40 лет назад в Иране правящие исламисты расстреляли семерых мусульман. Смерть казнённые приняли во имя Различения. Они по-своему различили добро и зло, отделили одно от другого и встретили насилие насилием, террор террором. Ибо не нашли в своей вере иного ответа. Организация Форкан решила: ислам есть религия обездоленных, Коран – книга свободы, правоверность – путь революции. Эти люди были фанатиками в подзабытом ныне понимании: верный несмотря ни на что. Встав под пули, они не считали себя побеждёнными.
В 1955 году в многодетном семействе бедных, но гордых независимостью крестьян иранского Лурестана родился сын. Имя ему дали: Акбар. Это слово перешло в персидский язык из арабского и означает «великий». В исламе нет величия выше Аллаха. Юный Акбар Гударзи занялся изучением данного вопроса.
Он проникся Кораном. Особенно заинтересовала двадцать пятая сура Аль-Фуркан («Различение»). Суть её в том, что Всевышний наделил человека бесценным даром — способностью отличать добро от зла. Собственно, сам Коран и считается «фурканом», ощутить и осознать, где плохое, а где хорошее. Грань ясна.
Семья долго вырывалась из бедности. Акбар Гударзи вдоволь насмотрелся на нищету и бесправие. Опыт юности ожесточил его. Окружающая действительность демонстрировала: угнетатели нарушают Коран. Но праведники борются с угнетением! Одним из таких праведников в глазах Акбара явился богослов-социалист Али Шариати. Идеолог социальной революции, исламской демократии и «красного шиизма».
Акбар Гударзи пытался поступить в медресе Кума. Не приняли – слишком хмурым, мрачным и жестоким показалось его лицо. О чём ему прямо и сказали. В Тегеране повезло больше, но и из столичных медресе Акбара трижды исключали. Наставникам не нравилось стремление ученика понимать и излагать по-своему священные тексты. Ученик же проникался отторжением ко всякому наставничеству. Поначалу молчаливо, но с нарастающей решимостью.
С двадцати лет Гударзи начал выступать с революционными речами в бедняцких кварталах иранской столицы. Постепенно его стали слушать толпами. Но главным для Акбара всё же была не политика. Он считал себя исламским теологом. Толкования Корана, богословские сочинения – вот что он ценил выше всего.
Из-под пера пастушеского сына, погибшего в двадцать пять лет, вышли двадцать томов богословских сочинений. С простой, в общем-то, идеей: Аллах на стороне угнетённых, Аллах повелевает совершить революцию. «Победа угнетённого класса над сильными мира сего» соответствует воле Аллаха. Религия в исповедании Гударзи – динамичное движение, основанное на Различении.
Нетрудно догадаться, что изыскания Гударзи приводили в бешенство шахское чиновничество, полицию и госбезопасность САВАК. Это мало беспокоило автора – шиитский толк ислама исповедует культ борьбы и жертвы. Тяжелее было от другого. Официальные исламские авторитеты не признавали молодого проповедника за богослова. Какое там. Над его учением просто смеялись. Где тут теология, обыкновенная листовка. Взять кораническую историю пророка Юсуфа (исламский аналог библейского Иосифа), сброшенного в колодец и спасённого водоносом. Для Гударзи это предостережение: не попадать в ловушку контрреволюции!.. Такое не удостоили даже клейма ереси. Вообще, мол, нечего обсуждать.
Пришло время, и это припомнилось. Гударзи возненавидел имамов. «Ислам без духовенства!» – провозгласил он. Истинная вера не нуждается в муллах и аятоллах. Рухолла Хомейни, Мохаммад Хусейн Табатабаи, Муртаза Мутаххари и те, кто с ними, решили, что ислам не нуждается в Гударзи. Особенно яростно приверженца двадцать пятой суры обличал ученик и сподвижник Хомейни аятолла Мутаххари.
В 1976 году Акбар Гударзи основал организацию, которую так и назвал: Форкан. К нему примкнули до полусотни молодых парней – приверженцев Шариати, уверовавших в Различение. В основном это были студенты, гуманитарии и базарная беднота.
Ближайшими соратниками лидера являлись Аббас Аскари, Али Хатами, Мехди Мотахиди (он же Мохаммад Моктади), Сейид Вахед, Аббас Насири, Алиреза Тебрези, Расул Такизаде, Максуд Такизаде, Махмуд Кешани, Камаль Ясини, Хасан Акарлу, Мохсен Сиапуш, Расул Гиахи, Али Асади, Бахрам Теймури, Хамид Никнем. Особое место занимали первые трое.
Аскари специализировался на пламенной агитации. Добрый, весёлый и общительный, именно он привлекал человеческие симпатии ко всей группе. Однако в мыслях не имел претендовать на лидерство, радостно повиновался Гударзи.
Хатами, преподаватель медресе, считался учёным и занимался богословским оформлением революционных идей Гударзи. Он создавал как бы связующее звено «между мраком Акбара и светом Аббаса». Но сам не отличался ни тем, ни другим.
Коньком Мотахиди являлась организационная деятельность. Начали-то парни с изучения Корана, сочинений Шариати и Гударзи. Но быстро перешли к своим толкованиям, затем к антиправительственной агитации, а вскоре – к формированию подпольных ячеек и захватам оружия в казармах с помощью тегеранской братвы.
Идеалы понятны: справедливость и свобода исламского бытия. Противники тоже очевидны. Шахская монархия – государство угнетателей. Обманщики-имамы – исказители веры. Богатый базар – эксплуататоры обездоленных. Верующий мусульманин Гударзи недолюбливал и коммунистов. Критиковал и международный империализм. Но не только США и Британию – «соучастников преступлений шаха». Доставалось от него и «красному империализму» СССР. Иранцы ведь помнят, как в 1941-м Черчилль и Сталин делили их страну.
В борьбе против шахского режима Мохаммеда Реза Пехлеви форкановцы не были одиноки. Ещё в 1965-м леворадикальные студенты Тегеранского университета основали Организацию моджахединов иранского народа (ОМИН). Как и Гударзи с соратниками, они боролись за народоправство и социальную справедливость, основываясь на Коране. Только религиозности в ОМИН было поменьше. Моджахедины верили в социализм. А то и вообще в марксизм. Но идейно, политически и ментально эти две группы оказались ближе всего друг к другу. Резкий радикализм, фанатичная храбрость, религиозность, скреплённая с социальностью, характеризовали тех и других. Методы же революционного подполья совпадали полностью. Хотя от марксизма форкановцы держались вдалеке.
Они ведь сами являлись радикальными исламистами. «Их мышление было скорее шариатским, чем левым», – вспоминали о союзниках моджахедины. И при этом очень жёстким, закованным в догму учения. «Он никого не слушал, уверенный, что все необходимые знания уже содержатся в его уме, а всё прочее искажено и не нужно», – рассказывал об Акбаре Гударзи друг-моджахедин Муртаза Альвири. Соратники были под стать Акбару: «Они подводили Коран под свои революционные идеи и с лёгкостью выносили смертную казнь любому, кто не признавал их сомнительного прочтения Корана».
Форкан активно участвовала в антишахской Исламской революции. Победа 11 февраля 1979 года была и их победой. Заодно удалось захватить побольше оружия и несколько раз подломить банки. У организации появился военно-технический и финансовый ресурс. Оперативно-боевое направление Акбар Гударзи поручил орговику Мехди Мотахиди. Аббас Аскари остался на «агитации и культуре».
Но к власти пришли муллы и аятоллы, ненавистные Гударзи. Теократическая диктатура аятоллы Хомейни не думала делиться властью с народом (разве что отчасти с базарными воротилами-оптовиками, которых скрепляют с мечетями лавки и склады на вакуфных землях). Это прояснилось в первые же дни: «Революция украдена муллами!»
Волна арестов и казней обрушилась на страну. Убивали отнюдь не только шахских генералов и чиновников. «Если, мальчик, ты говоришь правду, если ты действительно невиновен… то тебя ждёт рай!» – издевался палач-садист Садек Хальхали, председатель Исламского революционного суда, отправляя на виселицу шестнадцатилетнего парня. «Распространитель порчи на Земле, враг праведного порядка» – таковы были основные обвинительные составы в исламистских судах.
Иллюзий форкановцы не имели, на выборы и мирный протест не рассчитывали. Хомейнисты не оставили этих путей. Жестокость теократической диктатуры зеркально отразилась в жестокости исламистов-антитеократов. Решение вызрело на ходу: вышибать клин клином, террор – контртеррором. Вернуть революцию обездоленным мусульманам. По принципу Различения: освободить Иран от угнетателей, а ислам от клерикалов.
Начали с фигуры, олицетворявшей старого и нового врага. В конце апреля 1979-го боевики Форкан застрелили генерала Мохаммада Вали-Гарани, перешедшего из шахского генштаба в хомейнистский. Следующей мишенью стал смертельный враг Акбара – главный идеолог режима, председатель Совета исламской революции имам Мотаххари. Исполнили приговор в День международной солидарности трудящихся — 1 мая 1979-го. Гударзи лично спустил курок. Хомейни, узнав об этом убийстве, горько печалился, называя покойного «наслаждением своей жизни» и чуть ли не сыном.
Форкановцы понимали убойную опасность тотальной идеологии и пропаганды. На государственное телевидение, призывавшее к убийствам «неверных», был наведён неумолимый прицел. В июле 1979-го расстреляли телеведущего Сейида Бахбахани, в декабре – идеолога теократии Мохаммада Мофаттеха. Несколько ранее, в последнюю пятницу ноября, пал под выстрелами Мотахиди-Моктади тебризский имам Сейид Гази Табатабаи, прославленный особым сжатием духовных скреп духовенства. «Глубинный народ» показывал свой оскал.
Среди хомейнистов встречались яркие, дерзкие, нестандартно мыслящие личности. Одним из таких людей был Мехди Араги. Как и Гударзи, он происходил из низшего сословия – хоть и базарного, но бедняцкого. Исламистским террористом Араги стал в шестнадцать лет. Участвовал в убийствах шахского идеолога Ахмеда Кесрави и премьер-министра Хасана Али Мансура. Отсидел одиннадцать лет, непрерывно агитируя сокамерников. Потом эмигрировал и вернулся вместе с Хомейни.
Кем бы назначить такого смелого человека? Министром обороны? Руководителем разведки? Аятолла Хомейни отправил Араги в тюремщики. Начальником той самой тегеранской тюрьмы Каср, где он сам и сидел. Порядки завелись другие – без свиданий и правозащитных комиссий. Не при шахе живёте.
Предатель, как известно, хуже врага. Именно предателем форкановцы считали Араги. Человек из народа, исламский боец пошёл служить шайтанским муллам, да ещё в вертухайской должности! К тому же бывший бедняк заделался финансистом, вместе с базарными богатеями грабил простой народ!
Цель на лето была ясна. Неудивительно, что многие тегеранцы готовы были помочь. Кто-то выслеживал, кто-то снабжал информацией. И вот настало утро 26 августа 1979-го. Мехди Араги с взрослым сыном (Хусам Араги делал успешную карьеру под покровительством отца) выходят из дома, мимо них проносится мотоцикл. Очередь из автомата «Узи» пришлась по обоим.
На похоронах Хомейни по обыкновению назвал убитого своим сыном, а заодно и братом. Сказал, что «умереть в своей постели — слишком обыденно для такого человека». Кстати, сам Хомейни именно так и умер. В отличие от Гударзи.
Форкановцы убили около двадцати крупных хомейнистских функционеров. Примерно столько же попали в больницы после покушений. Среди раненых, но выживших тоже были видные фигуры. Взять хотя бы Али Акбара Хашеми-Рафсанджани, крупнейшего иранского олигарха, председателя парламента и президента страны. Аятоллу Рази Ширази, имама крупной мечети. Бизнесмена-текстильщика Мохаммада Казеруни и бизнесмена-пищевика Ахмада Ладжеварди (не забудем форкановской неприязни к богатым).
Жертвами становились силовики, чиновники, муллы, идеологи, агитпроповцы, промышленники, финансисты. В первый послереволюционный год это было не так уж сложно. Новые хозяева страны ещё не обуздали ими же созданного хаоса, не отладили систему своей охраны. Как в России первого большевистского года под грабёж и пулю попадал сам Ленин. Но, подобно тем же большевикам, хомейнисты ударным темпом отстроили карательную машину.
Малочисленная подпольная организация превратилась для мощного режима в опаснейшего врага. Против Форкан пришлось мобилизовать элитные подразделения Корпуса стражей исламской революции (КСИР). Персонально задачу принял начальник разведки КСИР Мохсен Резайи. Всего на год старше Гударзи, недавний студент-технолог и экономист, фанатичный приспешник Хомейни был самородком спецслужбы. И достойным противником форкановцев.
Резайи сумел обложить подпольщиков ловкими осведомителями. Интенсивно вербовались агенты в группах поддержки. Вовсю применялась передовая по тем временам техника электронной слежки. В декабре 1979-го, сразу после ликвидации Мофаттеха, каратели взяли след.
Вдохновлённые недавним успехом, форкановцы подбирались к самому Хомейни. Узнав об этом от информаторов, Резайи решил заманить террористов в ловушку. По цепочке им предложили арендовать двухэтажный дом на улице Энгелаб. Неподалёку от резиденции диктатора. Строение было удобным со всех точек зрения. А денег в Форкан хватало. В банках успели взять приличную сумму. На себя почти не тратили. Гударзи мог обходиться лавашем с водой и ночевать на соломе. Зато патронов и бензина вдосталь.
Дом сняли под легендированное проживание. Там складировали оружие, проводили совещания, оттуда вели наблюдение за штабом Хомейни. Всё это онлайн отслеживал Резайи – в стены заблаговременно вмонтировали подслушивающие устройства. Собственно, форкановцев можно было брать хоть сразу. Но исламочекисты достаточно хорошо знали противника. Поэтому понимали: будут большие потери.
На захват решились 18 января 1980 года. Естественно, завязалась перестрелка. Опергруппа увязла в столкновении, возникла опасность срыва. Гударзи вполне мог прорваться. Пришлось срочно вызывать строевой отряд КСИР. Объект блокировали, форкановцев брали в плен одного за другим. В дверь комнаты, где забаррикадировался Гударзи, пришлось бросить гранату. Спецназовцы Хамид Джарахи и Акбар Пейман скрутили его, пока не пришёл в сознание. «Лишь увидев Гударзи в наручниках, мы смогли вздохнуть», – много лет спустя рассказывал Резайи.
На следствии Акбар Гударзи отрицал, что являлся руководителем Форкан. Но не потому, что искал снисхождения. Он вообще не признавал вождизма: «У нас не было главного. Ибо все мы равны». Враждебность режиму объяснял «религиозностью и интеллектом», которые побуждают к непримиримой борьбе с угнетением. «Мы противостоим клерикалам, феодалам и капиталистам, США и СССР, любому государству, любой правящей классовой банде, любым исказителям ислама. Но мы никогда не убивали за идеи и взгляды. Мы вообще не боролись с людьми. Боролись с безличным режимом угнетения и атаковали тех, кто причастен к правительству угнетателей».
Суд форкановцы прошли по-разному, но в основном твёрдо. Надломить удалось немногих. Причём не страхом, а религиозными внушениями. Всячески пытались обработать Аббаса Аскари, сыграть на его гуманистичном душевном складе. Аскари признавал своей ошибкой неумолимую жестокость террора. И переживал из-за этого, не думая о предстоящей казни.
С Гударзи бесполезно было пытаться. На суде он практически не вступал в разговоры. Никаких показаний, никаких признаний. Либо угрюмое молчание, либо жёсткая агрессия. Когда к нему обращались, отвечал потоком антиклерикальных лозунгов и обещаний возмездия. «Для меня до сих пор загадка, как может человек быть настолько переполнен ненавистью», – вспоминает судья Абдолмаджид Меадихах, выносивший приговоры на процессе Форкан.
Форкановцев обвинили в контрреволюции, терроризме, шпионаже в пользу Америки и Израиля (ну как же без этого? самое дело для фанатичных исламистов), уголовном менталитете и поверхностном прочтении Корана (вот это было для Гударзи настоящим оскорблением). Клерикалы жестоко отомстили за свои потери и страх. Семь смертных приговоров, десятки тюремных. В лучшем случае – отправка в штрафбаты на ирано-иракский фронт.
3 июня 1980 года в Тегеране были расстреляны Акбар Гударзи, Аббас Аскари, Мехди Мотахиди, Расул Такизаде, Хасан Акарлу, Саид Вахед, Алиреза Тебризи. Али Хатами покончил с собой в тюрьме.
Сопротивление клерикальной диктатуре продолжалось. Через месяц с небольшим, в июле 1980-го, был раскрыт заговор военных монархистов на хамаданской авиабазе Ноже. В эмиграции шахский генерал Голям Али Овейси возглавил Иранское движение сопротивление с Иранской освободительной армией – 10 тысяч бойцов разместились на базах в Турции и Ираке. Генерал Бахрам Арьяна – зороастрист и антиисламист, фанатичный адепт древнеперсидского царства и наполеоновской империи – с адмиралом Камаль Хабиболлахи создали Азадеган («Рождённые свободными») и организовали несколько успешных ударов. Экс-премьер Шапур Бахтияр консолидировал антихомейнистские силы от социал-демократов до консервативных монархистов в Национальном движении сопротивления Ирана (НАМИР). Бойцы НАМИР провели два десятка крупных атак, а в 1985-м всерьёз готовили вооружённое свержение Хомейни.
Однако не удалось. Хомейнистский режим, пусть без самого Хомейни, крепок и сейчас, на этапе явного разложения. А уж в 1980-х был свеж и энергичен. Очень помогла иранским клерикалам и война с Ираком – каждого противника коррумпированной муллократии обвиняли в нацпредательстве, в прислуживании Саддаму Хусейну. Оппозиционеры-монархисты сильно комплексовали от этого. Что говорить, когда наследник свергнутого шаха Реза Кир Пехлеви писал аятоллам (приговорившим к смерти его отца) просьбу зачислить в армию и отправить на ирано-иракский фронт.
В авангард сопротивления выдвинулись моджахедины. Во главе которых скоро полвека стоят Масуд и Мирьям Раджави. Они развернули против режима подобие гражданской войны. 28 июля 1981 года подорвали штаб-квартиру правящей исламистской партии. 30 августа взорвали канцелярию главы правительства, ликвидировав президента Али Раджаи и премьера Джавада Бахонара. (Следует учитывать, что государственные должности в теократическом государстве важны, но вторичны; верховная власть принадлежит высшему духовенству во главе с аятоллой-«нацлидером».) Дня не проходило без атаки на казарму КСИР или полицейский участок. Осенью дошло до полномасштабных уличных боёв в курдском Мехабаде.
Режим устоял, восстание удалось подавить. Но выстояли и моджахедины. Организация перебазировалась в Ирак, наносила удары оттуда (левые социалисты меньше заботились об ирано-иракском конфликте, нежели правые монархисты). После падения Саддама организовала инфраструктуру в Европе. А главное – сохранила подпольные ячейки в Иране. Набирающие силу в каждой активной схватке с режимом.
27 июня 1981-го к ужасу муллократов снова материализовался призрак Форкан. Взрыв раздался на пресс-конференции Али Хосейни-Хаменеи – главного тегеранского имама и спецпредставителя Хомейни по обороне и безопасности. Хосейни-Хаменеи был серьёзно ранен, но остался жив. В том же году он стал президентом Ирана. С 1989-го, после смерти Хомейни, это рахбар-«нацлидер».
Думали на моджахединов. Со временем выяснилось, что бомбу в микрофон вмонтировал форкановец Максуд Такизаде. Организации уже не было. Но была способность различать.
…Форкановцев ненавидели не только хомейнистские муллократы. В СССР революционных исламистов-антиклерикалов называли «шахскими террористами». Что террористы – кто бы спорил. Но причём здесь шах, которого Гударзи свергал вместе с Хомейни?! Однако советский агитпроп абсурда не боялся. Да и кто из советских читателей мог знать правду о Форкан?
Клевета – признак слепой ненависти. Номенклатуре КПСС было за что ненавидеть Гударзи и его соратников. Это ведь не судья-вешатель Хальхали, союзник иранской компартии. Но суть даже в другом. Чем-то явственно походили форкановцы на российскую партию эсеров. Народники. Террористы. Яростно дрались с царским самодержавием. А после падения монархии – с комиссародержавием. Сходны и личные судьбы. Александр Антонов погиб в бою с чекистами-гэпэушниками. Борис Савинков то ли покончил с собой, то ли убит ОГПУ. Мария Спиридонова и Борис Камков расстреляны НКВД.
«В борьбе обретёшь ты право своё» – эту эсеровскую истину принимают массы современных иранцев. В этом и память казнённых сорокалетие назад. Их ясная идейность и непробиваемая упёртость, поражающая жестокость и безмерная храбрость на различённой грани.
Михаил Кедрин, специально для «В кризис.ру»