До сего дня многие поляки, да и иностранцы тоже, вспоминают драматическую ночь с 12-го на 13 декабря 1981 года. Нигде в Европе, да пожалуй и в мире, не бывало, чтобы против всего общества двинулась армия, вооружённая вплоть до авиации и ракет, за ней милиция, за ними молчаливые, но всепроникающие, как ковид-19, агенты тайной полиции и военной разведки – общей численностью до 100 тысяч. Свой экзамен на военную эффективность сдавал генерал Ярузельский – премьер-министр, партийный первый секретарь и глава новообразованного Военного совета национального спасения. До того времени он даже в «Солидарности» считался либералом, в Европе – просвещённым коммунистом, а в Советском Союзе – одарённым политруком.
Театр событий был богаче театра войны. Панцирная броня, замолчавшие телефоны (даже партийные), комендантский час и милитаризация промышленности, даже производящей печенье. Закрытые границы и открытые лагеря интернирования. Даже товарища Герека с его секретарями на некоторое время уложили на нары, дабы соблюсти политический баланс.
Многие до сих пор не поймут, как это могло случиться. Ведь ещё в августе 1980 года в Гданьске и Щецине, в Катовице и Сувалках, в Легнице и за границей выстреливали шампанским в честь Августовских соглашений. Валенса и член Политбюро ПОРП Ягельский уверяли, будто «поладили, как поляк с поляком»… А потом летели свинцовые «пробки» в шахтёров и рабочих судоверфи. Запирали в лагерях и семидесятилетних профессоров, и обычных женщин.
Это была польско-ярузельская война.
Какие же резоны положили тогда конец мирным переменам?
Маркс склоняет к объяснению через конфликт базиса и надстройки. В переводе на польский это означает столкновение реформистской «Солидарности» с партийными консерваторами. «Солидарность» была радикальна: все хотели перемен. Вторая сторона была экстремистской: с самого начала шёл блеф, дабы ничего не менять. Ярузельский был избавлен от риска неудачи, поскольку всегда мог рассчитывать на гарантии Варшавского договора. Ему суфлировал Брежнев – то гневно, то с презрительной насмешкой напоминал, что «партия и государство справятся с контрреволюцией». Прозрачный намёк напоминал о примере Чехословакии. Команда Ярузельского находилась «под интернациональным наблюдением».
Ярузельский был дисциплинированным солдатом и коммунистом. Приказы выполнял безупречно, как обучили в Москве. Декабрь 1981-го удался ему. На два года он получил в Польше оперативный простор. Хотя рассчитывал на большие объёмы помощи от Советского Союза. Но сотни миллионов долларов урезались из этих миллиардов. Взять было неоткуда: американские «стингеры» в руках моджахедов крушили в Афганистане крупнейшую армию мира.
Военное положение укрепило консерваторов повсюду. Рейган, Тэтчер, даже растерянные коммунисты во Франции и Италии получили веские аргументы за рост оборонных бюджетов. Но прежде всего – в Европе рухнуло идеологическое преимущество левых. Даже китайский дипломат отвечал на мой вопрос по-польски, но с китайской осторожностью: социализм сталкивается с проблемами.
«Солидарность» преследовалась на улицах, в тюрьмах, в подполье – но завоевала огромную поддержку в мире. Необычайная роль выпала Иоанну Павлу II – быть нашей совестью. Помощь демократического мира помогла нам в выживании. Даже мы, одиннадцать ведущих активистов, обречённых, казалось, на длительное заключение после отказа от комфортной эмиграции (например, на семейную стипендию в Швейцарии) – дожили до амнистии.
Социализм «made in Russia» я считал пустым и бессмысленным, как челюсть Брежнева, издававшая нечленораздельные звуки. Он проиграл и экономическую и политическую войну за внутреннюю эффективность, и экспорт революции вовне. Я убедился в этом, когда вёл переговоры с правительством о плане экономической стабилизации по Ярузельскому. Среди обязательных пунктов было разведение рыб в прудах – сами по себе они там вымерли…
Но интересно, что Ярузельский верил в свои фиктивные «фронты национального согласия» и государственные «профсоюзы». Всё это работало, пока у него было чем платить своим силовикам-янычарам. Кончилось – и они утратили всякую энергию. Помню, как работая поднадзорным таксистом, трижды возил жену полковника за столовыми приборами премиум-класса. С каким отвращением она оставила их на сиденье в качестве платы за поездку.
И вскоре сбылось: штыками можно воевать, но нельзя на них сидеть. Сбылся и анекдот, чем Ярузельский отличается от Тэтчер: женщина правит как генерал, генерал – как женщина. После позорных и трусливых «реформ» военное положение увязло во мгле. Ярузельский в государственных СМИ даже скрывал горбачёвскую перестройку. А ещё в 1984 году хитрый пресс-секретарь правительства Ежи Урбан отклонял вопросы иностранных журналистов о Валенсе и об арестованных активистах «Солидарности». Дескать, Валенса – один из миллионов незнакомых ему людей, а арестованных активистов нет, потому что «нет “Солидарности”». Однако «Солидарность» была, и это признали спецслужбы – тем, что убили её капеллана отца Ежи Попелушко. «Солидарность» жила, потому что были люди, чью душу убить нельзя.
Следующие годы доказали правоту нашей борьбы. Несомненная заслуга Ярузельского – ослабев, он не впал в воинствующую истерию. Отказался от запланированного каскада судебных процессов. Итогом стала амнистия, которая освободила из тюрьмы и меня.
Военное положение длилось долго. Не официальные девятнадцать месяцев, а почти восемь лет. Польша и поляки теряли экономику, теряли людей в эмиграции, теряли социальную перспективу. Страна катилась на грань уже иной, горячей гражданской войны. Ярузельский прикрылся манёвром круглого стола, избежав ответственности за содеянное.
К счастью, «Солидарность» отвергла путь мести, проявив иную волю. Созданы гражданское общество, демократическое государство, свободные СМИ. Но военное положение осталось исторической травмой не только для поколения участников – всей многовековой национальной истории. И сегодня, после десятилетий терпеливого труда, общество не восполнило потерь прошлого и настоящего.
Сам же Ярузельский отвёл себе роль рядового солдата. Так и гласит указатель к его месту на кладбище.
Ян РУЛЕВСКИЙ
Статья опубликована в «Новой газете»