В начале октября 1906-го газета «Русское слово» опубликовала сообщение: ещё две недели назад, то есть в конце сентября, «Онипко бежал из-под стражи по пути из Енисейска в Туруханский край. Из Красноярска были приняты все меры, чтобы найти следы, но уже было поздно». Газета даже не утрудилась сообщить читателям, кто этот таинственный Онипко, справедливо полагая, что это знает всякий царский подданный. И была совершенно права.
Федот Онипко в те годы действительно был известен каждому, кто хотя бы немного интересовался тем, что происходит в Российской империи.
Кубанский крестьянин, закончивший церковно-приходскую школу, самостоятельно подготовился и сдал экзамен в Ставропольское городское училище. Стал волостным писарем, а в 1905-м был избран депутатом Первой Государственной Думы от родной Ставропольской губернии. Было ему в то время от роду 25 лет.
В Думе он примыкал к трудовикам, а политические взгляды имел чисто эсеровские. И не только взгляды, но и вид. Столыпин, посетивший Думу, особо его отметил. Обращаясь к министру финансов Коковцову, поинтересовался, нет ли у этого молодого человека за пазухой бомбы?
Нет, тогда бомбы у Онипко не было. Хотя идеи были вполне соответствующие. «Так как правительство не желает исполнять требований народа, ― писал он своим ставропольским избирателям, ― то мы, крестьянские депутаты, решили вести решительную борьбу с правительством. Знайте, что только борьбою мы обретём своё право, всю землю и всю волю».
Ставропольский губернатор полковник Евгений Эльснер (один из будущих основателей Добровольческой армии) сообщал Столыпину: «В отношении революционирования крестьянских масс я считаю внепарламентскую деятельность Онипко особенно опасною». Хотя эта внепарламентская деятельность Онипко в то время представляла собой всего лишь редактирование газеты «Трудовая Россия».
Вполне очевидно, что после роспуска Думы Онипко подписал знаменитое и совершенно бесполезное «Выборгское воззвание». За это был осуждён по статье 129 Уголовного Уложения Российской империи (публичное произношение речей и распространение печатной продукции, так или иначе прорицающих существующие государственные устои). Но отбыть наказание не успел.
Потеряв депутатский мандат, он прямиком отправился в ЦК ПСР, сказал, что хочет работать в Военной организации партии. Его отправили в Гельсингфорс на общее совещании эсеров и эсдеков. Где было решено совместное выступление моряков Свеаборга и Кронштадта. Онипко поручено политическое обеспечение восстания ― пропаганда, агитация, организация ячеек и боевых отрядов. Именно он получил в Кронштадте шифрованную телеграмму о начале восстания и произнёс перед матросами зажигательную речь «За землю и волю!»
Восстание было подавлено, Федот Онипко был арестован. Суд ещё не завершился, а царь и Столыпин уже получили телеграммы из Ставрополья. «Народонаселение уездного Александровского, пятнадцать тысяч душ, мужчины и женщины и дети единогласно требуют освобождения нашего дорогого брата Онипко. Мы, посылая его в Петербург, говорили: или добудь земли и воли или не возвращайся. Он исполнил последнее. Следовательно, мы виноваты, а не он, судите нас, а не его, невинную жертву. Твёрдо и непоколебимо верим в освобождение и ждём вашего ответа».
Онипко, конечно, не освободили. В губернии начались волнения. Губернатор затребовал дополнительно воинские и казачьи части. На Ставрополье было введено положение чрезвычайной и усиленной охраны. Но подавлять народные выступления не пришлось ― вскоре, по дороге в ссылку, Федот Онипко бежал.
Он добрался до Парижа. Разумеется, без визы и банковской карты. Но не пропал. И не жаловался на судьбу-злодейку. Бывший думский депутат не увидел проблемы в том, чтобы устроиться работать сапожником. А в свободное время учился в Сорбонне. Во время Первой мировой воевал с немцами во французском Иностранном легионе, был ранен. А после великой Февральской революции вернулся в Петроград. Отправился прямиком во Временное правительство. К бывшему однопартийцу Керенскому. И сразу же был назначен комиссаром Свеаборгской крепости, а потом генеральным комиссаром Балтфлота.
Разумеется, он участвовал в работе первого Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Разумеется, был туда направлен съездом крестьянских депутатов родной Ставропольской губернии. Разумеется, представлял земляков в Учредительном собрании. Жил он на Измайловском, 16 ― в доходном доме сельскохозяйственного товарищества «Помещик».
Незадолго до открытия Учредилки, 1 января 1918-го на Симеоновском (теперь Белинского) мосту автомобиль, в котором ехали Ленин, Мария Ульянова и швейцарский коммунист Фридрих Платтен, обстреляли неизвестные. Ленин отделался лёгким испугом. Его пролетарской грудью прикрыл Платтен. В грудь пуля не попала, бывшего слесаря ранили в палец. Мария Ильинична заботливо перевязала его собственным платком.
Совсем никто не пострадал из дюжины нападавших. Они просто скрылись, не оставив следов.
Спустя несколько лет князь Шаховской утверждал, будто покушение организовал он и даже выделил на него аж полмиллиона рублей. Князь откровенно врал, присваивая себе чужие заслуги. На самом деле теракт был организован группой эсеров, созданной Федотом Онипко. Действовали они на свой страх и риск, поскольку в это время ЦК ПСР официально отказался от террора. Но о тех, кто провёл неудачный теракт, не узнали в большинстве своём даже члены партии эсеров. Тем более ― большевики. Следствие, которое возглавлял управделами Совнаркома Бонч-Бруевич (бывший начальник «75-й комнаты» ― комиссии по борьбе с погромами ― прообраза ЧК) ничего не добилось. Даже установить нападавших не удалось, не говоря о кого-то задержать.
Подробности выяснились лишь на процессе ПСР в 1922-м. Федот Онипко значился обвиняемым, напавшим на Ленина и планировавшим взять в заложники Троцкого. Но перед судом он не предстал ― его снова не нашли. Однако в 1924-м он появился сам. И даже выступил с открытым письмом, признавая Советскую власть.
Может оно и так. Однако на службу к признанной власти Федот Онипко не пошёл. Предположительно работал в военно-морской секции «Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Что стало с ним после закрытия общества, неизвестно. Никаких данных об аресте или расстреле нет. Не исключено, что жил себе в родном Ставрополье, особо и не скрываясь. Может, даже под своим именем. Может, даже партизанил помаленьку. Может, даже создавал традицию. Не зря же на Ставрополье за последние полгода дважды зафиксированы попытки поджога ― военкомата в Минводах и железноводской администрации. Не особо удачные, но всё равно пугающие режим. Как Кронштадтское восстание или покушение на Ленина.