Есть в этом, безусловно, искреннем письме несколько пассажей, которые меня как оппонента оскорбляют. Например, прямой намек на то, что если есть распоряжение власти о строительстве «Охта центра», стало быть, все, кто этот проект поддерживает, автоматически попадают в малопочтенную категорию людей с «гибким хребтом», не имеющих своей позиции или скрывающих ее из страха показаться нелояльными.
Как социолог, постоянно наблюдающий жизнь разных слоев населения, я не исключаю, что среди довольно многочисленных сторонников проекта, вслух его поддерживающих, есть доля людей, которым он на самом деле безразличен. Или даже чем-то несимпатичен, однако в силу должности и положения они об этом умалчивают. Но эта категория, поверьте специалисту, не так уж многочисленна, чтобы «делать погоду». Она с лихвой уравновешивается изрядной долей горожан, которым на самом деле нравится проект, но они стыдятся сказать правду, чтобы не быть оплеванными «истинными петербуржцами». Стараниями определенных сил поддержка проекта считается ныне дурным тоном. Отношение к нему стало чем-то вроде модного экспресс-теста, определяющего кто «чист», а кто «нечист».
Беда в другом: обличительный пафос моего оппонента – проявление весьма характерной болезни изрядной части нашего общества, которую я назвала бы запоздалым шестидесятничеством. Причем в его худшем «совковом» варианте. Его главная родовая черта – оппозиционность любой власти, которая во время оно считалась синонимом порядочности. Так же, как и «любовь к родному пепелищу», которое при любых обстоятельствах должно пепелищем и оставаться. Ничто другое любви не достойно, ибо оскорбляет память о прошлом. И хотя автор текста давно переселилась в Москву, активно сотрудничает с властью и является членом Общественной палаты РФ, не исключено, что ностальгия по мятежным 1960-м и бедной, но гордой ленинградской юности ее порой одолевает. Ну любим мы сладко погрезить о том, «как молоды мы были, как верили в себя», и считать эти годы лучшими только потому, что сами были лучше и моложе. Это известный поколенческий комплекс, который легко разбивается при столкновении с реалиями сегодняшнего дня.
А они выявляют шокирующий парадокс: среди противников «Охта центра» довольно много так называемых московских петербуржцев. Они давно уже покинули свой город именно потому, что им было здесь «душно» и «тесно», они сделали в столице деловую и политическую карьеру, широко пользуются московскими благами, и все их жизненные интересы – там. Они фактически признали Петербург малопригодным для жизни такого качества, какое им потребно. Но тем яростнее выступают против того, чтобы шансы пожить «по-столичному» появились у тех, кто никуда не уезжал. Нет, их вдруг пробило на любовь к «отеческим гробам» и пейзажам, куда они приезжают поностальгировать на выходные. А как тут люди живут в остальные дни недели – дело десятое. Главное, чтобы «небесная линия» неизменно держалась на том же уровне, что и триста лет назад. А вместе с ней – и уровень жизни тех, кто «под линией». Чтобы было кого по-барски утешить, испытав сладкую нежность к «бедным родственникам», а заодно – прилив любви к самим себе, таким успешным, но великодушным. Увы, это еще один наш национальный порок, от которого не вдруг избавишься. Так же, как и от привычки к хамству как главному аргументу в споре. Разговаривая недавно с одним харизматичным депутатом Законодательного собрания, я спросила, почему он так яростно выступает против строительства «Охта центра». И получила исчерпывающий ответ: «Потому что все, кто этот проект поддерживает, – уроды».
Что ж, возможно, я – «урод» из «понаехавших» (есть и такой аргумент у защитников культурного наследия и «коренных» петербуржцев). Я, каюсь, лишь в семилетнем возрасте поселилась и долго жила в самом что ни на есть историческом центре тогдашнего Ленинграда – на Невском. И помню эти исторические руины с прогнившими перекрытиями и коммуникациями, не подлежащими ремонту, с жуткими коммуналками-клоповниками, которые сегодня оплакивают любители петербургской старины, проклиная строящийся «Стокманн». Если это любовь, то считайте, что я не люблю Петербург. Я просто за компанию с большим количеством людей хочу жить здесь по-человечески. А не лить по выходным сладкие слезы над кривой березкой своей юности.