Сегодняшняя РФ – государство подменённых понятий, виртуальных памятных дат, забытых героев и скандальных аналогий. Страшась будущего, общество старается не вспоминать прошлого. Особенно эта черта бросается в глаза 30 октября. В День политического заключённого, стеснительно названный Днём памяти жертв политических репрессий.
Нашей стране есть кого вспоминать. По официальным советским данным, с 1921-го по 1953-й через лагеря и тюрьмы прошли 2,6 млн человек, расстреляны почти 800 тысяч, сосланы и высланы более 400 тысяч, «прочим мерам» подвергнуты более 215 тысяч. В 1937-м только расстрельных приговоров выносилось в среднем по 40 в час. И это – только по приговорам, вынесенным по политическим статьям. Раскулаченные, депортированные, осуждённые по указам «о колосках» и прочей «защите собственности» в эти цифры не входят, а таких было в разы больше.
Кто-то скажет: ну, это же сталинские времена… Что ж, в спокойные десятилетия Хрущёва и Брежнева, с середины 1950-х по середину 1980-х, за политику были осуждены «всего» 8 тысяч с небольшим. В среднем по одному человеку каждые день-два. Не 1937-й, конечно. Даже если приплюсовать 400 тысяч «профилактированных» – допрошенных в КГБ, предупреждённых, уволенных, но не посаженных.
До сих пор принято считать, будто при Сталине к стенке и в лагеря шли высокие партийные чины, троцкисты да «лесные братья», при Хрущёве – крамольные студенты, при Брежневе – диссиденты. Но и это не так.
Взять статистику за тот же 1937-й. Более 900 тысяч арестов, 790 тысяч приговоров, более 350 тысяч расстрелов. Коммунистов и комсомольцев среди попавших под замес видим всего 6,5%. И это – все члены ВКП(б) и ВЛКСМ, а не только номенклатурщики. Зато «бывших кулаков» – крестьян, бежавших из разорённой деревни на городские заводы и стройки – почти 40%. «Деклассированных» — т.е. брошенных государством в нищету – 14%. Служащих – примерно столько же. Рабочих, колхозников и красноармейцев набирается 10%. Правда, довольно много – 12% – бывших дворян, купцов, фабрикантов, но прошло ведь двадцать лет, и кем они стали теперь, если не обычными служащими, а то и рабочими?
Смотрим конец сталинской эры, 1952-й. Режим словно выдыхается – всего-то 16 с небольшим тысяч политических арестов (в день человек по 40–45, и это только политических). 27% из них – промышленные, транспортные и сельскохозяйственные рабочие. 23% – колхозники и единоличники. Примерно каждый пятый отнесён к «деклассированным». 11% – интеллигенция. Вот кого брали прежде всего. Расстреляны в этом году 1612 человек.
Шли годы. Партия осудила культ личности и необоснованные репрессии (особенно в отношении партийного чиновничества). Настали иные времена, и что же? «Наибольший рост недовольства продемонстрировал тот класс, на поддержку которого власти возлагали наибольшие надежды. Доля осуждённых рабочих в 1957 г. резко выросла и достигла 46,8%… Доля маргинальных элементов среди «антисоветчиков» была велика (15,7%). Больше трети из них составляли прежде судимые (39,4%) в основном за общеуголовные преступления. 1,1% были твердыми противниками режима — они уже имели в прошлом судимость за антисоветскую агитацию и пропаганду и после реабилитации вновь попали под суд. Большинство осужденных антисоветчиков представляли не интеллигенцию (растворённую официальной статистикой в расплывчатой категории «служащих»), а народный политический «андеграунд», – такой вывод делает из судебно-прокурорских материалов исследователь «неизвестного СССР» Владимир Козлов. – Подобные люди в отличие от диссидентов не оставили мемуаров и не создали мифов о себе, не эмигрировали на Запад и не написали собственной истории. Они вышли из народа и, освободившись из заключения, снова растворились в нём. Но именно эти «крамольники» составляли подавляющее, абсолютное большинство осуждённых и профилактированных, являя собой целый слой социальной и культурной реальности, который актуализирован в современной политической жизни России».
Словом, главным врагом режима во все времена был не интеллигент-правозащитник, а работяга или люмпен. И что тогда репрессии, если не война государства с народом? Как тут не вспомнить Есенина: «В тех войсках к мужикам родовая месть»…
Ведётся эта война по-разному. Не обязательно ГУЛАГом или Новочеркасским расстрелом. Даже не обязательно тюремным сроком за интернетный пост или одиночный пикет. Вот другой пример: мемориальный музей истории политических репрессий «Пермь-36» росчерком чиновного пера превратился в «Государственное автономное учреждение культуры «Пермь-36», а организаторам прилепили статус иноагентов. Экскурсии там теперь водят бывшие вертухаи. Они про политзэков знают действительно всё.
Статистику сегодняшнего дня ведёт, например, Союз солидарности с политзаключенными (ССП). И даёт на 27 октября 2016 года выдает следующие цифры: 111 политзаключённых находятся под стражей или домашним арестом; 26 человек подвергаются уголовному преследованию по политическим мотивам без содержания под стражей. За последние восемь лет политзаключёнными и политически преследуемыми ССП признал 363 человека. Очевиден и момент скачка-ужесточения: 2014-й, украинский Майдан, превративший флаг соседней братской страны в символ страшнейшей крамолы.
Но откровенно говоря, с советскими временами нет никакого сравнения. Да и общее количество реально заключённых в современной России – около 640 тысяч человек. Ну-ка сравним с началом 1953-го, когда в лагерях, колониях, тюрьмах, спецпоселениях и ссылках находились почти 5,5 млн – рекорд мировой истории. Прямое насилие во внутренней политике режим пока что применяет меньше, чем даже брежневский. Росгвардию в общем и целом держит пока про запас. Зато берёт на глотку – телекиселёвщиной, зомбированием державностью и «осаждённой крепостью», нодовскими истериками.
Но бывает, когда с жестью не тормозят. Бьют участников «Тракторного марша». Сажают по надуманным обвинениям петербургского предпринимателя Барсукова и ярославского мэра Урлашова. Удар наносят туда, где видят чёткое выражение социального запроса масс. Тут уж не до изысков. Тут – настоящая политика. А значит, и настоящие репрессии.
Аркадий Орлов, «В кризис.ру»