Продолжают ли женщины оставаться «угнетённым полом»? Или мы живём в феминизированном мире? Существует ли метафизика пола, женское и мужское «начала» в социуме? Действительно ли между ними идёт борьба не на жизнь, а на смерть?.. Об этом накануне майских демонстраций шла речь в петербургском дискуссионном клубе «Справедливая политика». Мероприятию был предпослан слоган «Феминизм и традиционные ценности». Немножко смахивало на провокацию…
«Как скажете, папенька»
Почему разрушается традиционная семья? Ведь не только же в экспансии ЛГБТ дело.
Мне давно не даёт покоя этот вопрос. Столетиями львиная доля браков заключалось не то, что не по любви, а и не по взаимной инициативе сторон. В лучшем случае мужчина сватался к девушке, а её родители решали, отдавать за него дочь или нет. И хорошо ещё, если действовал он по своему усмотрению, а не по чьей-то указке. Зачастую же просто семьи сговаривались и женили детей. Мнение самих новобрачных спрашивали далеко не всегда, девушек – в последнюю очередь.
Дети роптали редко. И не столько потому, что за непослушание полагалась суровая кара. Бытовала незыблемая установка, что отец и мать — мудрее, опытнее, знают, как надо, и это их прерогатива – выбирать суженых для своих отпрысков. Если бы мы спросили тогдашних невест: «Как вы можете терпеть? Это же ущемление ваших прав, дискриминация, насилие!..», нас бы вряд ли поняли.
А расторгнуть брак (до сравнительно недавнего времени), как мы знаем, было архисложно. Если поженились — считай, пока смерть не разлучит.
И что из того? Человечество на протяжении веков было тотально несчастливо? Не похоже. Хотя бы потому, что иначе мы бы давно уже вымерли. Однако этого не произошло. Люди жили всю жизнь с теми, кого они не выбирали. Как-то ладили. И рожали наследников в количестве неизмеримо большем, чем сейчас.
А наше время, когда мужа/жену или партнёра каждый вбирает исключительно сам — по любви, по дружбе, по себе – стали ли семьи гораздо прочнее, супруги — счастливее? Тоже не похоже. Судя по зашкаливающему числу разводов, плачевной демографии, этого явно не скажешь.
Но разводы – само собой. На глазах разрушается традиционный семейный уклад, летят кверху тормашками непреложные, как раньше казалось, правила и алгоритмы.
Всё больше пар заранее договариваются, что съезжаться и строить «общее гнездо» не будут. Каждый остаётся на своей территории, со своими укоренившимися привычками, подогнанным под себя бытом. Встречаются на уик-энд и по праздникам, вместе отдыхают, ездят в отпуск. А ребёнка, если таковой появится, воспитывает бабушка. Другие, прожив сколько-то лет вместе и продолжая оставаться в браке, разъезжаются на разные концы города, каждый поближе к своей работе или к своим родственникам. Так всем удобнее.
Партнёры по бизнесу заключают брак, если так сподручнее вести дела. Или наоборот – воздерживаются, если разумнее «не класть все яйца в одну корзину».
То, о чём писал в конце XIX века немецкий социал-демократ Август Бебель – «брак сделался в большей степени предметом материальной спекуляции», с некоторыми поправками весьма актуально как раз сегодня. Удобство, целесообразность, здравый смысл на грани эгоизма… Создание собственной зоны комфорта, «чтобы не мешали мне жить, как я хочу» — вот что становится базой межличностных и семейных отношений. О какой-либо жертвенности, самоотречении в этом контексте неловко и говорить. Апологеты феминизма считают, что это правильно.
Назло мужчинам стану толстой
Ведущий дискуссионного клуба, лидер Комиссариата социальной мобилизации Дмитрий Жвания напомнил основные лозунги, с которыми выходят сегодня на акции протеста феминистки: «Не худей!», «Не вари!», «Не подчиняйся!».
С первым лозунгом всё более-менее понятно. Наглядным (нагляднее некуда!) его воплощением стала американская радикальная феминистка второй половины XX века Андреа Дворкин. Дворкин яростно боролась за право женщины не следовать общепринятым канонам «красоты» и быть такой, какой ей нравится — а не такой, как нравится мужчинам. Результаты этой борьбы она показывала на собственном примере. Андреа, надо сказать, была замужем и, по её словам, счастлива. Правда, и она, и её супруг, позиционировали себя, как открытых гомосексуалов.
Призыв не варить относится, очевидно, к борщу. Честно говоря, формула эта поднадоела, и ради разнообразия её давно бы пора заменить. Например, на «Не жарь (котлеты)!» или «Не пеки (пирожки)!» Хотя в любом случае, как противовес бесконечным, навязшим в зубах кулинарным шоу, которые часами занимают эфирное время на всех телеканалах, она уместна.
Правда, как ни крути, есть всё равно что-то нужно — не борщ, так харчо. Равно как мыть посуду, стирать бельё сидеть с маленькими детьми и т. д. Советская труженица, по подсчётам социологов, 41 час в неделю занималась профессиональной деятельностью и ещё 40 часов – домашней работой. То есть, как пошутил один из активистов, тоже определённого рода равновесие…
Участники дебатов обратили внимание на тенденцию, хорошо заметную в нынешней Европе, особенно в северных странах: жена работает вне дома, приносит деньги, а муж, беря на себя все хозяйственные заботы, становится «золушкой». Даже в декретный отпуск всё чаще уходят отцы (законодательство ряда стран это позволяет). Приверженцы феминистских взглядов уверены, что – вот оно, настоящее равноправие. Их оппоненты возражают: идёт деградация мужского начала.
Как ни парадоксально, но новации никакой в этом нет. Ещё молодой Фридрих Энгельс писал о том, что положение, когда «жена зарабатывает на всю семью, а муж сидит дома и смотрит за детьми, убирает, стряпает», — «нелепо и бессмысленно». Он сетовал, что таких случаев «очень и очень много» и называл это «настоящей кастрацией». Было это в 1845 году.
«Современное общество приобретает феминные черты, – высказывает свою позицию Дмитрий Жвания сегодня, 170 лет спустя. – Изменения в труде меняют общественный стержень». Если раньше, в индустриальном мире, большинство мужчин были заняты в промышленности, то сейчас в мегаполисах почти все работники – офисные. А офисный планктон по сути своей беспол. Мужчина ли, женщина служит посредником между торговцами или оформляет бумажки, чтобы дать вам деньги под проценты, — совершенно неважно. И женщина – ещё ладно, она более адаптабельна. А мужчина, попадая в такие условия, чувствует себя фрустрированным (даже если не отдает себе в этом отчёта). Отсюда и многочисленные проблемы.
Камни в спину
Продолжают ли женщины оставаться «угнетённым полом» (или «классом»)? Пытаясь проследить закономерности, участники встречи в «Справедливой политике» засомневались: а с чем или с кем сравнивать? Анну Каренину вспоминать как-то глупо. Скажем, была ли прекрасная половина ущемлена во времена СССР? Советские женщины были заняты на производстве наравне с мужчинами (51%), более образованы (61% от числа всех специалистов)… Хотя здесь нельзя не вспомнить теорию феминисток о «стеклянном колпаке»: чем выше этаж управления, тем женщин меньше. Даже в такой вроде бы сугубо женской отрасли, как народное образование (только 40% директоров средних школ составляли дамы).
В ходе дискуссии выступающие приводили антитезой принцип «позитивного ущемления», доминирующий сегодня во многих западных странах. Когда при выборе между белым и темнокожим или между мужчиной и женщиной остановятся, скорее, на втором варианте. Квоты для женщин есть не только в органах власти, но и даже в корпоративном бизнесе. Если в руководстве крупной компании много мужчин, это может вызывать вопросы.
Но как бы то ни было, гражданка страны Советов едва ли чувствовала себя дискриминируемой, тем паче — порабощённой. Да и тогдашние масс-медиа старалась всеми способами подчеркнуть, что времена толстовских героинь миновали. Женщина может стать директором завода. Имеет полное право уйти от нелюбимого мужа. Родить вне брака. Отечественными режиссёрами даже культивировался светлый образ матери-одиночки. Но одно дело – кино, а другое – то, что в мозгах. Последнее изменить труднее всего…
Практика большевиков показала, что совершить революцию в семенных отношениях, в отношениях между полами гораздо сложнее, чем в экономике, политике, образовании. Лев Троцкий в работе «Преданная революция» прямо констатировал: «Взять штурмом, кавалеристским наскоком крепость семьи не удалось». Предрассудки подкреплялись низкой материальной базой.
Ещё каких-нибудь лет тридцать назад на девушку, которая открыто встречалась с мужчиной – ничего больше, в обывательской среде и то посматривали косо. Её бедной маме не было прохода от соседок: «Ну что, твоя-то — замуж так и не вышла?..» Если предмет мечтаний был женат, пусть даже только де-юре, это уже считалось предосудительным. А если, не дай бог, от него забеременеть… Тут в спину могли полететь камни.
Сложно не признать, говорили участники дискуссии, что в этом ракурсе общественное сознание совершило огромный скачок. Кого хочешь, люби, с кем хочешь, живи; рожай, от кого хочешь – или не рожай. Никто клеймить тебя не будет. Даже наоборот.
Само собой, свобода при всех её побочных эффектах, лучше несвободы. Вот только как уберечь детей? Педагоги стонут: «Вседозволенность, размывание жизнеобразующих основ…». Психологов ставят в тупик вопросами: «Должен ли я рассказать папе, что у мамы есть любовник?»
Секс и Большой город
Ещё одним ключевым вопросом, вынесенным в анонс дискуссии, был такой: раскалывает ли феминизм социалистическое движение или дополняет его? В ход пошли цитаты, проверенные временем.
Американская феминистка XIX века Элизабет Стентон впервые выдвинула тезис о том, что положение женщины в мире (не где-либо, а вообще) обозначается одним словом – «изнасилование». «История человечества – это история повторяющихся посягательств мужчины на женщину, выливающихся в установление его абсолютной власти над ней. Общество… представляет собой одно великое изнасилование всего женского — на дорогах, в тюрьмах и застенках… в собственных домах, а также в мире моды и на рабочих местах», – считала Стентон. Ей же принадлежит ставшее афоризмом высказывание: «Как мало значит для меня право голоса, право собственности и т. п., если мне не позволено владеть своим телом и распоряжаться им по своему усмотрению». Которое, очевидно, коррелирует с одним из постулатов современного феминизма: «Моё тело – моё дело!»
Однако при этом Стентон была, мягко говоря, социальным снобом, выражая чаяния белых женщин среднего класса и полагая, что в авангарде «культуры изнасилования» идут рабочие. «Я думаю, с такими феминистками социалистам не пути», – заключает Дмитрий Жвания.
Уже упомянутая Андреа Дворкин и вовсе ставила знак равенства между положением женщины в обществе и… Холокостом. Она же проповедовала женский сепаратизм. Ещё одна заокеанская феминистка Кейт Миллет доказывала, что сексуальные отношения между мужчиной и женщиной – всего лишь – и не что иное, как выражение «мужской власти». Вообще, по мысли многих радикальных феминисток, гетеросексуальность — это политическая установка, выгодная мужчинам. Поскольку, идя на контакт с мужчиной, женщина «позволяет колонизировать себя».
Меж тем радикальный феминизм всё же популярен среди части левого движения. Во благо или во зло?
Представитель, как сам он себя именует, националистического направления в социализме, Александр Пауктов, например, придерживается такого взгляда. Движение сепаратисток, разжигающих «войну полов», социалистам враждебно. Приверженцы квир-теории – тоже оппоненты левых. (Для справки: термин «квир» используют для обозначения «всего отличного от гетеронормативной модели поведения». Проще говоря, согласно этой теории, полов и различий, как таковых, нет. Ты можешь выбирать, что угодно. Сегодня быть синьорой, завтра – мсье.)
Зато феминизм, который ставит целью защиту женщин, как социальной группы, «безусловно, является нашим союзником и требует поддержки». Эту оценку разделили все участники встречи.
Валерия Стрельникова