Исламская теократия Ирана зашла в тупик геронтократии

Тридцать лет и три года назад свергнутый исламистами президент Ирана Абольхасан Банисадр говорил во французском интервью: «Чтобы опрокинуть нынешний тегеранский режим, достаточно устранить пять человек – Раджаи, Бахонара, Хашеми-Рафсанджани, Махдави-Кяни, Хосейни-Хаменеи». Двое из пятерых были устранены через несколько дней после этих слов. Третий ушёл на днях. Оставшиеся напряжённо думают, как быть дальше.

Трое после двоих

Али Раджаи в августе 1981 года был президентом Ирана, Джавад Бахонар – премьер-министром. Погибли одновременно, взорванные бомбой моджахедина. При этом следует иметь в виду, что иранский моджахедин – не афганский моджахед тех же времён. Это был мусульманин-социалист, почти марксист. Боровшийся сначала против проимпериалистического шахского режима, потом – с той же степенью ярости возмущённой – против средневековой теократии Хомейни.

Либерал Банисадр не имел никакого отношения к партизанско-террористическим акциям моджахединов. Однако взрыв, последовавший сразу за интервью, произвёл впечатление. Оставшиеся трое сделали выводы и приняли меры. Во всяком случае, прожили ещё треть века.

Али Акбар Хашеми-Расфсанджани побывал председателем парламента и президентом, попутно превратившись в богатейшего олигарха. Али Хосейни-Хаменеи поднялся ещё выше – сначала сменил покойного Раджаи на президентском посту, а оттуда перешёл на высшую власть, в преемники Хомейни. Стал рахбаром, иначе говоря – нацлидером. Мохаммад Реза Махдави-Кяни замещал во главе правительства убитого Бахонара, возглавлял правящую консервативно-исламистскую партию, а последние три года председательствовал в Совете экспертов – собрании духовенства, на котором избирается рахбар.

Президентов в Иране выбирают, парламент тоже, но власть принадлежит тем, кто руководит духовенством, командует вооружёнными силами, контролирует экономические активы

Президентов в Иране действительно выбирают. Парламент отчасти тоже. Но главная власть избирателям неподотчётна. Она принадлежит тем, кто руководит духовенством, командует вооружёнными силами, контролирует экономические активы. Это узкий круг хозяев страны, в центре которого десятки лет пребывали трое оставшихся в живых из «списка Банисадра». Теперь их двое – позавчера умер Махдави-Кяни.

На старте в лидеры

Почти пять месяцев председатель Совета экспертов находился в коме. Орган, наделённый правом избрания рахбара, сам остался без руководства. И это в момент, когда проблемы со здоровьем Хосейни-Хаменеи стало невозможно скрывать. Такова цена геронтократии. Верхушка иранского олимпа поныне занята теми, кто 35 лет назад окружал великого аятоллу Хомейни.

Верховная власть в Исламской Республике Иран до сих пор менялась лишь однажды – в 1989 году. Перешла от умершего Хомейни к Хосейни-Хаменеи (кстати, не надо их путать, что порой случается). Преемнику было тогда 50 лет. Хашеми-Рафсанджани – 55, Махдави-Кяни – 58. Немало людей их круга с тех пор ушли из жизни. В их числе олицетворения противоположных тенденций исламской революции.

В 2003 году умер Садек Хальхали, начальник исламских ревтрибуналов, кровавый организатор «зелёного террора». В 2009-м скончался аятолла Али Монтазери, лидер исламского либерализма. На взгляд со стороны, они не особенно различались. Оба были твёрдыми исламскими фундаменталистами. Но Хальхали гордился, когда его сравнивали с Эйхманом (а уйти с поста вынужден потому что не смог объяснить, где взял $14 млн за первый год командования судами шиитской нравственности). Монтазери же выступал за подлинную многопартийность, свободу слова и открытость миру. Незадолго до смерти он поддерживал молодёжные протесты против неистового президента Ахмадинежада.

Третий факих-рахбар, скорей всего, будет представлять иную возрастную генерацию. Если на теократический трон не взойдёт всё тот же Хашеми-Рафсанджани. Выходец из семьи фисташковых фермеров, ставший владельцем всех орехов Ирана (его финансовое могущество во многом основано на этой отрасли). Он считается самым динамичным из всех иранских политиков. Жёсткий догматик в идеологии, гибкий прагматик в экономике. Именно Хашеми-Рафсанджани в своё время спас Иран от экономической катастрофы, отменив введённые Хомейни религиозные ограничения рынка. Но ему 80 лет, он старше Хосейни-Хаменеи.

Другая кандидатура – Махмуд Хашеми-Шахруди. Он уже возглавил Совет экспертов после смерти Махдави-Кяни. В своё время руководил судебной системой, председательствовал в органах идеологического контроля. Это крайний консерватор, креатура Хосейни-Хаменеи. Гарант сохранения основ, спасения их от реформ. Точнее, гарант разрушения через катастрофу. Правда, кое-кто с оптимизмом смотрит на эту кандидатуру. Во-первых, он отменил прежнюю норму, когда в Иране, как в СССР при Сталине, судили с 12 лет. Во-вторых, запретил публичные забрасывания камнями. В-третьих, ему всего 66 лет.

Третий потенциальный рахбар – Садек Лариджани. Этому кандидату и вовсе 54 года. Молодой, горячий – опять-таки, главный исламский судья. А суды в нынешнем Иране – уже понятно что. Основы закладывал вешатель Хальхали. Ещё один штрих к портрету: с позапрошлого года Лариджани числится в санкционном списке Евросоюза. За «ускоренные процедуры» по религиозным и политическим делам, пытки заключённых, казни несовершеннолетних.

Вот такой выбор. Правда, перед иранским народом он не стоит. Рахбар – не президент, с этим шутить не станут. Как говорит Лариджани, власть происходит не от голосований. Надо понимать, сама от себя.

Маятник и клапан

Радикальная оппозиция в Иране никак не организована. Власти допускают несколько исламских партий и позволяют им соревноваться в преданности рахбару. Но с принципиально антитеократическими силами разговор короткий. В духе Хальхали или в крайнем случае Лариджани.

Моджахедины сражались долго, но их подкосили… американцы. Свержение Саддама Хусейна лишило иранскую вооружённую оппозицию зарубежного плацдарма. Теперь Совет сопротивления работает в основном с диаспорой. Курдское повстанчество – отдельный разговор. О «шахском подполье Форкан» было много разговоров, особенно в СССР, но ими в основном и ограничилось (теракты эта организация действительно совершала, однако явно не являлась «шахской», как бы того ни хотелось советскому агитпропу).

Другое дело, что подобные режимы иногда свергаются без всякой оппозиции. Как Чаушеску в Румынии – вчера рейтинг 146000%, сегодня «смерть негодяю!» Но такие ситуации непредсказуемы. Случиться могут в любой момент, а вот анализу и прогнозу не поддаются.

Протестное движение в Иране поднялось в 2009 году – кстати, раньше Арабской весны. Ориентировалось оно на Мир-Хосейна Мусави, либерального (по иранским меркам) кандидата в президенты. Подавить его удалось парадоксальным образом – благодаря формальному демократизму иранской системы. Махмуд Ахмадинежад действительно выиграл тогда президентские выборы. Соответственно, ему было на кого опереться в противостоянии с мятежной улицей. Не говоря, разумеется, о полиции и судах.

Имитация политической борьбы – сильное средство в руках правящей теократии. Борьба за президентский пост выпускает пар

Удачная имитация политической борьбы – сильное средство в руках правящей теократии. Борьба за президентский пост выпускает пар. В 1997-м и 2001-м молодёжь, женщины, интеллигенция и рабочие избирали либерального клерикала-реформатора Мохаммада Хатами. В 2005-м и 2009-м голосами фанатичного базара побеждал агрессивный фундаменталист Ахмадинежад. (Кстати, первый раз он обошёл самого Хашеми-Рафсанджани. Примерно как если бы Николай Бондарик победил на выборах Игоря Сечина.)

В 2013-м маятник качнулся вновь. Президентом Ирана стал шиитский теолог Хасан Роухани, считающийся продолжателем линии Хатами. При столь регулярной смене власти какой вам ещё демократии? Клапан работает. А вот в дела Совета экспертов – тоже, кстати, избираемого, но уже на манер Верховного Совета СССР догорбачёвских времён – просьба не вникать. В дела рахбара тем более.

Шок и шанс

Излишне добавлять, что все кандидаты в рахбары принадлежат к шиитскому духовенству. Которое плотно контролирует политическую систему Ирана. А политическая система, в свою очередь, контролирует экономику и общество.

Нечто подобное царило в СССР к началу 1980-х (как раз ко времени иранской революции). Систему расшатала «гонка на лафетах» –  смерть трёх генсеков подряд. «Американцы нас ещё демократии учат, – мрачно шутили на кухнях, отмечая эти события. – У них на целых четыре года выбирают, да ещё два раза можно. А у нас – каждый год меняются!» Кончина Махдави-Кяни заставляет об этом вспомнить.

Вознесённое над всеми государственными институтами клерикальное политбюро могло существовать при хомейнистской гвардии. Естественное обновление политических кадров неуклонно выхолащивает «бессердечие церковной диктатуры» (так называл иранскую теократию Александр Солженицын, которого кое-кто боялся как «русского аятоллы»). Хомейни был Марксом, Лениным и Сталиным в одном лице. Но уже Хосейни-Хаменеи трудно сравнить даже с Хрущёвым. Если следующим рахбаром станет Хашеми-Рафсанджани, это может продлить существование системы. Но любая другая фигура ускорит её распад.

Ситуация даёт шанс избираемым властям, прежде всего президенту. Исламистское правление очевидно забуксовало. Исторически же сложилось, что именно на этот момент в президентах Ирана оказался не Ахмадинежад, а Роухани. При том, что пять лет назад иранское общество показало востребованность реформ. И готовность биться за них.

Конечно, не так всё просто. Государственная администрация Ирана находится в двойном подчинении. Рахбар и Совет экспертов выше президента и правительства. На рахбара замкнуты вооружённые силы. Не только армия, но и Корпус стражей исламской революции. Ещё в 1979-м посол ФРГ спрашивал начальника исламских судов Мохаммада Бехешти, что это такое. И получил ответ: «Наши эсэсовцы». Шокированный немец решил, будто слышит неудачную шутку. Когда людям говорят правду, они часто не верят.

Есть ещё басиджи – многомиллионное ополчение, также замкнутое на рахбара. Если стражи – «эсэсовцы», то басиджи – «штурмовики». Первая, но необходимая карьерная ступень. Весьма популярная на исламском базаре, который и является опорой режима. Как раз басиджи в основном и подавили протесты 2009-го.

В общем, предсказывать рано. Ситуация пока не ясна. Но шанс появился. По масштабам – первый за тридцать пять лет.

Роман Шанга, специально для «В кризис.ру»