Президент Сирийской Арабской Республики Башар Асад согласился на план урегулирования, принятый на каирской встрече министра иностранных дел России Сергея Лаврова с коллегами из Лиги арабских государств. Это выглядит, а возможно, и является серьезным успехом российской дипломатии. До сих пор позиция РФ и КНР, блокировавших резолюции Совета Безопасности ООН на фоне кровопролития в Сирии, вызывала немало вопросов. Своя логика в ней была, однако она начинала угрожать российским позициям России в арабском мире. То, что теперь с представителями ЛАГ договорилась именно Москва, свидетельствует о сохраняющемся уровне дипломатического мастерства МИД РФ.
План (строго говоря – заявление) состоит из пяти достаточно очевидных пунктов: прекращение насилия всеми сторонами сирийского конфликта, беспристрастный механизм мониторинга, исключение внешнего вмешательства, беспрепятственный доступ всех сирийцев к гуманитарной помощи, поддержка миссии Кофи Аннана с целью начала политического диалога между правительством и всеми группами оппозиции. Но за кадром остаются способы реализации этих положений. Равно как и степень готовности сторон конфликта к их принятию.
Собственно, сирийский президент уже пожаловался бывшему генеральному секретарю ООН Кофи Аннану: «Политический диалог невозможен, пока вооруженные террористические группы дестабилизируют ситуацию в стране». Звучит особенно многообещающе, если учесть, что без «дестабилизирующих» протестов Башар Асад вообще не имел бы причин для политического диалога.
Международная практика знает примеры удачного перевода внутренних вооруженных конфликтов в иной политический формат. Совсем недавно это было продемонстрировано в Судане. Абсолютно необходимая предпосылка – реальная готовность сторон к переговорам. Относительно Сирии уверенности в этом нет.
За несколько часов до прибытия Аннана правительственные войска обстреляли город Идлиб на северо-западе страны, добавив еще два десятка трупов к примерно семи с половиной тысячам погибших за последний год. Вчера представители оппозиции заявили о гибели примерно 70 человек в Хомсе. Жесткое насилие применяет и оппозиция. Подчас ее действия реально носят террористический характер, практически неизбежный в условиях партизанской и подпольной борьбы. Положение осложняется и тем, что сирийская оппозиция не имеет единого представителя (хотя бы в той мере, в какой ливийских повстанцев представлял в прошлом году Национальный переходный совет). Ни Сирийский национальный совет, ни командование Свободной армии Сирии не контролируют всех вооруженных группировок. А «бесконтрольные» могут создать удобный повод для отказа от переговоров. Да и призыв СНС к иностранной интервенции для обеспечения гуманитарных коридоров никак не назовешь удачным политическим шагом.
Так что реалистичность уже первого пункта плана вызывает изрядные сомнения. Не лучше обстоит дело и со вторым. Ситуация зашла так далеко, что найти субъектов «беспристрастного мониторинга» просто негде (не говоря о проблемах с получением достоверной информации в том густом тумане, который скрывает происходящее в Сирии). Призывы к отказу от внешнего вмешательства тоже выглядят запоздалыми – такое вмешательство давно уже идет в интересах обеих сторон конфликта. О беспрепятственной доставке гуманитарной помощи вряд ли можно говорить без реального прекращения насилия. Остается миссия Кофи Аннана, которая с учетом всего вышеизложенного с большой вероятностью может обернуться вариацией басней дедушки Крылова про кота и повара.
Московскому курсу поддержки Башара Асада нельзя отказать в последовательности. Повторим, дипломатический маневр с совместным планом производит впечатление успеха – до сих пор отношения России со странами ЛАГ шли по нисходящей, поскольку режим Асада все более изолируется в арабском мире. Официальная позиция РФ в сирийском конфликте мотивирована попытками продолжения державной геостратегической игры и более существенными внутриполитическими соображениями. Активируемые комплексы оборонного сознания требуют защиты «последнего союзника», каков бы он ни был (особенно в послеливийской ситуации). Сказывается и страх перед нестабильностью, накатывающей с юга.
Влияет также наследие советской ближневосточной политики, вопреки изменившейся ситуации и без извлечения уроков. СССР, напомним, активно использовал напряженность на Ближнем Востоке в глобальном противостоянии с Западом. Со времен Хрущева ставка делалась на «леворадикальные» – по идеологической видимости – арабские режимы. Пик советского влияния в регионе был достигнут при Брежневе между Шестидневной войной 1967 года и Войной Судного дня в 1973 году. После этого позиции утрачивались из-за разрыва с Египтом, усиления арабских правых, конкуренции на нефтерынке с аравийскими монархиями, откровенного манипулирования со стороны таких союзников, как Каддафи, Ясир Арафат или тот же Хафез Асад-старший. Этапным рубежом стала Афганская война, спровоцировавшая взрыв антисоветской ненависти во всем исламском мире. Идеологическая концепция ближневосточной политики потерпела крах.
Тем менее обоснованно ее продолжение сейчас, когда исчез общий «социалистический» знаменатель. «Арабская весна» застала врасплох российскую политику в регионе. Впрочем, не только российскую. Запад, потерявший ключевого союзника Хосни Мубарака, растерян не менее. Ни США, ни Евросоюз не сумели за бурный 2011 год не то что выработать оптимальный политический курс, но хотя бы осознать характер происходящего и наладить эффективное прогнозирование. Они ограничиваются ритуальными призывами избегать насилия и следовать демократическим принципам. Кстати, Россия эти призывы фактически повторяет. Даже непонятно становится: в чем разногласия-то?..
Сирия создала ситуацию шахматной вилки. Любой исход бьет по российским позициям. Падение режима Асада серьезно нарушит без того расшатанный баланс. Содействие Асаду ощутимо бьет по внешнеполитическому престижу и осложняет отношения с арабским миром. В этих обстоятельствах совместная инициатива РФ и ЛАГ обновляет имидж и дает время для дипломатической перегруппировки.