Последний летний день 1982 года – дата польского восстания. 40 лет назад свыше ста тысяч поляков вышли на улицы шестидесяти шести городов. «Долой коммунизм! Долой хунту! Свободу интернированным! Свободу Валенсе! Ярузельский предатель и убийца!» – гремело над страной. Уличные бои протестующих с карателями. Огонь на поражение. Восемь убитых, сотни раненых, тысячи схваченных. Слово «Солидарность» стало значить Сопротивление.
Сегодняшний день для Польши – 42-я годовщина Августовских соглашений. 40-летие событий 1982-го специально не отмечается. Но: «Для меня очень важна эта дата. Надо помнить те жестокие времена. Помнить, как сила мирной борьбы противостояла режиму Ярузельского и привела к победе», – сказал нам старший специалист Европейского Центра Солидарности Кацпер Дзекан.
Уже восемь месяцев в Польше действовало военное положение. Коммунистическая номенклатура ПНР перевела своё классовое господство в бесхитростный формат: просто генеральская диктатура. Боссы ПОРП, собственно, выбора не имели: либо польские генералы, либо советские. Интервенции не хотели ни в Варшаве, ни в Москве (Брежневу хватало увязания в Афганистане, чтобы открывать второй фронт посреди Европы). Когда в «Солидарности» состоят от четверти до трети поляков, а рабочие почти все, власть компартии возможна только на армейских танках. Даже милицейских костоломов ЗОМО и «всепроникающих, как ковид-19» агентов СБ будет уже недостаточно.
Переворот 13 декабря 1981-го шокировал общество. Поразительно, но «Солидарность» не была к такому готова. Наивные рассуждения в духе «они на это не пойдут, им это не выгодно». Прекраснодушные надежды на диалог и понимание. Светлая уверенность в лучшем. Партия практически открыто готовилась к войне с народом. Люди не хотели этого видеть и этому верить.
Декабрьское сопротивление оказалось гораздо слабее ожидаемого. 199 забастовок, демонстрации до 100 тысяч. Героически бьются шахтёры Силезии, погибают Девятеро с Вуека. Бастуют судостроители Побережья, металлурги Катовице, студенты Вроцлава. Ответ – танковые прорывы, огонь карателей ЗОМО. Почти 10 тысяч человек в лагерях интернирования. Среди них Лех Валенса, Яцек Куронь, Кароль Модзелевский, Анджей Гвязда, Мариан Юрчик, Ян Рулевский, Северин Яворский, Гжегож Палька, Анджей Розплоховский, Генрик Вуец, Адам Михник… Популярные лидеры, опытные организаторы, энергичные активисты, ведущие эксперты. Однако не все.
Массы подавлены, но отторгают режим. «Солидарность» восстанавливается в подполье. Всепольский комитет сопротивления создан уже через месяц. 30 января 1982-го протестующие в Гданьске едва не сжигают воеводский комитет ПОРП. Становится ясно, как поторопился генерал Кищак 22 декабря со своим «“Солидарность” больше не угроза».
22 апреля учреждена Всепольская координационная комиссия (ВКК) подпольной «Солидарности». Председатель – варшавский механик Збигнев Буяк. С ним – гданьский электрик Богдан Лис, вроцлавский шофёр Владислав Фрасынюк, краковский металлург Владислав Хардек. Комиссия готовит первые массовые выступления на начало мая. Когда всемирный Первомай пересечётся с польским Третьемаем – национальным праздником Конституции. ВКК предлагает собираться в костёлах, возлагать цветы… Прямо на улицы поначалу не зовёт. Это опасно для людей. Но люди выходят сами. 3 мая бунтуют 40 тысяч поляков в двенадцати городах. В Варшаве и Щецине – настоящие уличные бои, десятки зомовцев попадают в больницы. Страна ощутила силу, власть – растерянность. Но четыре человека погибли от рук карателей.
31 августа – тоже серьёзная годовщина. В этот день 1980 года в Гданьске подписано соглашение забастовщиков с правительством. День победы трудящихся над режимом – на этой основе создана «Солидарность». (Если точнее, первое из Августовских соглашений подписано 30 августа в Щецине, но всемирную известность обрёл гданьский документ 31-го.) Договор властями растоптан. 31-е – время напомнить.
Перед майским движем активисты не были уверены в боевом настрое масс. Перед августовским – другая крайность. Теперь многие убеждены: новые массовые протесты если не снесут диктатуру, то заставят сильно измениться. Лидеры сильно сомневаются, но на них жёстко давит низовой актив. (Как в стихотворении про Засадный полк Куликовской битвы: «Доколе ждать-то нам? Доколе? Аль за себя страшишься, князь?») Возражать против выступления было невозможно.
Решение было принято ещё 28 июля. ВКК зовёт поляков на улицы – мирными демонстрациями протеста отметить вторую годовщину Великого Августа. Требования очевидны: отмена военного положения, освобождение политзаключённых и интернированных, легализация независимого профсоюзов.
Всякое насилие категорически исключалось. Но что делать, если насилие применят власти, не уточнялось. Между тем, это было неизбежно и очевидно.
Враг тоже готовится к бою. Система власти ПНР 1982-го кажется замысловатой: тут и ЦК ПОРП с Политбюро, и правительство-Совмин, и Госсовет, и даже Сейм – но теперь ещё всевластный Военный совет национального спасения (ВСНС). Верховная же власть не называется никак. На политжаргоне – «Директория». Генерал Войцех Ярузельский – председатель ВСНС, первый секретарь ЦК ПОРП, председатель Совмина ПНР и министр национальной обороны. Плюс клика сподвижников.
Ближайшие – министр внутренних дел Чеслав Кищак и секретарь ЦК Казимеж Барциковский. В «Директории» представлены и «бетонные» сталинисты (партсекретари Мирослав Милевский, Стефан Ольшовский), и как бы «либералы» (вице-премьер Мечислав Раковский), и просто генералы (начальник генштаба Флориан Сивицкий, правительственный канцелярист Михал Янишевский). Между ними идёт серьёзная борьба. Куратора госбезопасности Милевского, расстрельщика и коррупционера, ненавидят буквально все. Главного хозяина Ярузельского «боятся как чумы». Настоящий раскол элит, о котором так мечтает российская оппозиция.
Ничего этот раскол не меняет. Все они – «one». Так называли в Польше правящий класс номенклатуры. Единый против людей.
Военно-партийная верхушка обеспокоена приближением 31-го. Опасается, что демонстрации перерастут во всепольскую забастовку и восстание. На селекторном совещании 28 августа Кищак инструктирует воеводских комендантов милиции: «Мы должны победить. Действовать быстро, решительно, жёстко». 29 августа слово берёт сам Ярузельский. Властитель рекомендует подданным воздерживаться от несанкционированных акций. На следующий день распространено заявление государственного информагентства ПАП: «Органы правопорядка наделены полномочиями принуждения. В особых случаях они могут обращаться за поддержкой к вооружённым силам». Фактически страну официально объявляют оккупированной. Не справится жандармерия – вступит армия. Нападёт на города своей страны, которые этой армии полагается защищать.
30 августа генерал Сивицкий отчитался на секретариате ЦК: части Народного Войска Польского приведены против народа в состояние усиленной боеготовности. На заводы рассылались тысячи армейских офицеров – читать рабочим лекции, что не стоит злить товарищей в погонах (спекуляция на традиционном уважении поляков к национальной армии). Не сидел сложа руки и генерал Кищак: 880 обысков, 338 задержанных, 68 арестованных. Начальник Службы безопасности ПНР генерал Владислав Цястонь сформировал опергруппы «людей в штатском» для уличных арестов. Усилена охранно-конвойная служба в тюрьмах и лагерях интернирования. Партаппарат мобилизовал «титушечные» формирования. Такие и в Польше встречались – в основном из партийно-гэбистских ветеранов и высокодуховной гуманитарной интеллигенции.
Предстоятель Костёла кардинал Юзеф Глемп увещевал паству воздержаться от столкновений: «Уже пролито достаточно крови». Пресс-секретарь епископата аббат Алоизий Оршулик организовал контакт интернированного председателя «Солидарности» Леха Валенсы с юристом Яном Ольшевским, авторитетным советником профсоюза. Будущий премьер Ольшевский просил будущего президента Валенсу повлиять на будущего депутата Буяка – чтобы взял назад призыв на улицы. Валенса сказал Ольшевскому, что он против демонстраций – но не видит иного выхода: «Жертвы не будут напрасны».
Все эти переговоры вообще были малопредметны. Люди решились идти. Скорее организаторы следовали за массами, нежели наоборот.
«Солидарность» воссоздала в подполье немало профсоюзных ячеек. Этот стержень борьбы обрастал ячейками иного рода – группами по родству, по дружбе, по соседству, по единомыслию. Люди отталкивали государственное принуждение собственным единением. И тем самым формировали контррежимную среду. Внутренняя свобода, сбережение протеста, «не впускать в себя»? Нет, иначе. Комитеты социального сопротивления – называл это заместитель Буяка по варшавскому подполью Виктор Кулерский. Внутреннее шло вовне – агитация, листовки, бойкот властей, организационная и материальная помощь подполью. Главный смысл был в этом, здесь и сейчас. А не в том, чтобы хранить себя в чистоте для туманных далей будущего.
ВКК рассчитывала удержать движение под контролем своих структур. Несколько пробных акций в разных регионах во второй половине августа, казалось, позволяли на это рассчитывать. Механик Збигнев Буяк и историк Виктор Кулерский в Варшаве. Историк Богдан Борусевич и астроном Эугениуш Шумейко в Гданьске. Корабел Гжегож Дурский и докер Юзеф Ковальчук в Щецине. Юрист Гжегож Длугий и философ Данута Скоренко в Катовице. Эти люди умело руководили подпольем и разработали детальные планы на 31-е. Но повернулось иначе.
Народная стихия не подчинялась инструкциям. Даже вожаков не особо слушали. Кроме того, что последовали призыву.
31 августа 1982 года пришлось на рабочий день – вторник. Манифестации начинались обычно около двух часов дня и разворачивались к четырём-пяти, явно коррелируя с рабочими сменами. В Варшаве, Гданьске, Щецине, Вроцлаве, Катовице вышли десятки тысяч. В Кракове, Быдгоще, Люблине, Гожуве, Лодзи – тысячи. Официально власти насчитали по 66 городам 118 тысяч «хулиганов».
Демонстрантов немедленно окружали ЗОМО. Получали в свой адрес что-нибудь вроде «Свиньи! Гестапо! Холуи брежневские!» Если толпу не удавалось быстро рассечь и подавить, в ход шли газовые и светошумовые гранаты. Следующий этап – водомёты. Когда всё это не приносило результатов, зомовцы открывали огонь. Из польских «раков», «чаков» и советских «калашей».
Первая кровь пролилась во Вроцлаве – погиб Казимеж Михальчик. В Гданьске застрелили Петра Садовского, в Торуни – Яцека Османьского, в краковской Нова-Хуте – Мечислава Йонеца. Станислав Рачек в Кельце умер через неделю – он не попал под зомовскую пулю, но был забит зомовским дубьём. Все погибшие были рабочими. За слово «рабочая» в названии правящую ПОРП поляки ненавидели особо. («Покажи руки. А, чёрные… Взять!» – зомовские патрули могли и так.)
Трагичнее всего повернулось в сравнительно небольшом городе Любин. Сильные организации «Солидарности» на медных рудниках, как оказалось, в значительной мере сумели себе сохранить. Подпольные профструктуры возглавляли горняк Ян Мадей и учитель горномедного техникума Станислав Снег. В семидесятитысячном городе вышли на улицы пять тысяч человек. Мирно, без оружия, с цветами и пением национального гимна.
Исполнявший обязанности городского коменданта милиции поручик Ян Май отдал стандартный приказ на разгон. Но банально не хватило сил. В Любине не ждали больших проблем, многих милиционеров перебросили во Вроцлав и Катовице. Против пятитысячной демонстрации стянули всего десять дюжин карателей. Первую милицейскую атаку протестующие отбросили. Против слезоточивого газа эффективно работало забрасывание булыжниками. Ошарашенный Май запросил воеводскую комендатуру в Легнице – прислать зомовское подкрепление (не проще ли было тогда уж не отсылать из Любина? «рациональные хозяйственники», как обычно). Заместитель воеводского коменданта полковник Богдан Гарус санкционировал переброску.
Взводный ЗОМО Тадеуш Яроцкий, похоже, сорвался на нервах. Началась стрельба автоматными очередями. Чуть не во всё, что движется, и даже по окнам домов. От зомовских пуль погибли Мечислав Позняк, Анджей Тарковский, Михал Адамович. Снова все трое рабочие: Позняк и Адамович – любинские электрики, механик Тарковский – приезжий из Вроцлава. Ранены одиннадцать человек.
Zbrodnia lubińska называется это в современной Польше. «Збродня» по-польски – не просто преступление, а преступление тяжкое, непрощаемое. Прошли десятилетия, и Май, Яроцкий, Гарус предстали перед судом. Получили реальные сроки (не слишком длительные). Из всех властителей-карателей только эти трое как-то ответили за драму 31/8/1982. В Любине поставлены памятники троим погибшим. Могучие валуны образуют слово Solidarność. И католические кресты.
Радикальные подпольщики в преддверии 31-го оснащались коктейлями Молотова. Производили разведку в расположениях ЗОМО и на милицейских постах. Отчаяюга-политехник Теодор Клинцевич ещё весной организовал в Варшаве Группы сопротивления «Солидарные» (ГОС). Принимались в ГОС только готовые к предметно-физическим ударам. Не только листовки, граффити и радио, но и поджоги, резаные шины и пробитые бензобаки автозаков. Даже свои химикаты в ответ на зомовский газ. 31-го активисты ГОС, конечно, дрались с зомовцами. Но серьёзных контрнаступлений с оснащением не отмечалось нигде – кроме Вроцлава.
Это четвёртый город Польши. По населению Вроцлав (в то время шестисоттысячный) уступает только Варшаве, Кракову и Лодзи, но превосходит Гданьск, Щецин, Катовице. Здесь развиты промышленность и инфраструктура. Транспортно-логистический узел всепольского значения. Основа вроцлавской жизни – университеты, научные и технологические центры. Именно техническая интеллигенция и студенческая молодёжь стали опорой движения «Борющаяся Солидарность». Создали его физик Корнель Моравецкий и математик Анджей Киселевич. В июне 1982-го, после майских протестов.
«Борющаяся Солидарность» сразу обозначилась как непримиримо антикоммунистическая и антисоветская («просто “Солидарность”» додекабрьского периода старалась в этом плане сдерживаться – мол, уважаем любую точку зрения, готовы к конструктивному диалогу и т.п.). Другой особенностью была чёткая организованность и дисциплина. В июне «борющиеся» уже втянули ЗОМО в целодневную баррикадную баталию. То же повторилось в августе. Только круче.
Центр города вновь перекрылся баррикадами. На несколько часов там пала власть ПОРП и ВСНС. Мобильные группы забрасывали карателей «молотовыми», после чего оперативно передислоцировались. Милицейского офицера избили в трамвае и отобрали оружие. Грюнвальдский мост через Одру блокировали сожжённым автозаком. Обо всё происходящем передавало из Вроцлава «Радио Солидарности». В ходе столкновений целенаправленно использовался опыт Варшавского восстания.
Зомовское озверение зашкаливало. Сохранилось свидетельство очевидца: когда полковник милиции Збигнев Винковский пытался остановить избиение демонстранта (это, в конце концов, даже и не по правилам задержания), зомовцы послали его с предельной откровенностью. Четверть часа спустя Винковского вызвал на ковёр заместитель коменданта по госбезопасности полковник Чеслав Блажеевский. И вкатил суровый выговор за абстрактный гуманизм.
Доподлинно неизвестно, какой именно зомовец застрелил токаря Казмежа Михальчика. Долго держалось подозрение, что эту пулю мог выпустить Артур Олех – легенда польского бокса, двукратный олимпийский чемпион, четырёхкратный чемпион Польши. В 1982-м Олех служил в ЗОМО, причём в офицерском звании. На улицах его видели, стрелял он на поражение. Потом, конечно, стыдился, даже говорил, будто сознательно старался не вступать в ПОРП. Расследовать не стали – чего там, национальное достояние… Именем токаря Михальчика названа вроцлавская улица.
Комендатура полковника Здзислава Бирначика выдвинула более четырёх тысяч зомовцев и обычных милиционеров. Но против двадцати тысяч протестующих пришлось запрашивать армейскую помощь. Только таким образом ближе к полуночи Бирначик смог отчитаться Кищаку. Bitwa wrocławska – так названы эти события.
Восемь убитых в тот день известны поимённо. Раненых никто толком не считал. Официальных заявлений об этом не делалось. Проскользнула информация только из Вроцлава и Гожува-Великопольски. И только по одной из сторон. В Гожуве попали в больницы двадцать четыре зомовца, во Вроцлаве – тридцать семь милиционеров и военных, из них семнадцать в тяжёлом состоянии.
Задержали, по разным подсчётам, 4–5 тысяч демонстрантов. Больше всего во Вроцлаве: 645, эта цифра известна точно. Более 3 тысяч обошлись административками, 126 человек судили по уголовным обвинениям. Многие подверглись избиениям в камерах и допросных комнатах. Особенно, конечно, во Вроцлаве. Здесь устроили даже «дорожку здоровья» – прогон сквозь строй дубинок. Мстить за пережитый страх «они» умели всегда.
Всепольская акция 31 августа 1982 года произвела мощное впечатление. Перед страной и миром предстали отвага, стойкость, решительность протестующих. Никаких сомнений в том, что «Солидарность» жива, более не могло оставаться. Равно как в массовом отвержении коммунистического режима. Неспособного держаться без открытого военного насилия.
Но оперативно, а где-то и стратегически, режим одержал верх. Власти показали, что в целом владеют ситуацией. И ни на шаг не отступят. Жестокость расправы оглушила общество и деморализовала значительную часть оппозиции. Крупных уличных выступлений после этого не проводилось пять лет. Впервые в истории «Солидарности» сорвалась всеобщая забастовка, назначенная ВКК на 10 ноября 1982-го. Ранее, 8 октября, «Солидарность» была формально-юридически запрещена через новое законодательство о профсоюзах.
Произошло нечто подобное российской Болотной 6 мая 2012-го (была и своеобразная хронологическая перекличка через тридцатилетие). Вдохновлённая недавним успехом оппозиция решилась на крупную акцию. Но волна разбилась о полицейский мол. Власти устроили показательный сеанс подавления. После чего обвальный спад протестного движения. Но на этих общностях совпадения кончаются. Различий было больше. Российская оппозиция не была подпольной и боя всерьёз не ждала. Насилие в РФ применялось гораздо умереннее, чем в ПНР (при всей жестокости, ОМОН всё же не стрелял боевыми). Поляки лучше понимали, что происходит, на что они идут и чего ждать от врага.
Но и в Польше обескураженные массы разочаровывались в активной борьбе, отступали перед насилием. Уходили в частную жизнь, в материальные проблемы, в личные и семейные заботы. Власти это охотно поощряли, даже не настаивая на пылкой любви к себе. Частым персонажем агитпропа стал «пан такой-то, бывший член “Солидарности”, который всё осознал, осудил экстремистов, занялся делом, значительно повысил квалификацию, производственные показатели и собственные заработки».
Так стоило ли полякам идти под пули 31-го числа? Вопрос лишь кажется сложным. На самом деле его просто нет. Схватка была предрешена всей польской реальностью. Люди не могли не дать бой. Ибо человеческое достоинство – понятие органическое. Многие ведь понимали, выходя на улицу: в этот день поражение неминуемо и будет оно жестоким. Но действие вложится в будущую победу. Которая тоже неминуема. Делай, что должно – со временем скажется.
«Солидарность» сделала адекватные выводы. В лобовом уличном столкновении военно-милицейскую машину коммунистов одолеть не удастся. Всё труднее становились и забастовки. Ставка теперь делалась иная: общественный бойкот властей, упорное формирование подпольных структур, расширение и координация ячеек социального сопротивления, выстраивание «этажей антивласти». Явочным порядком – навязывание своей повестки.
Не только через агитацию, хотя листовки, граффити, радио и самиздат действовали непрерывно. Прежде всего через контррежимную организованность. Выдернуть страну из-под ПОРП и ВСНС. Каждый цех, каждый двор они должны ощущать чужим и угрожающим. Придётся им познать прелести оккупантской жизни. Страх ведь несут не только пули (один раз случилось и такое – но без участия «Солидарности»).
Повысилось внимание к конспирации. «Борющаяся Солидарность» вообще вчистую обыгрывала СБ – и оперативно, и технологично. В столице безопасностью подполья заведовала Эва Кулик – и польские, и российские авторы определяют девушку-филолога как потрясающего «самородка секьюрити» и «кошмар СБ». Не раз и не два выручала она Буяка с соратниками: немедленно отсюда (через несколько минут в квартире были гэбисты, но оказывалось поздно). Ей удалось создать отлаженную сеть укрытий, эффективные схемы отходов и перегруппировок, надёжные опорные точки.
Другие заходили дальше. ГОС складировали внушительный боезапас стволов и взрывчатки. Теодор Клинцевич готовил применение, Пётр Изгаршев уже начинал – порчей автозаков, забрасыванием химикатов в квартиры доносчиков и агитпроповцев. Планировалось и пожёстче. Недаром «Толстый Пётр» откровенно предпочитал кадры, совмещающие авантюрность с дисциплиной. При нём постоянно держался парень по имени Яцек, хулиган без кавычек. Изгаршев выступал за «подпольную армию, где не ведут дискуссий, но выполняют приказы».
Буяк и Кулерский ультимативно требовали прекратить такие дела и неукоснительно держаться в рамках мирного протеста. «Солидарным» пришлось и правда окоротиться после присуждения Леху Валенсе Нобелевской премии мира. «Теперь нельзя», – резюмировал Клинцевич и утопил в Висле оружие и боеприпасы. Мирный так мирный. Это ведь не значит беззубый. «Толстый Пётр» и без пистолета умел сажать на колпак тамошних петров толстых.
31 августа 1982 года окончательно прояснило полякам: борьба надолго, и будет она тяжела. Поляки довели борьбу до конца. Потому что знали: никто их дела не сделает вместо них. Как и говорил Валенса, жертвы не стали напрасны. Солидарные добились своего.
Степан Ярик, специально для «В кризис.ру»
[…] констатировала газета Итальянской компартии. 3 мая и 31 августа 1982-го уличные протесты охватили десятки польских […]