Когда слово дают народу

26 марта — важная дата политической истории России и её ближайших соседей. Тридцать лет назад Ленинград стали называть «городом четырёх революций». И не зря. И не только Ленинград. Народу дали сказать хотя бы полслова — и он немедленно разрушил начальственно-холуйский миф о своей любви к режиму и единодушии с властью. Камень покатился с горы, обрушивая КПСС. Всемогущую партию громили обычные люди. От которых этого никак не ждали. Да и они сами от себя не ждали.

Многоходовочка по-горбачёвски

1 декабря 1988 года принят Закон СССР «О выборах народных депутатов». Общие выборы назначены на 26 марта 1989. Они проводились по модели политической реформы, начатой Январским пленумом ЦК 1987-го и утверждённой XIX конференцией КПСС в июне 1988-го. Михаил Горбачёв стремился, сохраняя однопартийную систему, резко обновить партаппарат, заменить брежневские кадры своими. Для этого секретарей обкомов выволокли на суд избирателей —  отсеять «не умеющих работать по-новому».

Кроме того, партийное руководство рассчитывало переложить на Советы ответственность за «трудности Перестройки»: «Свежий ветер перемен дочиста вымел все прилавки» — так ведь сами виноваты, сами так проголосовали. Как сказал Джордж Карлин: «Ты создал эту проблему. Ты за них проголосовал. У тебя нет права жаловаться».

Наконец, Михаил Сергеевич планировал укрепить собственное положение, совместить руководство КПСС с председательством в Верховном Совете. План в силу своей хитрости казался удачным. В действительности же, как заметил Михаил Геллер, «Михаил Горбачёв никогда не понимал ни что он делает, ни какой сегодня день недели».

Новый порядок выборов был примерно таков: 750 депутатов по территориальным округам, 750 — по укрупнённым национально-территориальным, 750 — от «общественных организаций» вроде КПСС или Всесоюзного общества филателистов. Кстати, последняя новация дала радикальным диссидентам повод назвать избирательный закон фашистским, с намёком на корпоративное государство. Речь шла о Съезде народных депутатов, собиравшемся на несколько дней дважды в год. Подразумевалась якобы «высшая власть». Съезд, в свою очередь, избирал Верховный Совет для постоянного функционирования, также — отдельно — председателя ВС, который считался высшим должностным лицом государства.

«Политика партии должна осуществляться через Советы»,— подчёркивал Михаил Сергеевич на XIX партконференции. Советы, понятное дело, усечены в правах и управляемы. Всё по Ленину. Заметим, что парламента реально не существовало. Вместо него «громоздкая комбинация из «надпарламента» и «подпарламента».

Именно это и предлагалось избрать. Разрешалось — на альтернативной основе, из нескольких, обычно двух, кандидатов. Это стало эпохальным сдвигом. Однако секретари обкомов и председатели исполкомов шли в своих округах единственными. Для других случаев существовал институт окружных собраний, дабы можно было отсеять неблагонадёжных под патронажем партийных инструкторов. В общем, всё под контролем.

Креативный класс в деле

Однако что казалось реальным в 1988-м, уже не катило в 1989-м. Речь идёт даже не о республиках Балтии, Армении, Грузии и Западной Украине — там национал-демократы настраивались на взятие власти. Но и в больших городах РСФСР усиливались активные группы, противостоявшие КПСС под лозунгами «движения в поддержку Перестройки».  Кадры для них поставляли преимущественно ИТР, институтская и заводская интеллигенция, служащие. К ним примыкали рабочие и маргиналы.

При всём при том о «смене общественного строя» почти никто не говорил — это было прерогативой Демократического Союза. Но даже умеренные точно знали: хорошо то, что против обкомов. И не только знали. «Осмелели приличные люди» — стала мемом дурацкая фраза Сергея Караганова.

Под приличными людьми понималась статусная интеллигенция в лице экономистов Гавриила Попова и Николая Шмелёва, редакторов Виталия Коротича и Егора Яковлева, поэтов, журналистов, писателей вроде Евгения Евтушенко, Юрия Черниченко, Бориса Можаева и многих других. Выделялся редактор МИАИ Юрий Афанасьев, превратившийся в идеолога и публичное лицо антисталинизма. Главным стратегом смотрелся Попов. Такие фигуры предлагали себя избирателям в духовные вожди, а Горбачёву — в референты.

«Кузьмичи-обкомычи» не видели серьёзной опасности. Что значат «итеэры» и писаки против властной машины КПСС? Смешно. Но партократы не учли два момента. Во-первых, Горбачёв не позволял применять административно-полицейский ресурс в нужных номенклатуре масштабах. Каковы бы ни были на то причины, в этом великая историческая роль генсека. Во-вторых, номенклатурщики, страшно далёкие от народа, не представляли, какая ненависть к КПСС сконцентрировалась в заводских  курилках, рабочих общагах и цехах, ночных шофёрских столовках. Это оказалось главным фактором.

За коммунистов против коммунистов

Выборы от «общественных организаций» — в соответствующих руководящих органах — проходили раньше голосования по округам. От КПСС выдвигались 100 кандидатов на 100 мандатов, в «альтернативность» не играли. При таком голосовании в ЦК Горбачёв получил 22 голоса против. «Мало», — прокомментировал Михаил Сергеевич. Смелей, мол, критикуйте! Лидером антирейтинга оказался главный партийный консерватор Егор Лигачёв — 77 против. Даже в ЦК КПСС! Зато вторым по антирейтингу стал другой член Политбюро и секретарь ЦК — лидер партийных либералов, «архитектор перестройки» Александр Яковлев, получивший более 50 голосов против. Таким образом, если бы на 100 мандатов претендовал 101 кандидат, то не прошёл бы Лигачёв, а при 102 кандидатах — ещё и Яковлев.

Партбилет сам по себе перестал иметь значение. По самому престижному в стране московскому округу № 1 баллотировался Борис Ельцин — член ЦК КПСС, председатель Госстроя СССР. Бабушки на лавочках говорили корреспондентам: «Я буду голосовать за Ельцина, против коммунистов!»

Аналитики отмечали: «Ельцин говорит языком озлобленного московского лимитчика». Зимой — весной 1989-го Борис Николаевич уже не извинялся перед товарищем Горбачёвым, как осенью 1987-го, и не просил партию о политической реабилитации, как летом 1988-го. Главным трендом стал бешеный популизм, в котором обличения зажравшейся номенклатуры перемешивались с эсеровщиной в стиле «всё отнять и поделить». Ясное дело, не у фарцовщиков, а у их гонителей. Самое страшное для властей, что «ельцинское движение» быстро и самостийно структурировалось. Появлялись и объединялись тысячи активистов с горящими глазами. Руководил движением Лев Шемаев, отсидевший в своё время за убийство в драке (после августа 1991-го он был назначен начальником управления московских бань).

Демсоюз выступал против Ельцина, видя в нём будущего диктатора. Зато Ельцина поддержал НТС. Руководство приняло специальное решение, обязавшее всех московских членов Союза проголосовать за него. Даже тех, кто не хотел.

В Ленинграде по одному из округов баллотировался редактор журнала «Нева» Борис Никольский — перестройщик, откровенный сторонник многопартийности и тоже, что характерно, член КПСС. Против него был выдвинут учёный Людвиг Фадеев. Обкомовские машины агитировали за него с громкоговорителями: «Беспартийный! Голосуем за беспартийного!» Но народ обмануть не удалось. Победил Никольский. 

Веское слово простого человека

Коммунисты старались подкупить избирателей. Например, на агитпунктах ткачихи Галины Синцовой устраивались дешёвые распродажи трикотажа. Но демократические активисты прошлись по её листовкам с фотографиями и написали на лбу: «Член обкома». Этого оказалось достаточно, чтобы Синцова проиграла.

Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, кандидат в члены Политбюро  Юрий Филиппович Соловьёв баллотировался безальтернативно. Тем не менее, за него проводились пикеты у станций метро. Народным массам как бы намекали: у нас демократия и политическая борьба.

Март рождал живописные картины. Стоит мужик, раздаёт обомовскую листовку за Соловьёва. К нему подходит дээсовка:

— Ах ты, шкура продажная! А ведь рабочий небось…
— Я не продажный, денег не получаю за это!
— Что? Такой грязью бесплатно занимаешься? Ну значит, ты совсем конченый, что с тобой говорить.
— Я за отгул… — мужик стыдливо отводит глаза.

Как видим, народные массы ответили по-своему, без экивоков. «Мы академиев не кончали». Организатором массовой антиобкомовской уличной агитации стал водитель такси Игорь Сошников.

Окружное собрание в том же Ленинграде намеревалось выдвинуть единственного кандидата — первого секретаря горкома Анатолия Герасимова. Решение почти принято. Вдруг на трибуну выходит товарищ Дружинин и произносит: «Я никогда в жизни не выбирал, дайте мне выбрать», — после чего падает мёртвым. Сердце не выдержало. С собравшимися происходит катарсис. Специально отобранные люди забывают, зачем пришли. Утверждаются две кандидатуры: секретарь Герасимов и инженер Юрий Болдырев. На выборах Болдырев получает более 70% голосов. «Я завидовал ему, — сказал потом Герасимов, — его добровольно поддержали десятки энтузиастов». Вскоре после этих слов Анатолия Николаевича сняли с должности.

Одну из ленинградских улиц предполагалось назвать именем избирателя Дружинина. Казалось, новый демократический Ленсовет такую инициативу подхватит. Но этого сделано не было. Знаменитая либеральная инертность проявлялась уже тогда.

Формальная классовая принадлежность кандидатов мало что решала. Рабочие голосовали за любого, кто олицетворял перемены. Профессор юрфака ЛГУ Анатолий Собчак поспорил с коллегой на бутылку коньяка: мол, выдвинется и победит номенклатурного слесаря. В результате отец ведущей «Дома-2» выиграл не только коньяк. И не только он.

Группа рабочих ГАЗа выдвинула кандидатуру академика Сахарова: ещё три года назад он находился в ссылке в этом городе. Андрей Дмитриевич отказался — пожелал баллотироваться от «общественной организации» АН СССР. Академики его избрали. Но такое отношение демократической элиты к демократическим массам впоследствии аукнулось.

12 марта, в самый разгар предвыборной кампании, на всю страну прогремела акция ДС у Казанского собора в Ленинграде, организованная инженером Михаилом Дудченко. Не обошлось без эксцессов. Например, в преддверии митинга активисты стали клеить листовки на лобовые стёкла автомобилей. Мол, приходите во столько-то, будем митинговать. Один из водителей возмутился: «С ума сошли! Силикатным клеем!» Михаил, в отличие от современного «СтопХама», оказался вежлив. Он попросил извинения и предложил компенсацию за ущерб. На что водитель уточнил: «Так во сколько туда приходить?»

Нетрудно догадаться, что коммунисты запретили митинг. Но людям на мнение толстопузых начальников было наплевать. Людей собралось немерено. Милиция ничего не могла сделать с этим собранием демократов, русских националистов и просто хороших людей. Два дээсовских бугая, Леонид Гусев и Андрей Мазурмович, забрались на памятник Кутузову и развернули триколор. Милиция, кажется, уже догадывалась, что через пару лет ей предстоит защищать общественный порядок под этим флагом.

Но прежде чем защищать, надо ещё добиться. Спустя какое-то время на несанкционированный митинг вышли… сотрудники милиции под руководством майора Николая Аржанникова. «Не хотим быть бульдозерами на исполкомовском топливе!» — этот лозунг актуален и поныне.

Аржанников, Дудченко, Сошников… Именно такие люди определяли судьбу страны. Дудченко и Сошникова с нами уже нет. Как нет замечательного питерского писателя Михаила Чулаки, тоже активиста, не рвавшегося в верхи. Но их помнят. И смена придёт.

Не ждали

27 марта 1989-го. В первые часы после подсчёта голосов над страной висела тишина. И вдруг прокатилось: «Власть коммунистов пала!»

Поражение потерпели 38 первых секретарей обкомов. На первый взгляд, не так уж много — на фоне 122 обкомов и 6 крайкомов, существовавших тогда в Советском Союзе. Но разгром коммунистов свершился в крупнейших городах, индустриальных регионах, научных центрах. Москва, Ленинград, промышленный Урал, шахтёрский Кузбасс, нефтеносная Тюмень… Против КПСС выступили рабочий класс и техническая интеллигенция. Подобные тандемы — знак скорого конца режима. Избрание секретарей в сельских местностях или в Средней Азии не могло ничего изменить.

Ельцин получил 91,5%. Против него, правда, баллотировался не секретарь, а другой кандидат горкома — генеральный директор ЗИЛа Евгений Браков.

В Ленинграде из семи членов обкома проиграли шесть, начиная с Соловьёва. Избраться удалось только директору химкомбината Борису Гидаспову, которого активисты просто не заметили. Забыли написать на его листовке о членстве в ОК КПСС. Через две недели обком собрался на пленум. «Это балдёж», — говорили читатели «Ленправды».

«Антисоциалистические силы добились всех своих целей,— заявил секретарь Ленинского райкома Виктор Ефимов, известный ортодокс-сталинист, будущий владелец макаронной фабрики.— А пресса, которая, которая кормится у партии, ничего не противопоставляет». Ему ответил редактор «Ленправды» Андрей Варсобин: «Товарищ Ефимов, это аппарат кормится на средства, зарабатываемые средствами массовой информации». Им было что обсудить. А по итогам выборов тот же Варсобин грустно произнёс: «Задумываешься, став седым, для чего жил всё это время».

«За Ленинградом пристально наблюдает весь мир. Знают повсеместно и о нашем поражении на выборах»,— констатировал Соловьёв. В отличие от своего однофамильца, недоделанного телекиллера, он оказался человеком относительно приличным (многие тогдашние аппаратчики производят такое впечатление на фоне нынешней администрации РФ): немедленно подал Горбачёву рапорт об отставке, которую в случае поражения обещал заранее. Генсек промурыжил его до лета, после чего заменил Гидасповым. Это был очередной этап реализации плана реформ. Не считая такой мелочи, что Гидаспов сделался ярым противником Перестройки.

В городе четырёх революций появилась речёвка: «Участь аппаратчика любого — это финиш Юры Соловьёва». Впрочем, в «лихие девяностые» Соловьёв стал не последней фигурой в петербургском строительном бизнесе. А в начале 1990-го он узнал друзей во всей красе: Гидаспов исключил его из КПСС за покупку «Мерседеса» («личная нескромность»). Холуи это вотировали. Вскоре решение пришлось отменить, и Соловьёва восстановили в партии. Забавно было всё это наблюдать.

Ленинградский пленум по указанию Соловьёва принял решение: борьбу за обкомовские кандидатуры не продолжать, повторно на выборы не идти. Те же настроения через несколько недель доминировали на пленуме ЦК: не соваться, не изберут, будет один позор. Горбачёв воспользовался этим прозрением и убрал из ЦК свыше ста брежневских ветеранов. К чему изначально и стремился. Здесь его желания временно совпали с общественным порывом. Дальше стало сложнее.

Михаил Сергеевич сделал из 26 марта своеобразный вывод: КПСС одержала крупную победу. Ведь аж 85% депутатов — члены партии. Это больше, чем в брежневском «блоке коммунистов и беспартийных». Правда, в списке коммунистов оказались такие видные марксисты-ленинцы, как Ельцин, Попов, Собчак, Афанасьев, Болдырев и сотни их единомышленников. Торжество коммунистических идей, спору нет.

Так или иначе, конституционно закреплённая «руководящая роль КПСС» превратилась в посмешище. «Единство партии и народа», «партия рабочего класса» и прочие бравые слоганы сделались несмешным анекдотом. Деморализованный партаппарат лежал в политическом нокауте. Лидерство перехватили статусные либералы, поддержанные популистско-демократическим движением. И верхушечные авторитеты вроде Ельцина и Попова, и новые активисты типа Шемаева ощущали собственную силу. Уже в конце 1989-го, в преддверии республиканских и городских выборов, демократы решили играть на выигрыш. Спустя 14 месяцев после 26 марта 1989-го Ельцин стал главой РСФСР, Попов — Москвы, Собчак — Ленинграда.

Вечная проблема

Партократы не ждали такого исхода. А ведь нечто подобное ощутили бюрократы и после первых в тысячелетней истории России выборов 1906-го. Первая Государственная Дума. Тогдашняя номенклатура Николая II была уверена в монархическом чувстве крестьянского народа не в меньшей степени, нежели горбачёвская номенклатура — в коммунистической сознательности советского рабочего. В результате Первая Дума оказалась напичкана кадетами, тогда как монархисты-черносотенцы потерпели сокрушительное поражение. И вот снова выяснилось, что на более-менее нормальных выборах русский народ голосует за либералов и безжалостно бракует начальников с холуями.

Можно понять, почему вынужден был организовать выборы царь — в России шла революция. Но зачем это было Михаилу Горбачёву? Неужели не мог разогнать одних аппаратчиков и заменить другими без помощи Льва Шемаева? Предыдущие генсеки как-то обходились.

Вынесем за скобки личные побуждения Михаила Сергеевича — тягу к новизне и реальной популярности, желание покрасоваться перед Западом. Или даже — чем чёрт не шутит? — действительно либерально-правовые убеждения до некоторой степени. Главное всё равно в другом. Почти три года пребывания у власти наглядно показали непреодолимую силу повседневного бытового сопротивления. Рабочий-волынщик и инженер-курильщик, спекулянт и цеховик, хулиган и уголовник сливались в многомиллионную массу. Которую больше не удавалось заставить работать с отдачей на номенклатурное государство. ГУЛАГ, даже «лайт», превратился в анахронизм, причём первый облом случился ещё при Юрии Андропове. Пришлось искать новации, последствия которых партийные мудрецы и в страшном сне не могли предвидеть.

Придётся и теперь. Уже скоро. Нынешние номенклатурные олигархи боятся пикетчиков и блогеров. А обломаются, как всегда, на «ватниках» и братве — вечной проблеме начальственных лбов. 

Второй виток

Рассказ о 26 марта 1989-го будет неполным, если не вспомнить о 2000-м. В этот  же день, ровно 11 лет спустя, президентом РФ избран экс-подполковник КГБ СССР Путин Владимир Владимирович.

Казалось бы, дата опровергла сама себя. Однако не всё так просто. Тогдашний Путин — это преемник Ельцина, реформатор, антикоммунист. Называвший себя либералом и высказывавший желание ввести Россию в НАТО. Нынешние НОДовцы и агитпроповцы всех мастей почему-то не вспоминают об этом.

Хуже другое. Не было уже ни кадрового актива демократов, ни великих надежд весны 1989-го. Победу «продинамили». На презентациях и в загранпоездках. Во взяточном хапке (Попов фактически узаконил взятки в московской мэрии). В сговоре с номенклатурой (тот же Попов и Лужков, не говоря о тандеме Собчак — Путин). В либеральных разглагольствованиях ни о чём.

Зато — наглядный урок: вождям — узда, вера — низам. На новом витке решат всё равно они.

Михаил Кедрин специально для «В кризис.ру»