30 лет назад в Венгерской Республике состоялся всенародный референдум. Избиратели решили четыре вопроса. О порядке президентских выборов, о парторганизациях на производстве, о партийном имуществе и о партийной милиции. Голосованием 26 ноября 1989 года Венгрия перешла к демократии. Без демонстраций, как в ГДР и в Чехословакии. Без дворцового заговора, как в Болгарии. Без стрельбы, как через месяц в Румынии. Революция спокойной процедуры. Как же венграм такое удалось? И почему только им?

Демократический транзит Венгрии, успешно завершённый тридцать лет назад, готовился тридцать три года. Начало ему положила совсем иная революция – антикоммунистическое восстание 1956-го. Мирный характер перемен 1989-го, спокойная конструктивность Круглого стола, эффективное сотрудничество были бы невозможны без повстанческих боёв Будапешта третью века ранее.

Восстание уже победило. Могло ли быть иначе, если на прорыв двинулась вся страна – от графов и коммерсантов до горняков из Шахтёрской бригады, от офицеров венгерской армии и полиции до вокзальной братвы из «Бригады Тёкёли». Из гущи «глубинного народа» выдвинулись яркие личности, ставшие символами венгерского возрождения.

В едином ряду сомкнулись диссидентка-экономистка Валерия Фридл и дворничиха-люмпенша Мария Магори, 58-летний дядюшка Янош Сабо и 15-летняя девочка Эрика Селеш, слесарь-социалист Шандор Рац и генерал-националист Бела Кирай, романтично-гуманный Роберт Бан и непреклонно-беспощадный Йожеф Дудаш, венгерский агроном Гергей Понгратц и еврейский хулиган Иштван Клобер… Всем им было за что посчитаться с коммунистическим режимом Матьяша Ракоши и Эрнё Герё, успевшим за пять лет репрессировать почти каждого десятого венгра.

В панике бежали (кто успевал) главари сталинистской компартии и палаческой госбезопасности. Только прямая и массированная интервенция советских войск спасла будапештских вассалов Москвы. 3 тысячи убитых, 15 тысяч раненых, 25 тысяч арестованных, 13 тысяч заключённых, 350 казнённых. Лозунги «Устроим второй Будапешт!» по всему Советскому Союзу, от Донбасса до Приморья.

Новый глава Венгрии прибыл в советском обозе. Но коммунистический ветеран Янош Кадар был уже нет тот, что прежде. Ракошистская тюрьма всё-таки чему-то научила. «В славном восстании наш народ сбросил режим Ракоши» – такими словами начинался манифест Кадара к венгерскому народу.

Быть может, Кадара не совсем зря обвиняли в титоизме. Между тем, «что-то югославское» было типичной идеологией повстанцев 1956-го. При Кадаре в Венгерской Народной Республике (ВНР) начались реформы, зондирующие рыночную экономику. На предприятиях вводилось нечто вроде хозрасчёта. Партийно-правительственная бюрократия разрешила хозяйственникам устанавливать прямую кооперацию с западными фирмами. В сфере мелкобытового обслуживания позволялась даже индивидуальная инициатива. Жизненный уровень венгров поднялся до уровня, о котором в СССР люди могли только мечтать. С другой стороны, после расправы с повстанцами в Венгрии не было широкомасштабных политических преследований. Всё это в совокупности было названо «гуляшным коммунизмом». Под управлением Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП).

Может, дело в великом гуманизме Яноша Кадара? Так ведь и Леонид Брежнев тоже не отличался сладострастием в жестокости. Дело в другом. Рабочие протесты в СССР не развернулись в революцию.  Венгрия революцию совершила. Отсюда разница.

Впрочем, «гуляшно-коммунистическую» систему не следует идеализировать. Уже того довольно, что кадаровские войска помогали брежневским давить Пражскую весну. Во внутренних же делах Кадар строго следил за балансами. Директорскому корпусу и творческой интеллигенции разрешалось быть оплотами либерализма. Даже влиять на некоторых членов Политбюро. Но их прогрессивные устремления уравновешивались консервативным партаппаратом среднего и первичного звеньев.

Бастионом же неосталинистской реакции выступала «Рабочая милиция» ВСРП. Рабочих в её 60-тысячных рядах было как раз немного. Всё больше номенклатурщики, статусные интеллигенты, а то и рыночные индивидуалы. Обмундированные во «что-то китайское», с автоматами и пистолетами, они давили на людей самим фактом своего присутствия. Кое-кто и вовсе отвязывался – скандалы, драки, стрельбу приходилось обсуждать на Политбюро. Громоздкая партийно-силовая система поглощала к 1989 году аж миллиард форинтов. Командование «Рабочей милиции», вполне довольное своим положением, всячески препятствовало либерализации, исходи она даже от самого Кадара. Возможностей на то хватало: партийно-милицейские генералы Лайош Халаш, Арманд Папп, Шандор Борбей по должности состояли в ЦК.

Была и ещё важная сторона жизни ВНР. Типичный сюжет венгерского детектива касался манипуляций с заводскими деньгами: «Я конечно догадывался, что здесь дело нечисто. Но чтоб такая навозная куча! – Если бы не рука, я бы тебя не уговаривал. Бери дубину, осёл!» Или типичный памфлет: «Вы не представляете, сколько крали мои люди! А сегодня только один топорик! Если этот здоровый процесс пойдёт дальше, мы покончим с позором расхитительства! – Извините, товарищ директор. Этим топориком снесли замок. Склад вынесен полностью». ВНР по праву называли самым весёлым бараком соцлагеря.

Было отчего и взгрустнуть. Писатель-постмодернист Петер Эстерхази успел послужить в машиностроительном министерстве. «Мы думаем о нуждах народного хозяйства, о валютном балансе, об интересах рабочего класса, о прибыли предприятия, хотя не гонимся за ней, а ещё мы думаем о партийном руководстве, о нём мы думаем непременно», – так характеризовал он приоритеты венгерской технократии. Так что кадаровская экономика, как любая госмонополия была обречена рухнуть. Ещё до начала советской Перестройки темпы роста венгерской промышленности пошли на спад. Страна «подсела» на кредиты, выплачивать которые со временем становилось всё труднее. Зато представитель МВФ по должности сделался членом ЦК ВСРП.

Недовольство в стране ширилось и нарастало. Однако широкомасштабного протеста, как в соседней Польше, не было. Власти старались не наглеть, жили сами и давали жить другим. Уроки 1956-го не забывались. Массы до поры до времени тоже шли навстречу. Диссидентам не за что было зацепиться: их, как правило, даже не сажали. Партийные инстанции идеологического контроля умели тормозить опасные тенденции на ранних этапах. Более всего это касалось артикулированной памяти 1956 года.

Но тормозить – не значит ликвидировать. Это было и невозможно. Чем дальше, тем больше венгерское общество перерастало партийное правление ВСРП и государственную систему ВНР. Коммунизм, даже «гуляшный», становился поперёк не только мыслящему интеллигенту или инициативному хозяйственнику. Он был враждебен и рабочему, и крестьянину, и рядовому служащему. Непременные думы о партийном руководстве мешали работать и попросту оскорбляли людей.

Во второй половине 1980-х в Венгрии начали появляться некоммунистические организации. Первыми подняли голову правые консерваторы во главе с историком и писателем Золтаном Биро. Свою структуру, возникшую 27 сентября 1987-го, они назвали Венгерский демократический форум (ВДФ). В новую организацию вступили многие интеллектуалы страны.

Например, поэт и эссеист Шандор Чоори, начавший писать ещё во времена Ракоши. Его первые стихи сильно не понравились сталинистам. Журналист Иштван Цурка проявил себя в 1956-м, за что подвергся интернированию на полгода (в 1990-е Цурка честно признался, что в лагере для интернированных его завербовали чекисты, однако это не мешало ему быть идейным националистом). Организация создана в деревне Лакителек на юге Венгрии – это событие произошло в личном саду поэта и учителя Шандора Лежака. К ВДФ примкнул авторитетный архивист, учитель и библиотекарь Йожеф Анталл, сын министра-консерватора, в 1956-м возглавлявший революционный совет в своей школе.  Нетрудно догадаться, что все вышеперечисленные в своих произведениях критиковали правящий режим.

ВДФ был чётко националистической и однозначно антикоммунистической организацией. В целом он ориентировался на наследие Миклоша Хорти. А если копнуть глубже – на «деревенский национализм» XIX века, противостоявший «индустриальному урбанизму». В Советском Союзе подобных взглядов придерживались писатели-деревенщики, а частично общество «Память». В Венгрии эта сила пришла к власти ещё до обрушения СССР. В России же после коммунизма проводилась не консервативно-националистическая, а либеральная, скажем так, политика. Ибо мы ментально ближе к Западу.

Если ВДФ привлекал людей зрелых, то Альянс молодых демократов, как можно определить из названия, состоял из юных активистов. Тридцать семь студентов создали эту группу 30 марта 1988 года. Вряд ли представляя, что это будет тридцать лет спустя. Альянс, более известный под сокращённым венгерским названием Фидес, изначально основывался на воинствующем либертарианстве. И конечно, на особенно, по-молодому, яростном антикоммунизме.

В организацию принимали только тех, кому ещё не исполнилось 35 лет. Немудрено, что руководителями Фидеса на первых порах являлись 24-летний Габор Фодор и 22-летний Петер Молнар. Оба являлись юристами, причём Молнар специализировался на свободе слова, правах человека и защите окружающей среды. Молодых всегда тянет к радикализму. В отличие от умудрённых жизнью деревенщиков, студенты отвергали какие бы то ни было компромиссы с ВСРП.

Позже всех скооперировались либералы европейского стиля. На Первомай 1988-го они создали Сеть свободных инициатив. 13 ноября слабоуправляемая Сеть преобразовалась в Союз свободных демократов (ССД) с органами управления и официальными учредителями: Яношем Кишем, Мартоном Тардошем, Гашпаром Миклошем Тамашем и Миклошем Харасти.

Наиболее харизматичным представителем этого крыла венгерской оппозиции являлся Киш. Видный философ-марксист критиковал партийную диктатуру слева, с социалистических позиций. Партия ему этого не простила, уволив в 1973-м с должности научного сотрудника Института философии Венгерской академии наук. В 1981-м, в разгар польских событий, он создал первый в Венгрии оппозиционный журнал «Говори».

Экономист Тардош ещё при Сталине окончил один из ленинградских вузов. Вернувшись на родину, занимался планированием. Как и многие мадьяры, он участвовал в революции, войдя в революционный комитет венгерского Госплана. За это его уволили, но не репрессировали. К моменту создания ССД это был довольно успешный финансист из Института экономики Венгерской академии наук.

Тамаш, подобно Кишу, был леворадикальным философом. В силу своего анархо-синдикализма он всегда критически воспринимал окружающую действительность. Таким он остаётся до сих пор.

Писатель и журналист Харасти помогал Кишу издавать «Говори». Кстати, он тоже изучал философию, так что, как видим, в ССД собрались думающие люди. Может быть, даже чересчур думающие. Но такие тоже нужны, особенно в переломную эпоху.

В мае 1988-го Кадару исполнилось 76 лет. Соратники мягко и ненавязчиво намекали патриарху, что пора бы на отдых. Мудрый Янош не стал препираться. Новым генсеком номенклатура выдвинула карьерного партсекретаря Кароя Гроса – сторонника рыночного социализма при однопартийной системе. Для Кадара учредили почётно-церемониальную должность председателя ВСРП.

Невооружённым глазом было видно – Грос не соответствует ситуации. Если на то пошло, проще было оставить на месте более уважаемого в обществе Кадара. Но генсека всё явственнее оттесняли гораздо более последовательные реформаторы. Председатель президиума ВСРП (вновь созданный орган оперативного управления) Режё Ньерш, глава правительства Миклош Немет, председатель парламента Матьяш Сюрёш – все они давно были известны далеко идущими планами в горбачёвском духе, но более эффективном исполнении.

Лицом и мотором этого направления в ВСРП, форейтором демократического обновления стал член Политбюро, куратор идеологии и пропаганды Имре Пожгаи. Это был парадокс – обычно идеологи представляют самые замшелые, мракобесно-духоскрепные круги. Венгрия дала диаметрально противоположный пример. Хотя, впрочем, и КПСС дала стране и миру Александра Яковлева.

Именно Пожгаи сделал стартовый выстрел, сорвавший демократическую лавину. Произошло это 28 января 1989 года. В своём официально заявлении, как член Политбюро, он назвал события 1956-го народным восстанием против сталинизма. В принципе, все венгры и так это знали. Но на столь высоком уровне правду сказали впервые (после Кадара из обоза). Это был сигнал: наши наступают. Дальше всё шло по накатанной. Перезахоронение Имре Надя, предсмертная исповедь Кадара перед священником, восстановление свободы слова и печати, заявление Пожгаи о Берлинской стене как «позорном памятнике сталинизма», Европейский пикник со сносом австро-венгерской границы — логика этих событий была очевидна.

Польские добрые соседи варшавским Круглым столом наглядно показали, как надо решать вопросы. На зависть современной российской оппозиции.

22 марта 1989-го Форум, Союз и Альянс объединились в «Оппозиционный круглый стол». К ним примкнули пять более мелких организаций. Коммунисты решили начать переговоры. Наивно полагая, что провозгласят себя сторонниками многопартийности и выиграют выборы.

29 мая начались будапештские переговоры в рамках «Национального круглого стола». В отличие от польского, проходил он рутинно, в закрытом режиме, без прессы и без фанфар. По большому счёту, обсуждалось, каким образом ВСРП передаст власть ВДФ – именно ему, как представляющему наиболее серьёзных людей.

Последнее заседание состоялось 18 сентября. Участники подписали итоговое соглашение о восстановлении многопартийности и учреждении парламентской демократии. Спорные вопросы выносились на референдум. Но показательно, что Фидес и ССД отказались от подписания.

Ещё до референдума ВСРП успела переименовать себя в Венгерскую социалистическую партию (ВСП). Программу сформулировал Пожгаи: демократический социализм в духе мировой социал-демократии, причём с модерновым уклоном в сторону креативной интеллигенции. Марксизм-ленинизм сбрасывался как обноски. Парламент отменил название ВНР, возвращалась Венгерская Республика. Произошло 23 октября 1989-го — в тридцать третью годовщину начала восстания 1956-го.

Переход к демократии практически не встречал сопротивления. Некое бурчанье доносилось только от командования «Рабочей милиции». Но если летом генерал Борбей ещё грозил «оперативно мобилизоваться», то осенью он лишь смиренно вопрошал: нельзя ли сохранить его формирования с финансированием? И даже изъявлял готовность переписать присягу социализму в присягу венгерской святой короне. Коммунистическое духоскрепство легко переливается в монархическое, это мы регулярно наблюдаем.

Венгрия становилась примером, маяком и ориентиром – вот так, оказывается, можно совершать сложнейшие политические переходы. «Мы призываем коммунистов пойти, пока не поздно, по умному венгерскому пути», – говорил на ленинградском митинге демократический активист Игорь Сошников. Увы, это оказалось слишком умно. Даже для тогдашних правителей СССР, которые всё же не чета были теперешним хозяевам РФ.

И вот, 26 ноября 1989 года свыше четырёх миллионов венгров (из почти восьми миллионов имеющих право голоса) пришли на референдум. Перед гражданами стояли четыре вопроса. Должен ли президент республики избираться после парламентских выборов? Должны ли парторганизации ВСРП, она же ВСП, покинуть предприятия и учреждения? Должна ли эта партия отчитаться о своём имуществе? Должна ли быть распущена «Рабочая милиция»?

Три вопроса из четырёх решались однозначно, тут голосование было скорее ритуальным. А вот вокруг первого – когда выбирать президента – завязалась острая политическая борьба. ВСП была заинтересована в прямых выборах, и как можно скорее. Кандидат был очевиден – Пожгаи, и шансы его были высоки. В этом случае экс-компартия сразу захватывала сильную позицию в новой системе власти. На выборах же парламентских всё складывалось куда сложнее. Успех ВСП смотрелся, мягко говоря, не гарантировано. Избиратели разделяли партию и её идеолога. Пожгаи доверяли, ВСП – нет. Такой ненависти, как поляки к ПОРП, венгры не испытывали, но вверять власть недавним коммунистам… Зачем тогда и выборы?

Либералы и либертарианцы призывали ответить «да» по всем четырём пунктам. ВСП на первый вопрос рекомендовала сказать «нет», по остальным же внятно не артикулировала позицию. Типа, наверное, да, хотя можно и нет… Но лично Пожгаи говорил «да», это и считалось за мнение партии. Любопытно, что ВДФ от референдума дистанцировался, а радикальный писатель-националист Денеш Ченгей вообще призывал к бойкоту. Консерваторы считали, что все решения нации – да, да, да и да – они огласили на Круглом столе. И нечего терять время в суете у избирательных урн.

За ликвидацию парторганизаций на производстве, отчёт о партсобственности и разгон партмилиции проголосовали свыше 4 млн – 95 процентов. По этим вопросам венгерский народ проявил полную солидарность. Впору было удивиться, откуда (кроме партфункционеров и «рабочих милиционеров») взялись порядка 200 тысяч сторонников прежнего положения. По первому же вопросу оппозиция с огромным трудом перетянула чашу весов. 2 млн 145 тысяч 023 человека высказались за избрание президента после парламента. 2 млн 138 тысяч 619 проголосовали против – то есть проголосовали за Имре Пожгаи на президентский пост. Чуть более 50 процентов – но всё же ответ был «да».

Дальше произошло то, что только и могло происходить. ВСП с треском проиграла парламентские выборы, заняв четвёртое место. Победителями стали национал-консерваторы ВДФ, на второе место вышли либералы ССД, третьей пришла Независимая партия мелких хозяев (историческая партия, возрождённая после коммунистического запрета). Правительство сформировал Йожеф Анталл на основе ВДФ. А вот президентом депутаты избрали либерала Арпада Гёнца, одного из создателей ССД. Дядюшка Арпи, бесстрашный повстанец 1956-го, «отсидент» и диссидент, литератор и переводчик на венгерский «Властелина колец» – был любим всей страной. Он единственный из венгерских политиков мог победить Пожгаи. Получилось как у д’Артаньяна с Атосом в «Двадцать лет спустя»: «Один человек во вселенной мог остановить меня – и надо же, чтобы именно его судьба поставила на моём пути!»

Следует заметить, что «молодые демократы» Фидеса на первых демократических выборах собрали тогда меньше голосов, чем даже экс-коммунисты. А через восемь лет Фидес победил. Уже совсем иной Фидес: правонационалистическая партия с вождём-популистом во главе. Виктор Орбан часто сравнивается с Владимиром Путиным. На то есть частные резоны, но в целом это ошибка. Каким бы консервативным и авторитарным ни был нынешний Фидес, эта партия свято хранит традицию 1956-го, чтит героев Революции.

1956-й и 1989-й. Два революционных года, разделённые третью века. В 1956-м восставший народ вешал чекистов на столбах. В 1989-м чекисты радостно перешли на сторону народа. В 1956-м закончилось «гуляшным коммунизмом». В 1989-м — демократией европейского типа.

Кажется порой удивительным, насколько мирно прошёл венгерский транзит. «Многие левые радикалы пишут, что без нажима снизу коммунисты бы никогда не отступили, не сдали власть, – рассуждает Александр Ципко, философ и политолог горбачёвско-яковлевского призыва. – Не знаю. В самой этой версии, в её категоричности очень много от коммунизма, от недоверия к человеку. Разве не сами коммунисты, руководители ВСРП Ньерш, Пожгаи сдали власть в Венгрии?» Думается – не сами. А если считать, что сами – то от памяти 1956-го.

Живая память революционного восстания держалась десятилетия. Она и стала той силой, что одолела номенклатурный инстинкт цепляния за власть. И надо сказать, венгерские социалисты не пожалели о своём решении. Нациям, как и людям, свойственно помнить добрые дела. Умение грамотно сдать тоже, как выясняется, доброе дело. Поэтому венгры не точат зуб на бывших коммунистов. Что не мешает им воздавать долг памяти героям 1956 года, добывшим победу сограждан года 1989-го.

Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»