«Осенью я в Ярославль приеду, по свободе медленно пройду…»

Шансон допускает неточности, но смысл ухватывает чётко. 100 лет назад в древнем русском городе стояло жаркое лето. И ход был стремительным. Но суть именно та. Шестнадцать дней Ярославль сражался против диктатуры. Две недели боёв и расправ, свободы и надежды.

Революционный социалист объединился с царским офицером

Гражданская война в июле 1918-го ещё не оформилась во всероссийскую фронтовую, но шла без малого год. Если не ровно год, начавшись в июле 1917-го с неудавшегося большевистского путча. В ноябре упорно сопротивлялись узурпаторам Питер и Москва, Калуга и Смоленск… Через полгода продовольственная диктатура и жлобский приказ Льва Троцкого спровоцировали мятеж чехословацких легионеров и волну крестьянских бунтов. 6 июля против совнаркомовского нападения на деревню и нацпредательства в Брест-Литовске восстали левые эсеры.

Первое антикоммунистическое сопротивление возглавили социалисты. Не все, конечно. Такие, как Борис Викторович Савинков. Эсер-боевик, легенда Революции 1905 года. Организатор терактов против царских генералов и министров. Управляющий военного министерства во Временном правительстве 1917 года.

Революционер-народник и русский патриот, Савинков с самого начала распознал в коммунизме ухудшенный вариант самодержавия. Худшую опасность для Февральской революционной демократии он видел в партии Ленина (и, как показала история, был совершенно прав). Летом 1917-го он поддерживал генерала Корнилова, был настроен на установление национальной диктатуры. Однако не решился присоединиться к Корниловскому мятежу: сказались идеологические комплексы социалиста. Зато после большевистской узурпации поднимал мятежи сам. И уже не задумывался о всяких теоретических нюансах. Поскольку был научен жизнью, чем это кончается.

В марте 1918 года Савинков создал в московском подполье Союз защиты Родины и Свободы (СЗРиС). Организация придерживалась, скажем так, общедемократической платформы. Но суть основывалась на «анти»: свержении большевистского режима. На этом сходились все.

Ибо бессмысленно рассуждать о различиях между буржуазной демократией и демократическим социализмом, когда в Кремле сидит верхушка РКП(б), а на Лубянке – ВЧК. Трудовая демократия, кооперативное движение, народное самоуправление, или же парламентская демократия, частное предпринимательство, земское движение – всё это дела будущего. Пока не сброшена кремлёвская диктатура, их обсуждать бессмысленно. А для сброса диктатуры реальный союзник – не столько красные единомышленники-социалисты, сколько белые офицеры и генералы. Савинковский Союз координировался с белогвардейской Добровольческой армией на Дону.

Под стать Борису Викторовичу были его соратники. Флегонт Клепиков, недавний петроградский юнкер, был при Савинкове за казначея, телохранителя и опера для особых поручений (со временем босс сбился со счёта, сколько раз Флегонт спасал ему жизнь). Барон Александр Дикгоф – террорист со стажем, участник эсеровской казни Гапона – заведовал информационно-политической частью. Жена барона Эмма Сторэ работала секретаршей босса. Полковник-латыш Карлис Гоппер, боевой офицер царской армии занимался подбором военных кадров. Подполковник Николай Сахаров руководил резервом организации. Возглавлял же военную организацию СЗРиС другой полковник – Александр Петрович Перхуров. Ему и предстояло стать вождём Ярославского восстания.

Родом Перхуров был из тех мест, что и Михаил Круг. Потомственный дворянин. В революциях отродясь не участвовал. Служил в артиллерии. Сначала царю – прошёл русско-японскую и Первую мировую. Храбро сражался, получил Георгиевский крест. Потом стал за Временное правительство. Ленинскому Совнаркому, в отличие от многих сослуживцев, не присягнул.

О предпосылках такого выбора говорят его собственные слова: «Невесёлую картину застал я дома: больная жена, дочь, лишившаяся места учительницы только потому, что у неё отец офицер, и маленький сын, ютящийся в одной только комнате. Полное отсутствие денежных средств и сколько-нибудь ценного имущества». Полковник видел, что в нищету и бесправие сброшена отнюдь не только его семья. И с сожалением понял: придётся воевать на родине.

Увидев Перхурова, Савинков понял сразу – свой человек. И неважно, кому он служил прежде. Исступлённый взгляд говорил о готовности биться до конца. Савинков был таким же по духу. Перхуров, со своей стороны, поначалу был смущён прошлым эсера-террориста. Но в дальнейшем Савинков произвёл на него «самое отрадное впечатление как человек в высшей степени разумный, энергичный и решительный, любящий Родину».

Центром всероссийского восстания мыслилось пугачёвское Поволжье

Антибольшевистское восстание мыслилось как скоординированные удары в нескольких крупных городах. Среди них – Москва (без всякой связи с левоэсеровским выступлением), Петроград, Владимир, Муром, Ростов, Казань, Ярославль, Рыбинск, Кострома. Бросается в глаза сгущение поволжских названий. Это не случайно. Народническое происхождение Савинкова тянуло на берега Волги. Ещё в 1860-х террористы «Организации» и «Ада» инспектировали эти места. Вера в животворящую традицию Пугачёвщины была непререкаема. Унаследовал её и Савинков. Внушил своему Союзу. Всероссийским центром новой революции он назначил Рыбинск.

Силы СЗРиС исчислялись примерно в пять тысяч. Немало по тем временам, если под единым командованием. Причём значительную часть составляли люди с конкретными навыками вооружённой борьбы – эсеровские боевики и белые офицеры. Правда, реально готов к бою – вооружён, включён в подразделение и знал задачу – был лишь каждый пятый. Это в лучшем случае. Но и такого состава могло оказаться достаточно для захвата крупного города в те времена России.

О конспирации никто толком не думал. Некий юнкер попал в больницу, где пофлиртовал с одной из сестёр милосердия. И невзначай рассказал о готовящемся восстании. Она, в свою очередь, сообщила о необычном юнкере своему знакомому командиру латышского полка. Вопросом заинтересовались чекисты. Вскоре московский и казанский филиалы СЗРиС были разгромлены, три десятка заговорщиков арестованы, 18 расстреляны, пятеро отправлены в концлагерь и только трое сумели бежать. Среди последних – сам Савинков. Впрочем, он в любом случае перебирался из столицы в Поволжье.

Политическим центром, как уже сказано, мыслился Рыбинск. Но военно-стратегическим – Ярославль. Город на перекрёстке важных железных дорог, расположенный недалеко от Москвы и славный своей вольницей. Зимой и весной ярославцы уже восставали против большевиков. Эти выступления удалось подавить, но с тех пор соотношение сил изменилось. Местных красноармейцев пришлось перебрасывать в другие регионы. На Кубань против белых добровольцев и казаков. В Украину против Центральной Рады. На восток против чехословаков и повстанцев-кулаков. Так что шансы на военную победу СЗРиС возросли.

Повстанцы старались не допускать эксцессов, но это не всегда удавалось

Час настал 6 июля 1918 года. Это был день левоэсеровского мятежа в Москве. Подавленного сутки спустя. Но боевого сотрудничества с ними Савинков в любом случае не предполагал. Он вёл свою партию.

В Ярославле под командованием Перхурова процесс пошёл чётко и слаженно. Почта, банк и телеграф были взяты на рассвете. На это хватило ста пяти бойцов. Коммунистов быстро разоружили, да они и не особо сопротивлялись. Окружной командующий РККА Николай Ливенцев (бывший генерал царской армии – против бывшего её полковника) откровенно растерялся и потерял управление. Впоследствии это серьёзно поставили ему на вид. Губернская ЧК на тот момент вообще была парализована внутренней грызнёй. Буквально за день до начала восстания её председатель Яков Крылов (царский унтер-офицер с двумя Георгиевскими крестами) со скандалом подал в отставку. Разумеется, это оказалось очень своевременным для повстанцев фактором.

Часть красных перешла к восставшим. Особенно восприимчивы к антибольшевизму оказались силовики – начальник милиции Фалалеев (бывший фронтовик и губернский комиссар Временного правительства), инспектор угрозыска Греков, командир кавалерийского отряда Баранов, командир мотоциклетной команды Ермаков. Сильную помощь савинковцы получили от поручика Супонина, который привёл под знамёна родины и свободы автоброневой дивизион. Численность бойцов превысила три сотни – теперь при пяти крупнокалиберных пулемётах и двух броневиках. На этом фоне костяк красного гарнизона – 1-й Советский полк – поначалу объявил себя нейтральным.

Сопротивление оказал партийный спецназ – Особый коммунистический отряд (этим после восьми месяцев правления не было пути назад). Но бой продлился недолго и окончился полной победой повстанцев. Бойцы-перхуровцы вошли в Губернаторский дом – резиденцию городской власти. Партийно-советские и чекистские органы Ярославля перестали существовать. Центр города был освобождён. Восстание двинулось на окраины.

Не обошлось без эксцессов. Гнев горожан обрушился на первых лиц свергнутого режима. Полковник Перхуров попытался предотвратить расправы: «Приказываю твёрдо помнить, что мы боремся против насильников за правовой порядок, за принципы свободы и неприкосновенности личности». Но спасти председателя горисполкома Семёна Нахимсона и комиссара Ярославского военного округа РККА Давида Закгейма он не смог. Их забила насмерть толпа, причём особую ярость проявили женщины из среднего класса, беспощадно орудовавшие зонтиками.

Надо сказать, из 120-тысячного населения Ярославля значительную часть составлял неблагонадёжный для большевиков элемент: купцы, лабазники, ремесленники, служащие старых учреждений, духовенство, подсобные рабочие с пристани и конечно, их жёны и сёстры. Нельзя сказать, чтобы все они массово устремились в боевые ряды (об этом позже). Но отомстить за недавний беспредел рвались очень многие. Сцены как из стихов Иосифа Уткина: «Сорок первый номер. Только поскорей. В этом самом доме – комиссар-еврей» – разыгрывались не раз. Подобный эпизод описан, например, в автобиографической повести Леонида Пантелеева.

Перхуров придерживался гуманистических принципов и принял соответствующие меры. Оставшихся коммунистов загрузили на баржу, отогнали на середину Волги и поставили на якорь. Но кое-кого солдаты всё-таки подстрелили. Увы, такие процессы трудно контролировать. Народ не всегда проявляет великодушие.

Программа восстания держалась в общедемократических рамках

8 июля повстанческий штаб официально восстановил в Ярославле органы самоуправления на основе законов Временного правительства. Пять дней спустя сформировался орган гражданской власти. В должности городского головы восстановился инженер Владимир Лопатин – демократ-февралист, выходец из авторитетной купеческой династии. Его ближайшими помощниками стали меньшевик-железнодорожник Иван Савинов, кадетские активисты Иван Горелов и Николай Соболев, правоэсеровский лидер Николай Мамырин. Силы самообороны Ярославля – городскую милицию – взял под своё руководство отставной генерал царской армии Пётр Карпов.

Городская управа, как видим, получилась многопартийной. Но занималась она сугубо делами хозяйственного управления. Политикой и обороной заведовал повстанческий штаб Перхурова, разместившийся в ярославском чертёжном ведомстве.

Перхуров принял на себя главнокомандование Северной добровольческой армией. В публичной декларации была заявлена связь с движением Бориса Савинкова и с Добровольческой армией «старого генерала Алексеева» (вспоминаются революционные стихи венгра Шандора Петёфи 1849 года: «Мы ли дрогнем? Старый Бем ведёт нас, вольности испытанный солдат»). Надо отметить, что именно генерал Михаил Алексеев (бывший начальник штаба Николая II) – скорей всего, неожиданно для себя – превратился в лидера и кумира интеллигенции и студентов. Либерально-демократической части Белого движения.

Политическая программа провозглашала восстановление всех гражданских и политических свобод, обещала созыв Учредительного собрания, категорически отрицала Брестский мир и призывала к войне с кайзеровской Германией и её большевистскими агентами. В экономической области гарантировалось право частного предпринимательства, прежде всего крестьянской собственности на землю. Отменялись все установления большевистской «чрезвычайки», объявлялось «восстановление строгой законности».

Как видим, программа действительно была сугубо общедемократической. В какой-то мере даже с кадетским уклоном. Социалистическая тенденция почти не просматривалась. Ни в эсеровском, ни тем более в меньшевистском варианте. Близко не было ни анархизма, ни разбойной романтики эсеров-макисмалистов – очень свойственной московским мятежникам.

Более того. Перхуровцы нашли отклик в среде православной общественности и духовенства. Опорными базами стали важнейшие храмы и монастыри Ярославля. Например, храм Святого Дмитрия Солунского и храм Богоявления, расположенные недалеко от берега Которосли (они-то и сделались вскоре ближайшими мишенями красной артиллерии). Восставших поддержал сам митрополит Агафангел. Предоставивший в распоряжение перхуровцев Толгский монастырь.

В Рыбинске чекисты оказались начеку, из Мурома бежали ненадолго

Первый успех в Ярославле воодушевил савинковцев. Через день были подняты восстания в Рыбинске и Муроме. Как мы помним, особое внимание Савинков уделял 40-тысячному Рыбинску. Здесь он взял дело в свои руки. Рядом находились верные Клепиков и Дикгоф. «Я не очень надеялся на удачное восстание в Ярославле и почти был уверен, что зато мы без особенного труда овладеем Рыбинском», – говорил потом Борис Викторович на советском суде. И тут же признавал: «Как это часто бывает, произошло как раз обратное тому, чего мы ждали».

Рыбинское восстание началось в ночь на 8 июля. Объектом атаки являлись артиллерийские склады. Но уже к исходу первого боевого часа Клепиков доложил боссу о провале. Оказалось, что весь план был заранее известен местной ЧК. Каким образом это случилось, история умалчивает. То ли опять кто-то проговорился. То ли присутствие такой фигуры, как Савинков, в принципе невозможно скрыть. А скорей всего, вышел роковой парадокс. Дело в том, что в Рыбинске за полгода произошло несколько антисоветских бунтов. Население страстно ждало освободителей. Поэтому власти ввели здесь режим максимальной бдительности. Как бы то ни было, чекисты Павла Голышова (ближайший сподвижник убитого к тому времени Семёна Нахимсона) и Николая Кустова накрыли подпольщиков вечером 7 июля. В их руках оказались детальные планы Савинкова. К ночи они подготовились во всеоружии.

Вынужденные засветло уйти из своего штаба, Савинков, Клепиков и Дикгоф попали буквально под перекрёстный прострел. Прорвались чудом – патрули не обратили внимания на троих человек в рабочих куртках. Так им удалось добраться до деревенской явки. Но крупная – более 400 отборных бойцов – рыбинская организация СЗРиС была полностью разгромлена. Вместе с боссом и бригадирами из чекистско-красноармейского кольца сумели уйти лишь порядка 70 человек. Некоторое время они устраивали железнодорожные диверсии, потом отступили к востоку.

В Рыбинске же начался кровавый террор. Голышов и Кустов целыми семьями расстреливали местную «буржуазию». Кошмар был настолько запределен, что председателя РыбЧК Голышова расстреляли за «перегибы» сами красные, а его зама Кустова пристрелил на месте один из подчинённых. Только так удалось остановить смертоносный вал.

Несколько иначе сложилось в Муроме. Муромским восстанием командовали подполковник Сахаров и военврач Николай Григорьев. Поздно вечером 8 июля повстанцы захватили караульные казармы, горсовет и военный комиссариат. Было их менее полусотни, но и этих сил хватило, чтобы малой кровью сменить власть в 20-тысячном городе. Большевистские власти в лице секретаря РКП(б) Николая Тагунова и чекистского начальника Александра Кириллова в панике бежали из Мурома.

Сахаровский штаб от имени СЗРиС расклеил по городу листовки с программой перхуровского типа: восстановление гражданских свобод, демократической законности и местного самоуправления, свободная торговля хлебом вместо продовольственной диктатуры. Муромскую управу возглавили учитель Пётр Добролюбов из партии народных социалистов, эсер Николай Зворыкин и молодой, но именитый купец Алексей Жадин. На следующий день в Спасо-Преображенском соборе был отслужен благодарственный молебен. Епископ Митрофан благословил Сахарова и его бойцов.

Однако восставшие не успели нарастить свои вооружённые силы. К ним записались лишь около сотни студентов и гимназистов. Между тем, уже 10 июля к городу подступила регулярная часть РККА, приведённая Тагуновым из Владимира. Сахаровцы с боем прорвались к Ардатову и сумели уйти на восток, вслед за отступившими из Рыбинска. С ними ушли Добролюбов и Зворыкин. Жадин и ещё пятнадцать человек были расстреляны красными. Четырнадцать участников восстания отправлены в концлагерь. Так через пятьдесят часов в Муроме восстановилась советская власть. Епископ Митрофан отсидел в тюрьме всего полгода, но впоследствии умер в ссылке.

Даже в безнадёжной ситуации Ярославль продолжал сопротивляться

Поражения в Рыбинске и Муроме означали провал стратегического плана Савинкова. Он даже отправил к Перхурову войскового курьера с приказом отступать из Ярославля. Однако гонец не добрался до цели. Ярославль продолжал сопротивляться. Теперь не в порядке реализации плана, от которого отказался сам его автор. Но – по долгу чести, достоинства и самозащиты.

В перхуровскую армию записались около шести тысяч человек. К офицерам и боевикам СЗРиС примкнули местные студенты, интеллигенты, лабазники, рабочие и немного крестьян из окрестных деревень. Но лишь полторы-две тысячи участвовали в боях, а на регулярной основе – не более семисот.

Но и для этих бойцов катастрофически не хватало оружия. Артиллерийские склады на окраине удержать не получилось. Повстанцы довольствовались вооружениями, хранившимися в старом арсенале рядом с казармами бывшего кадетского корпуса. Запас патронов иссякал. На случай ближнего боя солдаты получили штыки. Из двух броневиков один оказался повреждён, а второй выполнял роль маневренного резерва.

Свои войска Перхуров разделил на шесть участков. Каждый из них закреплялся за отрядом в 100–150 бойцов. Вместо наступательной тактики была выбрана оборонительная. Недавний мундиаль учит: это тактика не выигрышная. Полковник ждал поддержки извне. Расчёт строился на этом заблуждении.

Но высок был моральный дух восставших. Люди понимали, за что они бьются. Красный флаг коммунизма перхуровцы заменили на традиционный русский триколор. Одним из важных знаков отличия стала георгиевская ленточка. Тогда это был символ сопротивления тирании и угнетению.

Пролетариат поддержал повстанцев. Особенно в лице железнодорожников, которые ремонтировали броневики и готовили бронепоезд. Это чудо техники использовалось на Заволжском участке фронта между станциями Уроч и Филино.

Крестьяне тоже не остались в стороне. На помощь перхуровцам шли земледельцы не только Ярославской, но и Костромской и Тверской губерний. Люди заявляли, что они готовы бить большевиков голыми руками. Проддиктатура сделала своё дело. Жители села Диево-Городищево 8 июля сразу после молебна собрались на сход и оттуда двинулись на помощь ярославцам. Отрядом руководили импровизированные «офицеры» Ершов, Конанов, Москвин, Перелыгин и Тарасов. Обычные крестьяне, прошедшие Первую мировую.

Однако нельзя не отметить: особого энтузиазма крестьяне не проявляли. Пожалуй, даже меньше, чем рабочие. Собственно, именно крестьянская пассивность предопределила поражение восстания (как и общее поражение белых в гражданской войне). Причина в значительной степени состояла в гарантиях частной собственности на землю, обещанных перхуровским штабом. Авторы этого пункта не учли, что мужики увидели в нём одно: непризнание Декрета о земле. Крестьян вполне устраивал этот эсеровский документ о «социализации и уравнительном землепользовании» – использованный большевиками в качестве фальшивой приманки. Частная же собственность понималась как возврат помещиков. Перхуровцы этого в виду не имели. Но объясниться реально не было времени.

Тем временем большевики опомнились, собрали силы и начали контрнаступление. Ярославль взяли в кольцо. С юга наседал Первый полк, с юго-запада – интернациональная рота, с запада – Московский полк, с северо-запада – интернациональный батальон Варшавского полка, с севера – сводный отряд латышских стрелков. Как видим, большевистские «иностранные легионы» – латышские, польские, китайские части – сыграли ключевую роль в подавлении восстания.

Командовал всей армадой комкор Анатолий Геккер. Бывший штабс-ротмистр стремительно делал карьеру в коммунистических войсках. Командовал Донецкой армией РККА, был комиссаром Беломорского округа. Доказал преданность новому режиму. Командовать Северным Ярославским фронтом Геккера назначил лично Троцкий. Геккеровский штаб возглавлял молодой латышский немец Константин Нейман, до того военный комиссар Бутырки.

Немецкие пленные сдали пленных повстанцев в плен большевикам

Судьба окружённого города была предрешена. Подавляющее превосходство красных в численности и вооружении не оставляло шансов. 15 июля Перхуров собрал военный совет. Он предложил прорываться из Ярославля в Казань, навстречу белочехам и антибольшевистской Народной армии. Туда как раз пробрались Савинков и его люди. Однако Перхуров не был ярославцем и не учёл, что местные жители откажутся покидать свой город. Сам же он не считал себя обязанным погибнуть именно здесь. Ночью Перхуров с сотней пришлых савинковцев ушёл на пароходе по Волге. Продолжать войну на другой земле. Командование обороной Ярославля принял генерал Карпов.

Приказом Геккера город был подвергнут массированному артобстрелу. Особенно интенсивный огонь применялся в последние четыре дня восстания. Ярославль словно решили превратить в море огня. Не щадили ни жилых кварталов, ни производственных объектов, ни древних храмов. Снесли больше двух тысяч домов, два десятка фабрик, десятки церквей, Демидовский лицей со знаменитой библиотекой. В ход были пущены новейшие достижения тогдашней военной техники. Аэропланы РККА сбрасывали на Ярославль динамитные бомбы.

19 июля к большевистскому берегу пришвартовалась баржа с пленными коммунистами. Удостоверившись, что партийных в Ярославле не осталось, Геккер предъявил горожанам ультиматум: кто хочет жить – выходите к Американскому мосту. По истечении 24 часов начнётся ураганный огонь из тяжёлых орудий. А также химическими снарядами.

В Ярославле базировалась «Германская комиссия военнопленных» – организация немецких и австрийских пленных Первой мировой. Весь период восстания немцы находились в здании городского театра на положении интернированных. 20 июля повстанцы напомнили, что не признают Брестский мир и считают себя в состоянии войны с Германией. На этом основании Карпов объявил, что его бойцы сами сдаются в плен пленным немцам. Председатель комиссии лейтенант Балк гарантировал им невыдачу красным. Едва ли Совнарком – только-только успевший оправдаться перед Вильгельмом II за убийство левыми эсерами посла Мирбаха – пошёл бы на конфликт с подданными Второго рейха.

21 июля после очередного обстрела каратели Геккера вступили в Ярославль. К утру 22-го всё было кончено. Бои завершились. Стартовали расправы. Свои гарантии Балк после переговоров с Нейманом запросто отменил. Просто не желая обременять себя чужими делами (да и потом, немец же просит…). Пленные германцы поехали домой. Пленные повстанцы были отданы на милость победителя, не знавшего милости.

Точное количество погибших неизвестно. Во время боёв и бомбардировок погибли около шестисот человек. Расстреляны карателями после подавления до пяти тысяч по всей губернии. Коммунисты потеряли убитыми от ста до пятисот.

Древний город на Волге открыл эпоху новых восстаний

Александр Перхуров почти два года воевал в Народной армии, потом у Колчака. Почётно именовался у белогвардейцев Перхуров-Ярославский. В марте 1920-го красные пленили его. Несколько месяцев концлагерей – и должность в штабе Приуральского военного округа РККА. Видать, оценили большевики деловые качества врага. Но простить всё равно не могли. 20 мая 1921-го Перхурова снова арестовали, 19 июля 1922-го приговорили к смертной казни на показательном суде в Ярославле (именно там) и через день расстреляли. Пётр Карпов принял ту же смерть гораздо раньше, чуть ли не сразу, как красные вошли в его город.

Савинков пережил Перхурова на три года, непрерывно воюя с коммунистами. «Обречённо презирал невзгоды, но друзьям он сердцем не солгал». Подполье в России. Боевые рейды из-за польской границы. 16 августа 1924-го чекисты одолели революционера методом «разводки» – заманили и арестовали в ходе знаменитой спецоперации «Синдикат-2». 7 мая 1925 года Борис Викторович шагнул из окна одного из кабинетов ОГПУ на Лубянке.

Клепиков остался в эмиграции. Дикгоф и его жена прошли весь савинковский путь. С той разницей, что их периодически выпускали и сажали снова. Барона расстреляли в 1939 году. Эмма Сторэ, она же Любовь Дикгоф, дожила в СССР до 1969-го. Сахаров воевал в колчаковской армии, эмигрировал и скончался в США в 1951 году. Григорьев погиб на колчаковском фронте в 1920-м.

Геккер послужил карателем и при подавлении Кронштадтского восстания. Руководил отделом внешних сношений Разведывательного управления РККА. В этой должности встретил 1937 год. Не прошло и девятнадцати лет, как он разделил судьбу генерала Карпова и его товарищей. Начальник артиллерийского отдела оборонпрома Нейман пережил своего ярославского начальника на целых четыре месяца.

Древний город на Волге открыл эпоху новых российских восстаний. Тамбов и Кронштадт 1920-х, Подмосковье, Урал, Поволжье 1930-х, тот же Муром, Александров и Новочеркасск 1960-х – далеко-далеко не полный перечень. В советские времена были иные понятия о протестах, нежели мирные и законные выступления против повышения пенсионного возраста. Да и современный Ярославль – по-новому восставший избранием Евгения Урлашова, снимать которого пришлось силой… История ведь непрерывна. В общем, верно говорит шансон: «Мой привет и память Ярославлю».

Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»