Страх имеет более силы, нежели обетование», – говорил Иоанн Златоуст. Согласимся, это важный общественный фактор. Не зря социологи проводят специальные тематические опросы. Что страшнее всего современному россиянину? Бедность или война? Болезнь или террор? Ибо сказано вселенским святителем: «Знаю, что многие презрели бы бесконечные блага, если бы были свободны от страха».
Сентябрьско-октябрьский опрос проведён «Левада-Центром». 50 российских регионов, 137 городов и селений. Спрашивали без телефона (что само по себе один из ответов), в личной беседе с глазу на глаз. Прямо как в фильме: «Что для викинга страшнее всего?» Про смерть без меча в руке никто не отвечал. Но многие ответы всё равно побуждают к невесёлым раздумьям.
Главный страх наших соотечественников носит характер естественной заботы. Это – болезнь близких. Более 60% называют это главной из нависающих угроз. Что тут скажешь, это от сотворения мира, а не от социальных условий, не от правительственной политики. Если бы не кризис системы здравоохранения при росте стоимости услуг коммерческой медицины. Показатели этого удорожания устойчиво превышают среднюю динамику индекса потребительских цен. За прошлый год объём платных услуг в секторе обязательного медстрахования приблизился к 1 трлн 740 млрд рублей, в легальной коммерческой медицине превысил 480 млрд. Между тем, именно второй вид отличается повышенной востребованностью. Понятно, каким фактором стимулируется в России первый и главный страх.
Отдельно в рейтинге опасностей выделяется эпидемия СПИДа. В прошлом году ВИЧ-инфекция вышла в России на одно из первых мест среди причин неестественной смертности: более 20 тысяч человек. Четверо из пяти погибших – люди активного возраста. Вирус выявлен у 896 тысяч, из них 712 тысяч под диспансерным наблюдением. Корни драмы – наркомания, «низкое качество медпомощи» и, не в последнюю очередь, распространённое среди россиян безразличие к собственной судьбе. Вот это уже имеет во многом социальную природу. Известный принцип «никогда хорошо не жили, нечего и начинать» порождён с верхов – для низов, не для себя.
Второй главный страх – война. 42% опрошенных подвержены этой тревоге. Тут однозначно. Это сделано госполитикой и пропагандой. Исключительно. На ровном месте. Изначально имперские ориентиры режима, геббельсоподобные накачки державной ксенофобии, целенаправленная активация самых мутных черносотенных комплексов не сказаться не могли. Тем более в последнюю пятилетку тотальной истерии.
Треть населения страны беспокоятся уже за войну ядерную. 14% встревожены этим сильно. 5% живут в постоянном страхе. 80% полагают себя обречёнными, случись такой апокалипсис. 70% не знают, где искать бомбоубежища – то есть, уже об этом задумывались. Вот цена путинских ракетных мультиков. Такого не было даже в СССР в разгар Холодной войны.
Массовый страх перед войной возникает от самой войны. Которую целенаправленно развязал режим. Не только с Украиной и в Сирии. Это естественная среда его существования, иного от нынешней правящей группировки не приходится ожидать. Важно понимать, однако: в обществе нет милитаристского психоза. По крайней мере, в заказанных властями масштабах. Есть ужас перед пропастью, в которую толкают страну.
Где война, там и нищета. 34% россиян опасаются утраты сбережений или потери рабочего места. Здесь тоже вполне по Высоцкому: «Страшно, аж жуть». Заместитель директора «Левада-Центра» Денис Волков констатирует очевидное: «Люди решили, что власть нарушила свои обязательства, обманула их». Можно подумать, эта власть когда-то в чём-то считала себя обязанной. Так или иначе, судить-рядить о причинах не приходится. Прежний социальный контракт государства с подданными раз и навсегда сломало повышение пенсионного возраста. Но вот что отмечено как новация: среди ответов растёт доля варианта «испытываю постоянный страх»…
Однако самой мрачной сенсацией оказался страх N 3. Почти что двое из каждых пяти боятся самой власти. Просто чиновного произвола – все 38%. Для 31% дела обстоят хуже – эти наши соотечественники ожидают массовых репрессий. Склонные к аналитическому мышлению говорят о дальнейшем ужесточении политического режима. И даже таких продвинутых уже четверть страны!
Особо отмечают социологи резкий скачок в этом тренде общественного сознания. Перелом произошёл менее чем за полгода. Ещё в начале лета тень ГУЛАГа беспокоила лишь каждого десятого. Рубежом стал «политический кризис в Москве», свирепое подавление протестов.
Ничего подобного не бывало за три десятилетия опросов. Ни при Ельцине, ни тем более при Горбачёве, ни даже при прежнем Путине. Но теперь до людей дошло: это может постучаться к каждому. «Я же ничего не сделал» – не очень смягчает вину. Совсем ничего? Значит, год условно, как Павлу Устинову.
Парадокс в том, что статистика реальных, физических репрессий чисто конкретно снижается. 1 сентября оглашены официальные данные ФСИН: в РФ сейчас 536 тысяч заключённых. В абсолютных цифрах это, конечно, много. Четвёртое место в мире после США (2,1 млн), Китая (1,6 млн) и Бразилии (700 тысяч). Немало и в относительном критерии: 375 человек на 100 тысяч населения. Девятнадцатое место в мире из 222 стран. Между двумя центральноамериканскими государствами – Коста-Рикой и Белизом, где любил заниматься живописью покойный Бадри Шенгелия.
Это рекорд. В смысле, исторический минимум для постсоветской России, уж не говоря об СССР. Ещё в конце 2018-го за проволокой и решёткой пребывали почти 560 тысяч, а три года назад – без малого 650 тысяч. В первый год президентства Путина заключённых был миллион. Не то, чтобы ельцинская карательная политика отличалась особой жестокостью. Такого не сказать. Но по инерции сохранялась инерция жёстких советских порядков. Бытовые мелочи расценивались как хулиганство и кражи и влекли реальные сроки (как в Америке, кстати говоря). За путинское двадцатилетие пройден большой путь гуманизации в европейском духе.
Ряд мелких составов декриминализирован. За хулиганство, обеспечивавшее основные «урожаи» советского ГУИНа, сажать почти перестали. За малоценные хищения, вроде колбасной нарезки или бутылки портвейна, продолжают, но гораздо реже. Большинство осуждённых проходят по статьям 228 (наркотики, она же «народная») и 158 (кража). Затем – 105-я (убийство), 161-я (грабёж), 162-я (разбой). В совокупности это значительное большинство заключённых. И при этом анонсирована дальнейшая гуманизация. Тут даже некоторое расхождение между милосердием власти и нервозностью населения – страх перед преступностью характерен для 30% опрошенных россиян.
Планируется, к примеру, декриминализировать мелкие партии наименее опасных наркотиков. (С другой стороны, готовится введение уголовной ответственности за интернет-рекламу «дури».) И одновременно ужесточается курс в отношении действительно серьёзных конкурентов – теневых сообществ, способных создавать общественную альтернативу властям.
Политические репрессии, понятно, вопрос особый. И сегодня, в День памяти жертв, особое время сказать. Весной текущего года численность российских политзаключённых оценивалось в 236 человек. Сейчас уже свыше 300. Более чем пятикратный рост с 2014 года, и удивляться тут нечему. Большинство современных политзеков подверглись религиозным преследованиям: «оскорбления чувств», «нетрадиционная конфессия» и т.п. Как раз вполне традиционно: «Государь, вели извести их» – обычное моление РПЦ. Как идеологического отдела при царе любого названия.
Но особо яростным гонениям подвергаются антирежимные активисты, а из них – сторонники распространения Украинской революции на Россию. Недаром Любовь Соболь клятвенно подчёркивала: не оранжевая, мол, мы зараза (хотя оранжевая символика давно отодвинута на задний план просто красно-чёрной). Не сказать, чтобы сильно помогло. Летние московские протесты встречены чётким ударом. Настолько ощутимым, что в общественное сознание вернулся массовый страх перед государством и его репрессиями.
Это крупный успех режима. Запугивание общества даже не требует от властей особенных затрат. Достаточно походя ломануть нескольких человек. Иссякает социальная лояльность, внушённая обломанным ростом потребления – и щелчок реле заменяет её обыкновенным страхом перед полицией. Разумеется, на фоне всё той же пропаганды, превозносящей «традиционные ценности» дебилизма и сволочизма. Но уже в более угрожающей тональности.
Так что нынешний замер третьего страха – это действительно исторический этап. Вот только… Вспоминается короткое стихотворение Леонида Григорьяна: «Недотёпа, затурканный шкет, от рожденья виновный и грешный, персонаж картотек и анкет, производное тли кагэбэшной, обречённый метаться впотьмах, обходиться изглоданной коркой, уловлять шелестенье бумаг, быть поскрёбышем, карлой, шестеркой, безответным объектом ворья, сиротой посреди мирозданья – это ты, это он, это я, это мы накануне восстанья».
Анатолий Кружевицын, «В кризис.ру»