Говорить о действиях нового кабинета пока, конечно, рано. Но преемственность политики по важным направлениям определяется быстро. Когда люди, обеспокоенные судьбой образования и науки, требовали отставки Андрея Фурсенко, хотелось задать им два вопроса. Первый: уверены ли они, что так уж многое зависит от того, кто сидит в министерском кресле? Второй: С чего они взяли, будто пришедший на смену поведет иную линию?
Андрей Фурсенко еще паковал вещи, готовясь переезжать с Тверской, а Дмитрий Ливанов, еще в статусе ректора Московского института стали и сплавов, но уже наверняка зная о своем назначении министром образования и науки, выступил с заявлением, практически дублировавшим сказанное ушедшим министром месяца полтора назад. Сразу надо уточнить, что речь шла не только о сокращении бюджетных мест в вузах. Многое в заявлении было вполне здраво, хотя и дискуссионно. Сегодня министр категорически опровергает то, что сказал, будучи ректором. Но ведь «слово не воробей».
Впрочем, преемственность не удивляет. Во-первых, Дмитрий Ливанов в Минобрнауки не новичок, был здесь и директором департамента научно-технической и инновационной политики, и статс-секретарем – заместителем министра. Во-вторых, ректорский корпус в подавляющем большинстве своем давно уже превратился из верхушки университетской корпорации в подразделение бюрократии, контролирующей финансовые потоки и занятой пресловутым распилом.
Сказанное не должно уводить нас от обсуждения вопроса по существу. Он и в самом деле не прост. Рациональность использования бюджетных (то есть наших с вами) средств в высшем образовании – действительно серьезная проблема. Началась полоса «демографической ямы». В возраст поступления в вузы вступило малочисленное поколение, родившееся в 1990-х. Соотношение между числом абитуриентов и количеством бюджетных мест меняется, сокращая возможности выбора лучших. Потоки бюджетного финансирования, планируемые в значительной степени по инерции, расходятся с уровнем реальной популярности вузов. Все чаще наблюдаются ситуации, когда заявлений о поступлении оказывается почти столько же, а то и меньше, чем бюджетных мест.
На первый взгляд, непонятно, зачем тратить общественные деньги на подготовку по специальностям, либо не пользующимся спросом на рынке труда, либо непривлекательным для выпускников. С другой стороны, почему бюджет должен оплачивать подготовку специалистов, которые практически полностью поглощаются коммерческим сектором экономики? Может быть, в этом случае частный капитал и должен платить?
Встает вопрос об общественной функции профессионального (включая высшее) образования, о социально-экономической природе его продукции. Образование – услуга или благо? И кто является его потребителями и благоприобретателями?
В неолиберальном дискурсе преобладает представление об образовании как производственной системе, поставляющей на рынок труда более или менее подготовленную рабочую силу. При этом по отношению к студенту вуз оказывается поставщиком услуги по овладению некоторым набором компетенций, подлежащих впоследствии продаже работодателю. Набор же человеческих свойств и качеств предельно экономизируется. Концепция «экономического капитала» заодно маскирует куплю-продажу рабочей силы: работник-де не вступает в отношения наемного труда, а выгодно вкладывает капитал.
В соответствии с теорией общественных благ образование относится к так называемым социально значимым благам. С «чистыми общественными благами» (вроде безопасности, где получателями является неопределенный круг лиц) его объединяют большой объект внешних эффектов – «экстерналий» на птичьем языке экономистов – и значительная информационная асимметрия. Вместе с тем в отличие от «чистых общественных благ» образование не обладает свойствами неисключаемости и неконкурентности. Получают его конкретные люди, причем не все. Предоставлять соответствующие услуги могут не только государственные и муниципальные, но и частные организации.
Сложность проблемы усугубляется тем, что образование получает конкретный человек, а результаты представляют интерес не только для него, но и для его семьи (скажем, как социальный лифт), для работодателей, для общества в целом. Все чаще работодатель предпочитает нанимать людей с высшим образованием даже на такие места, где оно вроде бы непосредственно и не нужно. При этом даже не слишком важен конкретный профиль полученной специальности. Рассуждает же работодатель вполне рационально: «Наличие высшего образования обязательно для всех категорий нанимаемого персонала. Это практически всегда залог широкого кругозора и гибкости мышления», – реальные слова реального руководителя крупного банка.
Люди с «широким кругозором и гибким мышлением» – это и богатство всего общества. При прочих равных человек с высшим образованием инициативнее, гибче, адаптивнее. Именно поэтому образование оказывается одним из важнейших средств модернизации и общественного развития в целом. Здесь понятие «человеческого капитала» приобретает более широкий и более гуманистический смысл.
Как уже приходилось писать, именно бюджетное финансирование образования – наиболее надежный способ обеспечения его доступности для выходцев из разных социальных слоев. Один из важнейших механизмов реализации принципа равных возможностей. Вместе с тем не только допустимо, но и необходимо обсуждать вопросы распределения этих бюджетных средств. Эффективны ли грантовые элементы, например, в форме обсуждавшихся в середине 2000-х годов государственных именных финансовых обязательств (ГИФО), выдаваемых выпускникам средней школы по итогам выпускных испытаний? Как сочетать интересы общества и склонности юношей и девушек, желающих учиться не тому, что выгодно или востребовано, а тому, чему хочется? Все это проблемы не только России, но всего мира.