста Петшак, Пентек, Кольчиньский, Урантувка невысоко ставили своего министра-теоретика Свиталу. Деловые администраторы Каркошка и Малиновский не слишком уважали агитпроповских погонял Ольшовского и Лога-Совинского. Национал-коммунист Мочар выглядел иначе, нежели просоветский догматик Клишко. Но все они во главе с бывшими зеками Гомулкой и Спыхальским являли тогда – одно.
Когда в новой Польше пришло время отвечать за кровь, они с энтузиазмом переваливали вину друг на друга. Военно-милицейское командование ссылалось на приказ партийного руководства. Партийные отнекивались в духе «их же не об этом просили». Все сошлись на том, что главными злодеями являлись Гомулка, Клишко, Мочар, Корчинский, Слабчик и Лога-Совинский – которых ко времени разбирательства уже не было в живых. Тучапский выгораживал Ярузельского и в его лице Войско Польское. Шляхциц уверял, будто старался удержать Корчинского от стрельбы. Кочёлек, разыгрывая особо одарённого, говорил, будто «не видит прямой связи» между своими распоряжениями и гибелью людей. Стахура ссылался на служебные обязанности… В результате все обвиняемые благополучно успели уйти из жизни.
Ультиматум забастовщикам предъявил Кочёлек, перед телекамерой обрядившийся в военную форму. Это дорого ему обошлось: именно он превратился в «кровавого чайника», персонифицированный символ декабрьских убийств. «Баллада о Янеке Вишневском» – гимн польского протестного движения – содержит и такие строки:
Кровавый Кочёлек, палач Труймяста,
Из-за него погибают старики и женщины.
Погоди, мерзавец, мы тебя достанем!
Янек Вишневский пал.
Команда на массированный огонь последовала 17 декабря. Всего за декабрьские дни 1970-го погибли 44 человека – сорок один рабочий, два милиционера и один солдат. Восемнадцать жертв пришлись на Гдыню, шестнадцать – на Щецин, шесть – на Гданьск, один – на Эльблонг. Раненых было свыше тысячи двухсот, из которых более сотни – военные и милиционеры. Генералы Корчинский и Петшак, полковники Кольчиньский и Урантувка отчитались о выполнении. Похвалив себя и свои ведомства за «самоотверженный героизм».
Протестующие яростно сопротивлялись даже под огнём. Особенно в Щецине, где многотысячная рабочая демонстрация подожгла здание воеводского комитета ПОРП. На малой родине Екатерины Великой, учинившей три раздела Польши.
В «чёрный четверг» 17-го погиб в Гдыне восемнадцатилетний рабочий судоверфи «Парижская Коммуна» Збигнев Годлевский. Он жил в Эльблонге, в Гдыню приезжал на работу. В забастовке Збигнев не участвовал (может быть, не успел присоединиться). Три пули оборвали его жизнь на автобусной остановке. Смерть юного Збышека усилила ярость протеста. Тело убитого положили на сорванную дверь и пронесли по улицам Гдыни, впереди процессии с окровавленными бело-красными полотнищами – польскими национальными флагами. Похороны прошли в ночь на 19 декабря, без семьи, на кладбище в гданьском районе Олива. Лишь в 1971 году останки были переданы родственникам для перезахоронения в Эльблонге.
Имя Збигнева Годлевского не было широко известно, но о гибели юноши в Гдыне знала вся Польша. Именно ему посвятил «Балладу о Янеке Вишневском» активист «Солидарности» Кшиштоф Довгялло. Когда обстоятельства трагедии 17 декабря 1970 приобрели всеобщую известность, Довгялло извинился перед родителями Збышека – не зная его имени, он не смог назвать его в балладе.
Тем же утром на вокзале попал под обстрел и скончался по дороге в больницу разнорабочий гдыньского порта Брунон Дрыва. Как и Збигнев Годлевский, он не участвовал в протестах. Был тайно захоронен на Витоминьском кладбище Гдыни в ночь на 19 декабря. Овдовевшая жена Брунона Стефания Дрыва вместе с детьми уехала из города.
В пятницу 18 декабря балтийскую эстафету ненадолго приняли Варшава, Вроцлав, Белосток и печально известный Освенцим. Той остроты, что на побережье, события здесь не приняли. Но в тот же день Гомулка слёг с сердечным приступом. Дольше всех, до 22 декабря, бастовал Щецин.
20 декабря в Варшаве собрался пленум ЦК ПОРП. Обстановка располагала к быстрым решениям. Ставка на расправу не оправдывала себя. И тут настал час прагматиков «Силезской группы» – переигравших многолетние расклады.
«Партизанская фракция» национал-коммунистов подвергалась полному разгрому. Хотя не одномоментному. Гомулка и Клишко были отставлены сразу. Мочар же наоборот поднялся ступенью выше: из кандидата в члены Политбюро. Избавиться от него немедленно Герек не мог. Но в принципе вопрос был решён. Убрать Мочара с вершин посоветовал лично советский премьер Алексей Косыгин (понятно, что от имени Леонида Брежнева): «Человек аморальный и двуличный, антисемит с неприкрытыми диктаторскими наклонностями». Вот тебе и «польский де Голль», кем оказался-то. В июне 1971-го Мочар перестал быть членом ЦК, в декабре ушёл из Политбюро.
В феврале 1971-го покинули Политбюро Кочёлек и Лога-Совинский. В конце года расстались и с Циранкевичем (он, правда, некоторое время заменял в Госсовете отставленного Спыхальского). Все авторы политического решения о расстрелах оказались отстранены. Главные фигуры – с концами. Был отправлен послом в Алжир генерал Корчинский, снят с милицейской главкомендатуры генерал Петшак.
На пленуме 20 декабря новым первым секретарём ЦК ПОРП был утверждён фронтмен «Силезской группы» Эдвард Герек. С 1957 года он руководил Катовицким воеводством, центре угледобычи в Верхне-Силезском бассейне. Катовицкая воеводская парторганизация стала самой многочисленной в ПОРП. Поблизости от Катовице, в нижнесилезском городе Легнице базировался штаб Северной группы войск СССР. На посту руководителя шахтёрского региона Герек наладил тесные связи и регулярный обмен делегациями с украинским советским Донбассом.
Простые поляки воспринимали Катовицкое воеводство как регион на особом положении. Своеобразный оазис с лучшим товарным обеспечением и более высоким уровнем жизни. За вотчиной бывшего «бельгийца» Герека закрепилось ироническое прозвание «Катанга» – по аналогии с непризнанным государством Моиза Чомбе в одноимённом шахтёрском регионе бывшего Бельгийского Конго. По очень злой иронии судьбы, через много лет провозглашённые в побратимских регионах польской «Катанги» ДНР и ЛНР получили иронические прозвища «Донбабве» и «Луганда». Но это уже совсем другая история.
Падение Гомулки не привело к затуханию волнений. Наоборот, рабочие ощутили силу. В январе 1971 года Польшу охватила вторая волна массовых забастовок. Теперь в авангарде выступил Щецин – всё та же судоверфь имени Варского во главе с социалистом Балукой и национал-консерватором Юрчиком. (Интересно, что декабрьский лидер Доперала отошёл от движения. В феврале он был избран секретарём заводского парткома, но через несколько месяцев ушёл с этого поста, а в 1973 году отправился в годичное кругосветное плавание на яхте.)
Фанатично преданный Балуке слесарь-прокатчик Адам Ульфик сформировал при забасткоме секьюрити и «рабочую гвардию». Партийный агитпроп завыл о «белом терроре». Им было чего бояться: раньше Ульфик, бывший заключённый нацистского концлагеря, не только многократно попадал в милицию за пьяные драки, но и застрелил садиста-капо, специально за этим пробравшись в Западную Германию. «Крутые парни правили нашей Щецинской республикой», – по сей день вспоминают те события ветераны рабочей борьбы. К щецинцам присоединились текстильщики Лодзи, потомки участников Лодзинского восстания 1905 года.
24 января 1971 года Эдвард Герек лично прибыл в Щецин и девять часов вёл переговоры с забастовщиками, которых возглавлял Балука. 25 января новый генсек встретился с делегацией гданьской верфи имени Ленина, в которой выделялся Валенса. Итогом стало решение ЦК отменить повышение цен и заморозить их на два года. Вместо цен были повышены зарплаты низкооплачиваемым профессиям. На Ленинградском проспекте в центре Гданьска для рабочих построили «Ленинградские блоки» – многоквартирные дома по типовому проекту ДСК-3 из ленинградского Автово.
Восстание было подавлено. Но при этом же и победило. Самые одиозные из главарей режима были вынуждены уйти. Изменился не характер режима, но его политический курс. Ушёл в прошлое мочаризм и уже никогда не вернулся. И конечно, социальную политику пришлось заметно смягчить. Что выразилось в поспешном отказе от издевательского повышения цен.
Начиналась «эпоха Герека», когда давление и репрессии старались заменять социальным маневрированием. Вместо стрельбы предпочитали откупаться. Но уже в 1976 году бунт варшавских и радомских рабочих подавляли прогоном сквозь строй милицейского дубья. Причём командовал этими мероприятиями всё тот же ясновельможный генерал Стахура. Окончательный тупик настал к 1980 году. Характерно что на партийных постах вскоре снова уселись Мочар и Кочёлек: первый прямо в Политбюро, второй в Варшавском комитете. Не говоря о Каркошке, который вообще был любимцем Герека. И уж тем более – о генерале Ярузельском, именно при Гереке кооптированном в Политбюро.
Декабрьское кровопролитие стимулировало в польском обществе рост антикоммунистических настроений. Оппозиция приобрела тяжёлый, но важный опыт. Именно после этих событий Яцек Куронь выдвинул лозунг: «Не жгите их комитеты, создавайте свои!» Этот тезис породил «Солидарность». Костяк которой создали ветераны декабря 1970-го.
В 2011 году вышел фильм польского режиссера Антония Краузе – «Чёрный четверг. Янек Вишневский пал». Пронзительный кинорассказ о том Декабре. В центре сюжета судьбы погибших рабочих Брунона Дрывы и Збигнева Годлевского. «Покажи руки. А, чёрные! Бандит с верфи!» – говорит страж порядка, установленного Польской объединённой рабочей партией.
Показано в картине и совещание в кабинете первого секретаря ЦК. Вальяжно расселись сам Гомулка, его правая рука Клишко, «партизан»-силовик Мочар, премьер Циранкевич, пропагандист Ольшовский… Но кого-то явно не хватает. За кадром остался военный министр Ярузельский.
Автор сценария Мирослав Пепка объяснял этот пробел стенограммой заседания. Решала, мол, партийная верхушка, а не военное командование. В принципе было так. Но в данном случае объяснение выглядит натянутым. Есть иное: создатели фильма, как и тогдашний президент Польши Бронислав Коморовский, не хотели показывать пана Войцеха в этой компании. Не хотели, чтобы первый глава Третьей Речи Посполитой сидел среди убийц. Как бы оно ни было в реальной истории.
Но не это главная тема фильма. Твёрдость и мужество восставших. Неодолимая сила обычных человеческих чувств. С ними не тягаться никакому государству. Решимость обычных людей отстоять добро и справедливость. «Чтобы никогда больше брат не убивал брата», – сказала, посмотрев фильм, Стефания Дрыва.
Сергей Парамонченко, специально для «В кризис.ру»