Эксперты оценивают желание забрать из Эрмитажа коллекцию французской живописи как шарлатанство

Напомним, что в ходе "Прямой линии" с президентом России директор Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина  Ирина Антонова заявила, что хочет воссоздать Музей нового западного искусства, для чего из Санкт-Петербурга нужно забрать больше 300 полотен.  

Предложение Ирины Антоновой восстановить в Москве Музей нового западного искусства  застигло врасплох главу Эрмитажа Михаила Пиотровского. "Мне стыдно, что музейные дела выносятся на такое обсуждение с президентом", — прокомментировал глава Эрмитажа диалог Владимира Путина и Ирины Антоновой. "Эти вещи были переданы в Эрмитаж в качестве компенсации за то, что в Москву попали шедевры старых мастеров. Тогда в Москве появилось старое искусство, в Ленинграде — новое, — объясняет право Эрмитажа на полотна французских художников Михаил  Пиотровский. — Ради "Танца" Матисса, "Таитянок" Гогена, портретов кисти Ренуара в Петербург приезжают туристы. Если эти вещи будут переданы из Эрмитажа в какое-нибудь другое место, это будет преступление против великого музея ".

Известный искусствовед и эссеист, куратор многочисленных проектов современного искусства и хранитель эрмитажного собрания итальянской гравюры Аркадий  Ипполитов, чье частное мнение приводит в своем блоге на facebook  московский публицист Александр Тимофеевский, считает, что это грабёж в самом его буквальном, процессуальном значении: «так как  это есть хищение чужого имущества, совершённое открыто, в присутствии владельца вещи или иного лица, понимающего, что происходит преступление». По словам искусствоведа, право обладания Эрмитажа на данные картины подтверждено всеми законами данного государства, и подвергнуть сомнению это право — означает подвергнуть сомнению существование права и закона в данном государстве.

Аркадий Ипполитов уверен, что  это делается во имя шарлатанства. «Шарлатанство — это псевдонаучная деятельность, направленная на получение выгоды от вводимых в заблуждение людей. Методы, используемые для такой деятельности, называются шарлатанскими. У Антоновой есть концепция музея? У неё есть подготовленное помещение? У неё есть проект, план экспозиции, список сотрудников?
Нет, об этом не говорится. Говорится лишь о желании осчастливить москвичей великим музеем. Но кто сказал, что свезённые вместе картины станут великим музеем? Каким музеем? Во имя чего? Музеем имени Щукина и Морозова? Антонова ссылается на некое желание Морозова и Щукина того, чтобы картины принадлежали Москве — весьма гипотетическое, причём, учитывая весьма сложные взаимоотношения обоих, вряд ли музей с таким названием их обрадовал, так что о воле покойников лучше помолчать. Тогда что, это будет музей имени Ирины Александровны? Всё это шарлатанством называется», — приводит слова Аркадия Ипполитова Александр  Тимофеевский.

По мнению Аркадия Ипполитова, выгода этого шарлатанства очевидна: «Антонова клянётся в своей незаинтересованности (что выглядит просто нелепо, ибо что ещё, какая может быть большая заинтересованность? Что, она могла бы потребовать это в личное пользование, что ли?), но, безусловно, подразумевается большое строительство, большой бюджет, большой коллектив, административная сетка, и, надеясь этим заинтересовать неких представителей высшего эшелона власти, она, вместо того, чтобы достойно уйти и подготовить достойного преемника, старается оттянуть время шарлатанским планом, пускающим пыль в глаза и создающим иллюзию деятельности. С тем же успехом она могла бы предложить план быстрой оккупации Испании, вывоза Прадо в Москву и создания в столице, для москвичей, великого музея, на том основании, что Испания страна небольшая, а Россия — великая. Это шарлатанство того же рода. Причём, надо заметить, средств, потраченных на подобное дело, на строительство и оборудование нового музея, хватило бы, чтобы купить не один десяток шедевров, которые могли бы украсить московскую коллекцию, но Антонова хочет деньги налогоплательщиков пустить только на удовлетворение своего тщеславия, ибо она говорит, что это ЕЁ идея, что это ОНА настаивает, что ОНА во что бы то ни стало добьётся, что ОНА оставит Москве великий музей. Мы видим, что вокруг Антоновой уже как мухи вьются те, кто собирается погреть на этом деле руки. Сама Антонова, которая никак не может разобраться со стройкой своего музейного городка и которая всё дело завела в тупик, к этому ещё, по примеру всех шарлатанов, хочет добавить ещё одно крупное дело, которое заканчивать просто даже и не предполагает — то есть всё затеяно для отвода глаз».

Вместе с тем, разбирая юридический и моральные аспекты, Аркадий Ипполитов считает, что право на данное собрание у Эрмитажа не может быть оспорено. «Законность права обладания данными картинами Эрмитажа не оспаривается, — пишет Аркадий Ипполитов. — Есть ли моральное право обладания? Да, это коллекции московские, Москвой сформированные. Я совершенно не собираюсь примыкать к тем, кто воет, что это такая же принадлежность Петербурга, как колонна Монферрана. Нет, не такая же. Более того, они Зимнему дворцы чужды. Но в законном праве ГМИИ на эрмитажные картины, рисунки и другие предметы, в пользу ГМИИ и Москвы из Петербурга и Эрмитажа отчуждённые, никто не сомневается. Морального же права на них он не имеет никакого, и они, эти эрмитажные шедевры, из которых составлен ГМИИ, Музею слепков Цветаева чужды гораздо более, чем Императорскому Эрмитажу чужды Матисс с Пикассо. Эрмитаж же был ограблен государством: распродажи и передачи в Москву превратили его из богатейшего музея в мире в один из богатейших. Получение коллекций французской живописи могло рассматриваться как хоть какая-то компенсация за это ограбление, хотя на самом деле никакой компенсацией это не было, просто сталинское правительство думало, куда ему деть дегенеративное искусство, и Эрмитаж с готовностью взялся его хранить, тем самым спасая от уничтожения».
«Более того, именно Эрмитаж всегда осознавал ценность этого искусства, — отмечает искусствовед, — и именно Эрмитаж сделал всё возможное, чтобы это искусство было извлечено из заточения. Именно эрмитажный сотрудник, Изергина, используя авторитет Эрмитажа и авторитет его директора, Орбели, в силу ленинградского блокадного героизма ставшего фигурой чуть ли не мифологической, добилась устройства выставки этой коллекции. Москва плелась глубоко в хвосте с той же Антоновой, которая хорошо если Изергиной не противодействовала, хотя уже в те годы была наделена властью. Но у Антоновой никогда не было авторитета, который был у Изергиной, так как к истории искусств Антонова никогда не имела никакого отношения, только к истории бюрократии. Антонова сделала свою карьеру на играх с перемещением ценностей и с Дрезденской галереей, когда она очень сблизилась с властью. А где она была, когда Изергина так рискованно играла и выиграла? Хотелось бы знать — и Эрмитаж имеет не только законное, но и моральное право на принадлежащие ему французские картины, так как он за них заплатил, их сохранил и первым их из забвения вывел. Игнорировать это — значит вернуться ко времени диктаторского произвола».

Данную несуразицу тут же решили использовать в своих целях представители петербургской оппозиционной общественности, которые подготовили петицию и активно собирают под ней подписи в блогосфере, с призывом остановить картины французских импрессионистов в Эрмитаже. Историк и краевед Лев Лурье намерен направить петицию, которую уже подписали  14 тысяч человек, министру культуры Владимиру Мединскому. "Все просвещенные ленинградские семьи водили и водят своих детей на третий этаж Эрмитажа. У нас отнимают часть нашей коллективной памяти!" — заявляет Лурье.

Простые петербуржцы, далекие от политических спекуляций, также болезненно воспринимают инициативу федерального центра. Искусствовед Елена Спицына, специалист по русскому авангарду, приводит в комментариях к посту Александра Тимофеевского мнение другого эрмитажного хранителя Бориса Зернова: «Самое очевидное благо, полученное Петербургом от того, что он не стал столицей советского государства — это то, что здесь не посносили дворцов и не понастроили сталинских высоток, и то, что Москва не захотела у себя в столичных музеях держать дегенаративное французское искусство и оно оказалось в Эрмитаже».