Такого Россия не видела давно. Может быть, кое-что видела вообще впервые. Хотя иногда возникает ощущение déjà vue. То ли май-июнь 1988-го, когда по городам СССР неожиданно прокатилась волна стихийных протестов против партаппаратного избрания делегатов XIX конференции КПСС. То ли январь 1989-го, когда митинг в поддержку кандидата в народные депутаты СССР Бориса Ельцина выплеснулся несанкционированным шествием на улицы города, положив начало манифестациям 1989–1991 годов, собиравшим до полумиллиона участников. А то и бунты начала 2005-го против монетизации льгот.
Беспрецедентны численность участников и территориальный размах протестов. Начавшись 5 декабря в Москве и Петербурге, они распространялись по стране, охватив в минувшие выходные более 90 российских городов. Очень существенно, что треть из них – не столицы субъектов Федерации, а промышленные райцентры (даже одно ЗАТО – подмосковный Краснознаменск). Это симптом глубинного происхождения волнений. Массовое недовольство условиями жизни, чувство социального оскорбления проявилось в неожиданных масштабах. В наших краях, впрочем, что ни случись, всё «неожиданно», как снег зимой и летняя жара.
Далеко не везде отношения манифестантов с полицией были столь благостны, как в Москве, где не трогали даже лимоновцев, оставшихся на площади Революции. Корректность правоохранителей была обратно пропорциональна численности протестующих. Особой жесткостью «хапун» (выразительное белорусское слово) отличался в Хабаровске, Сыктывкаре, Казани, Перми. С другой стороны, в Уфе – с фантастическим для данного региона великодушием – несанкционированный митинг признали сходом и не стали разгонять. В Апатитах жители проявили креатив: вместо несогласованной акции устроили «наномитинг», выставив на площади игрушки, державшие в руках плакаты на зубочистках.
Кстати, креатива движению явно не хватало. Хотя нестандарт встречался. К примеру, в интернете резко подскочило количество запросов о немецком математике XVIII–XIX веков Карле Фридрихе Гауссе – эффект нескольких плакатов «Чурову не верю! Верю Гауссу». Или замечательный плакат: «Требую пересчета голосов! Я не голосовал за этих сволочей! Я голосовал за других сволочей!» Но в целом понимание того, что митингу не нужна избыточная серьезность, что это во многом карнавал и хеппенинг, пока не пришло. Зато уже пришла комично-отталкивающая гламурность: разгуливали Тина Канделаки и Ксения Собчак, распевала «Варшавянку» в автозаке Божена Рынска… Противно и смешно, конечно. Но ведь и в 1789 году аристократки прикалывали к корсажам трехцветные бутоньерки, и в феврале 1917-го великосветские дамочки устраивали «революционные столы» с блюдами исключительно красного (рыба) и розового (ветчина) цвета. От этого революции прошлого не теряли ни в величии, ни в ужасах.
Несомненна, как и повсюду в мире, организующая роль социальных сетей в уличных протестах. Если бы не было заблаговременно продемонстрировано намерение десятков тысяч москвичей и петербуржцев, едва ли власти пошли бы на уступки. После многочисленных арестов начала недели в Москве даже появилась шутка, что протестующие осуществляют DDoS-атаку на отделы полиции и изоляторы временного содержания, чтобы вызвать остановку их деятельности из-за overflow. До властей, похоже, дошло, что в субботу такое переполнение и вправду может случиться.
Наиболее организованными элементами протестов были те, что выступали под штандартами радикалов справа и слева – красными, черными, черно-желто-белыми. Это четко высветилось в двух столицах, когда перенос места дал возможность пройти уличными маршами. Но тут же стало ясно, как нам не хватает культуры уличной манифестации – нет ни хоровых песен, ни красиво звучащих речовок. «Власть миллионам, а не миллионерам!» – конечно, хорошо, но неконкретно. Равно как «Один за всех и все за одного!», скандируемое националистами, – уж это подхватит вообще кто угодно.
Серьезнее проблема невнятности политической стратегии. Митингу предлагаются (а какой же митинг не принимает предложенного?) требования, которые не могут быть выполнены в существующем правовом поле. При этом идет старательное открещивание даже от слова «революция». Получается либо обман аудитории, либо самообман претендентов на лидерство. Трудно сказать, что хуже в политике. Понятно же, что проводить перевыборы при нынешнем составе Центризбиркома, наборе партий-участниц и действующем избирательном законодательстве бессмысленно. Но изменение законов и состава ЦИК невозможно без функционирующей законодательной власти. Так или иначе, возникает логика революции: либо признание реального превосходства властей, либо снос правовой системы. Непризнание этой дилеммы загоняет в тупик даже на уровне собственных соображений.
Еще хуже с организационной стороной. Внесистемная оппозиция слаба даже при гипотетическом объединении (на практике нереальном – слишком разобщены течения буквально «от монархистов до анархистов»). Парламентские партии – КПРФ, «Справедливая Россия», ЛДПР – скорее дистанцировались от протестов: ведь из непризнания итогов думских выборов вытекает отказ от полученных мандатов. Социальные движения, кажется, застигнуты врасплох. Характерная и, пожалуй, символичная деталь – в московском митинге участвовал председатель Конфедерации труда России Борис Кравченко, но сама КТР как организация к акции не подключилась. То же в еще большей степени касается бизнес-ассоциаций. Некоторые предприниматели, особенно мелкие и средние, вышли на улицы наряду с менеджерами фирм. Но как частные лица, не более того. Политические выступления не состыковались с социально-групповыми интересами. И значит, не обрели твердой основы.
Пожалуй, единственная структурная сила акций – виртуальное «движение Навального». Его антикоррупционная заостренность (при всей неоднозначности технико-правовой стороны разоблачений) соответствует основному мотиву протестов. Ведь избирательные подтасовки послужили лишь «арбузной коркой», на которой поскользнулась система. Именно своего рода социальная оскорбленность чиновным произволом и коррупцией – а не антидиктаторские политические требования, как в арабских странах, – главная движущая сила российских волнений.
Если протесты организационно не структурируются, пар уйдет в гудок. В этом плане время работает на власть, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Общество остается пока россыпью несолидарных одиночек, способных в лучшем случае дойти до указанной площади. Лишь в Петербурге, насколько можно вычленить из потока информации, прозвучал от правых корпоративистов призыв к формированию постоянно действующих «гражданских ячеек». И то довольно невнятно.
Но постепенное затухание неорганизованных выступлений может соответствовать расчетам некоторых оппозиционных лидеров, готовых к сделке с властями при персональном возвращении в элиту. Такой сговор вполне возможен за счет протестующей массы. Особенно если учесть, что кое-кто из нынешних записных оппозиционеров не так уж давно занимал видные места в бюрократической иерархии.
Директор Центра политических технологий Борис Макаренко называет основной причиной ширящегося недовольства обострившееся чувство «моральной несправедливости». В полном соответствии с идеями Теда Роберта Гарра, автора известной книги «Почему люди бунтуют?». Если протест так и застрянет на этой стадии, не структурируя социальных интересов и не артикулируя четких требований, кардинальных перемен не сучится.
Но власть, несомненно, растеряна. Это проявляется и в невнятице «контрпропаганды». Протесты одновременно трактуются и как незначительные, и как смертельно опасные для страны. Вот-вот начнут (да уже и начинают) обвинять в фальсификациях оппозицию. Диссонансом звучат полупризнания – мол, не все с выборами было в порядке, полуобещания «разобраться и наказать». Идеолог «Единой России» Андрей Исаев, за пару дней до того грозивший «вывести трудящихся» против оппозиционеров, теперь цедит о необходимости «прислушиваться» к требованиям оппозиции. А ведь его угроза была даже не вовсе пустой – в Москве одних «профкомычей» несколько десятков тысяч, и они достаточно послушны. Проблема в том, что даже они в глубине души тоже недовольны. Автору этих строк случалось читать им лекции в последние годы и много чего от них наслушаться. Так что еще неизвестно, к чему бы привело их общение с оппозиционерами.
В воздухе витает ощущение надвигающихся перемен… Только тревожит фраза, произнесенная (в несколько ином, правда, контексте) героем замечательного советского фильма «Доживем до понедельника»: «Складывается впечатление, что в истории орудовала компания двоечников».