75 лет назад коммунистическая охранка в Албании арестовала молодую женщину. Её звали Мусина Кокалари. Разные сохранились изображения. Добрая улыбка, лиричный взгляд. Вдохновение убеждённости, идущей на гибель во имя. Миловидная девушка. Эталон несдвигаемой стойкости. Писательница, первая албанка-прозаик. Подсобница в колхозе и на стройке. Политзаключённая, Мученица демократии. Идеолог демократического социализма. Практик мирного протеста. Страшная жизнь. Великая судьба.
Родилась Мусина буквально за пару недель до Русской революции – 10 февраля 1917-го. В турецкой Адане. Но родом была из албанской Гирокастры. Мусульманка, но особой религиозностью не отличалась. Родители – национальные активисты, люди культурно продвинутые – не имели по этой части претензий. Семейство Кокалари и так было в большом авторитете. И в родственной связи со знатным и зажиточным кланом Ходжа.
В юности Мусина Кокалари дружила с Энвером Ходжей. Будущим коммунистическим диктатором. Оба помнили это всю жизнь. Один со злобной ненавистью, другая с холодным презрением.
Вейсим Кокалари, брат Мусины, владел книжным магазином. Она с детства любила читать. Её поэтом был Наим Фрашери. Национальный герой, идеолог независимости и албанского «хождения в народ». Свет просвещения, культура добра. На этом она воспиталась.
Мусина окончила в Тиране привилегированный Педагогический институт. В Римском университете защитила дипломную работу по творчеству Фрашери. Вместе с писателем Ласгушем Порадеци открыла кафедру албанского языка. Стала писать сама. Из Италии опубликовала в Албании книгу «Как говорила мне старая мать» – авторское переложение фольклора южных албанцев-тосков на современные ей реалии. Первая албанская проза, написанная женщиной. (Первой-албанкой поэтессой была Несибе Доби в конце XIX века.)
Общественная атмосфера в тогдашней фашистской Италии походила на современную РФ. Разумеется, худшими своими чертами. Человека душевного и мыслящего это не могло устроить. К тому же через год после переезда Кокалари в Рим итальянские фашисты захватили Албанию. Слушать про «албанаш», «родные гавани», «вековые единства» и «сакральные места» Мусина не хотела. Хотя, надо признать, многие её соотечественники повелись на это.
В 1941-м Кокалари завершила учёбу. Политика её не интересовала, она хотела просто писать. Но, как часто бывает, политика заинтересовалась ею. Фашистскую Италию подминала нацистская Германия (уж мы-то знаем в последние лет семь, как стремительна подобная эволюция). Удушливые «духовные скрепы» заставили Мусину уехать. Вернулась в Албанию. А там – партизанская война с оккупантами. Сначала итальянскими, потом немецкими.
В Национально-освободительном фронте верховодила Коммунистическая партия Албании, в КПА командовал Энвер Ходжа. Пары лет хватило молодой писательнице, чтобы понять, какую судьбу готовит родине приятель и родственник. Очень помогла этому пониманию жена Ходжи – идеофурия по кличке Хрупкая. Мусина и Неджмие возненавидели друг друга. Первая вторую – за догматичную жестокость. Вторая первую – за смелую убеждённость, ясный взгляд, черты лица и распущенные волосы…
Албанское сопротивление было не только коммунистическим. Кокалари приглядывалась к Национальному фронту – движению Балли Комбетар. Во главе стоял Мидхат Фрашери — племянник её кумира. Однако Мусина остановилась на этом пороге. «По Тиране со своей охраной слонялся Гьон Маркагьони, – писала она потом. – Бешеные оргии устраивал Бекир Вальтери». Названные люди – республиканские националисты, католики с северных гор. Большие патриоты, ярые антикоммунисты. Маркагьони – крутой авторитет традиционного горского клана, Вальтери – национал-террорист. Эстетика бешеных оргий, оружия и насилия отвращала Мусину. Равно как и дружба с немцами. Она не увидела, чем Гьон с Бекиром лучше Энвера.
Ибо – к чему стремиться? Точно не к тому, чтобы один фашизм заменить другим. К политической свободе и социальной справедливости. К демократии и равноправию. Чтобы албанец не стрелял в албанца и не пытал в подвале. Кокалари выбрала третий путь демократического социализма.
Ничего подобного в Албании не бывало. О таком и не слыхали. Демократический социализм – это идеология социал-демократии. Социал-демократия – это политкомитет при рабочих профсоюзах. Откуда это в стране горных пастбищ, лесов и пещер, кукурузных и табачных полей, пасек и виноградников, в крайнем случае ремесленных мастерских?
Но таков был идеал Мусины. Который она решила создать в реале сама.
Мусину Кокалари поддержали интеллектуалы-идеалисты, такие же, как она. Драматург Митхат Аранити, литературовед Исуф Лузай, адвокат Скендер Мучо, лингвист Сельман Риза. Они провозгласили Социал-демократическую партию. Свобода мысли как залог свободы людей. Справедливость и равноправие. Мир и демократия. А действовать – только словом, только открыто и только по закону. Не иначе.
Это был февраль 1944 года. Мусине только что исполнилось 27 лет.
Оккупанты начали охоту на СДП. Нацисты расстреляли Мучо. Им помогали коммунисты. И даже превзошли своих двоюродных. Аранити бросили в тюрьму. А двух братьев Кокалари расстреляли. Так погибли Вейсим и Мунтаз.
Но сестра не сдавалась. Продолжала агитировать за идеал. Выпускала «Голос свободы» – газету СДП. Издала два сборника рассказов: «Как раскачивалась жизнь» и «Вокруг очага». Главным для неё всё-таки была литература. Стать политиком и шагнуть в пекло заставил ход реала. Человек бывает обязан.
В конце ноября 1944-го коммунисты Ходжи пришли к власти. К тому времени Кокалари понимала всё. «Конец Возрождения» – сказала она, ясно предвидя скорое будущее. Следующий год прошёл в сгущении тоски и тьмы. Но Кокалари продолжала бороться. Без кулака и пули. Не Горный комитет Маркагьони, не подпольное «Отечество» Вальтери, не Кельмендское племенное восстание Прека Цали. Ненасильственное сопротивление, мирный протест – вот её путь.
Коммунисты поначалу поняли превратно. Они не прочь вербовать любителей «умеренности». Мусине тоже предложили: мол, не хотите ли вступить в официозную Албанскую лигу писателей и художников? Не надо никого поддерживать, достаточно принять власть упырей. Мусина отказалась. Помнила убитых братьев. Кстати, книжным магазином теперь заведовала она. Коммуниста Сейфулу Малешову, который возглавил Лигу, через пару лет репрессировали. Вот так им поверить.
Мусина понимала: против тоталитарной диктатуры нужен широкий общественный фронт. Вступила в Демократический союз, в Группу сопротивления. Вместе с антикоммунистическими республиканцами и монархистами. Однако всегда подчёркивала: монархия ей не нравится. Ни в каком виде, даже с конституцией. Кому надо, пусть едут в Великобританию.
Впрочем, Туманный Альбион всё-таки лучше сталинского СССР. Подпись Кокалари стоит под заявлением объединённой оппозиции о демократических выборах. Этот текст получили дипмиссии Великобритании и США. Но ходжаистам без разницы было мнение Антигитлеровской коалиции. Зато по части Мусины Кокалари терпение лопнуло. Решающий день настал 17 января 1946-го, через неделю после провозглашения Народной Республики Албания. Чекисты Ходжи арестовали Мусину.
Дело Кокалари стало из первых публичных репрессий ходжаистского режима. На контроль взял начальник контрразведки полковник Кадри Хазбиу. Будущий министр внутренних дел уже имел богатый опыт расправ в коммунистической тайной полиции ДМП – будущей Сигурими. Следствие вёл директор этого ходжаистского НКВД Нести Керенджи. Во время войны он занимался комсомолом, потом руководил партшколой. Оттуда отправился спецпредставителем в генштаб югославской коммунистической армии. Был близок к Кочи Дзодзе, хозяину МВД, главному организатору репрессий тех лет и главному югославскому лоббисту. Надо уточнить: в те годы Энвер Ходжа являлся полувассалом Иосипа Броз Тито.
Судя по всему, Керенджи большой идейностью не отличался. Тип серого функционера. Но такие особо опасны на службе тоталитарных режимов.
Следователь предъявил Мусине Кокалари стандартные пункты: сотрудничество с монархистами и фашистами, контрреволюционная деятельность, издание неподконтрольной газеты. Идеологических обвинений доказать не удалось. Не то чтобы Хазбиу и Керенджи были профнепригодны. Отнюдь. Просто неприязнь Мусины к правым, тем более ультраправым слишком бросалась в глаза. Не только чины Сигурими, но и Ходжа с супругой знали, что за человек бросил им вызов.
«Я не фашистка и не коммунистка. Я сторонница демократической культуры», – сказала Мусина на допросе. «Давайте закончим об этом, – отвечал Керенджи. – Вы никогда не думали, что попадёте в тюрьму?» Кокалари не замедлила с ответом: «Была в этом почти уверена. Но, по крайней мере, знаю, почему я в тюрьме».
Керенджи оказался разумнее путиноидных соловьёв. В высокие материи не вдавался. Ибо соображал общность своего режима с фашизмом. Да и вообще догадался, как он будет выглядеть в таком разговоре на фоне умной красивой женщины. А ведь протокол начальству показывать. По части идиотизма ходжаисты сильно уступали своим теперешним продолжателям из агитпропа РФ.
По конкретике разговор шёл иначе. О себе Кокалари не скрывала ничего. Да, так думала, да, такое говорила, да, это делала. Например, издавала «Голос свободы». Да-да, «экстремистские призывы» – скажем, к свободе печати, которую коммунисты клялись соблюдать. Но когда Керенджи затребовал фамилии сообщников – получил элементарное: «Не задавайте глупых вопросов».
Сковывало карателей и то, что Мусина знала их фюрера до того, как они родились. И Хазбиу, и Керенджи были на пять лет моложе обвиняемой.
На военном суде Кокалари держалась как обвинитель. Устроители, надо думать, пожалели, что организовали радиотрансляцию. «Мощный образ два дня не сходил с первых полос» – вспоминаются те дни. На каноническом фото Албанского телеграфного агентства женщина в траурной накидке, в глазах глубокая грусть и несокрушимая твёрдость. А на заднем плане – места для публики: функционеры компартии, офицеры армии и Сигурими. Что-то задумчиво они выглядят. Может быть, впервые в жизни.
«Не нужно быть коммунистом, чтобы любить свою страну! Я люблю родину, хотя я не коммунист. Вы выиграли войну, вы выиграли выборы, но вы не вправе преследовать тех, кто придерживается других политических взглядов. Я думаю иначе, нежели вы, но люблю свою страну. Вы преследуете меня за мои идеи. И я не извиняюсь перед вами, потому что не совершила никаких преступлений».
Экстремизм запредельный, если по-нашему по-нынешнему. Оправдание терроризма. Разжигание ненависти. Иностранное агентство. Полный набор.
2 июля 1946 года был оглашён вердикт. Девятерых участников Группы сопротивления и других оппозиционных сообществ приговорили к расстрелу. Мусине Кокалари отмерили 30 лет строгого режима. Потом скостили до 20 лет. (Не два условно Юлии Галяминой. Не полмиллиона штрафа Ирине Прокопьевой. Как видим, здешним есть куда развиваться.)
Ходжаистские репрессии только начинались. Жизнь продолжалась, и допустить этого коммунисты не могли. Через год пошли на смерть и неволю демократы из Депутатской группы. Казнён националист Риза Дани, заключён первый албанский коммунист Костандин Бошняку. Ещё через год закачался в петле всемогущий Кочи Дзодзе – включилась машина внутрипартийной резни, сталинисты истребляли титовцев (любопытно, что серый Керенджи в этом замесе выжил, хотя и лишился должности). В феврале 1951-го антикоммунистический Фронт сопротивления устроил взрыв в советском посольстве, неистовый юноша Хюсен Лула до конца отстреливался от Сигурими. Тоже казни и тюрьмы. Не только боевикам, но просто оппозиционным интеллигентам, которые к взрыву ни сном ни духом. Среди них ихтиолог Сабиха Касимати, школьная подруга Ходжи. Подавление крестьянских восстаний и подпольных организаций. Потом дошло до сторонников советской Оттепели. И тысячи обычных албанцев – за неосторожное слово, за попытку бежать из ада, просто по ходу репрессивной машины.
В стране, население которой к финалу коммунизма не достигло трёх миллионов, только по приговорам убили шесть тысяч. Только по официальной статистике. В тюрьмах вшестеро больше. Только политических. В лагерях, депортациях, ссылках ещё почти вдвое больше. Мусина Кокалари не хотела этого – перед таким режимом она действительно виновна.
Люди сопротивлялись. Кто железным прутом в драке с тюремным конвоем, кто стихотворным словом и револьвером. Последним, уже после Ходжи и незадолго до своего конца, казнили поэта Хавзи Нелу. Он всё же спустил курок. Мусина Кокалари не стала бы.
В тюрьме близ Буррели её держали 16 лет. Произвол начальства, хамство охраны. Но Мусину помнила страна, имя Кокалари знал мир. В 1960 году её внесли во всемирный список «писателей в заключении». Спустя два года коммунисты её выпустили. Условно-досрочно. Но оставили под плотным надзором органов. Сначала держали в колхозе недалеко от прежнего места заключения. Потом выслали в маленький город Решени.
В 1979-м истёк срок интернирования. Мусине Кокалари было уже за шестьдесят. Больше половины жизни прошло в тюрьме и на «101-м». Хотела вернуться в Тирану. Запретили и предписали Гирокастру. Отказалась. Осталась в Решени на положении ссыльно-интернированной. Дочь знатных родителей жила в бараке на болоте с тремя ссыльными семьями. Писательница работала бетонщицей и дворничихой. И вела записи, несмотря на запрет Сигурими.
Писала с натуры, как живут простые албанцы, работающие рядом с ней. В бедности и каторжном труде на номенклатурных хозяев. «Чудовищная жизнь рабочего при социализме» – документальный очерк Мусины Кокалари был написан в 1972 году и опубликован сорок пять лет спустя. Её стиль далёк от пафосных обличений. Но он чёток, резок, доходчив. И под ударом не только чиновники, просто враги народа. Строга Кокалари и к интеллектуалам с их отвлечёнными философствованиями и «внутренней свободой». Помните тех, по Некрасову, «чьи работают грубые руки, предоставив почтительно нам погружаться в искусства, в науки, предаваться мечтам и страстям; кто бредёт по житейской дороге в безрассветной, глубокой ночи…» Мусина Кокалари сама стала из этих людей. И узнала точно: освобождение придёт от них.
Нищета, тяжёлая работа, смертельная болезнь почти без медпомощи. «Я знала культуру демократии, знала трагедию великой революции. Знала особый суд. Знала 16 лет тюрьмы и 22 года интернирования со схватками тут и там. Знала индивидуальный труд рабочего. Знала коллективный труд в селе и на стройке. Знала полное одиночество, знала общее дело тюрьмы. 38 лет не знала семьи. Знала непрерывное землетрясение ради диктатуры. Иногда я говорила себе: в моей жизни не было ничего, что могло бы поддержать человека… Я не обращаюсь ни к кому, а тем более к тому, кто может смягчить мой приговор».
Она выдержала всё, о чём написала. Тот, кто мог смягчить, не смог её сломить. Он был просто бешеным, а против вдохновения это не тянет. Кто знает, снились ли Энверу Ходже глаза Мусины Кокалари при последнем слове на суде. Повезло ему всё-таки, что она не признавала насилия, не брала в руки оружия.
13 августа 1983 года Мусина Кокалари умерла. Хоронили тайно и закрыто, в полицейском порядке, связав руки проволокой.
Коммунистическое строительство в Албании шло свои чередом. Месяца не прошло, как расстреляли Хазбиу. Свидетельствовал против него Керенджи. В зал суда доставленный прямо из тюрьмы. После этого его выпустили под надзор в деревню.
Через восемь лет восставшие албанцы снесли коммунистический режим. И тут случилось нечто подобное нынешним предсказаниям Дмитрия Быкова по поводу Ирины Прокопьевой: «Ведь когда нас начнёт ошарашивать откровеньями наша печать, вас не спрашивать будут – допрашивать. Ей придется за вас отвечать». Немало сподвижников Ходжи посидели в тюрьмах, а кое-кому в камере довелось попробовать железную дверь головой. Оттрубила и Неджмие Ходжа. Некоторые предпочли плюнуть на могилу диктатора. Вроде всё того же Керенджи, который назвал Ходжу «нерешительным»: мол, этот тюфяк недостаточно боролся против Тито.
Мусине Кокалари не пришлось бы совершать таких зигзагов. Она до конца осталась верна себе. Она знала, что рано или поздно победит. Победы Мусина не увидела, зато Керенджи и леди Ходжа увидели свой крах.
Албанцы помнят Мусину Кокалари. В 1993 году ей присвоено звание Мученица демократии. Издаются её произведения, проводятся выставки, снимаются фильмы о «невоспетой героине». Выпущена почтовая марка. Ей посвящён музей, её именем названы в Тиране школа и библиотека. Мусина Кокалари – «икона антикоммунистической оппозиции». По этому образу сверяются подчас действия в современной политической борьбе: а как бы решила Мусина? а как бы она поступила?
В её жизни не было мужа и детей. Но племянник Бардюль – известный албанский дипломат, его дочь Арба – шведский политик, первый албанский депутат Европарламента, учредитель шведского фонда поддержки беларуской оппозиции. Арба, правда, не социал-демократка, а правоцентристка. «Я идеалистка, – говорит Арба, – а мой идеал – Мусина Кокалари». Дальний, но родственник Вильсон – американский инженер космической программы «Аполлон».
Мирный и законный протест против звериной диктатуры не всегда оправдание бездействия и конформизма. Мусине Кокалари не приходилось оправдываться. Метод её борьбы не мог привести к успеху. Но через 45 лет албанские рабочие и студенты поднялись иначе. Снесли истукан Ходжи на площади Скандербега в Тиране. Вместе с властью его наследников. Они помнили имя Мусины, уважали её идеал. Значит, свою победу они принесли и ей.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»