Дмитрий Медведев выступил на расширенном заседании Государственного совета. Последние семь месяцев каждое его выступление расценивается как ритуал политического завещания. Но по-настоящему системное подведение итогов состоялось, пожалуй, сегодня. Президент, идущий на понижение в премьеры, последний раз объяснился с обществом в качестве главы государства. Заодно высказав некоторые соображения для премьера, идущего на повышение в президенты.
«Считаю своей важнейшей задачей развитие гражданских и экономических свобод, – сказал Медведев. – Больше свободы для каждого – в этом была и остается моя цель». Он напомнил свой легендарный слоган 2008-го: «Свобода лучше, чем несвобода. Эти слова потом повторялись то с надеждой, то с укором, то как требование, то как напоминание об обещании». Действительно, так и было. Поначалу. Но уже не первый год та сильная фраза вспоминается с иронией. Хотя Дмитрий Медведев подтвердил, что в этом его политическое кредо, которому он как мог следовал.
Президент в очередной раз напомнил, что вертикаль власти 2000-х возникла не столько по желанию тогдашней управленческой генерации, сколько в виде естественной реакции государственных структур на «анархию и олигархию» предшествовавшего десятилетия. Система «ручного управления» требовалась прежде всего для пресечения сепаратистских тенденций. Тогдашняя Ичкерия являла собой лишь крайний пример победоносного мятежа, готового распространиться по Кавказу и подниматься далее на север.
Полновластие региональных руководителей – практически независимых от федерального центра в политическом отношении, но успешно осваивавших финансовые субсидии, – вот в чем состояла основная олигархия тех времен. Порождавшая центробежные тенденции с реальной перспективой распада. Финансовые магнаты со своей стороны дополняли картину, фактически выступая в связке с бесконтрольным чиновничеством. Всевластный губернатор, уполномоченный банкир и кавказский полевой командир составили символическую правящую триаду. Госструктуры, от бюджета до правоохраны, практически перешли в частную собственность. Любая центральная власть в той или иной мере приступила бы к подавлению этих тенденций. Тем более что внешнеэкономическая конъюнктура «тучных нулевых» впервые за два десятилетия позволяла ей укрепиться.
Но этап «ручного управления» явно затянулся. И породил олигархию уже несколько иного типа. Тоже на чиновно-бюрократической основе, но уже в эшелоне центрального, а не местного управления. Рассредоточенную систему «уполномоченных банков» сменили централизованные госкорпорации. Прежней триады не стало – троих задвинул один: федеральный силовой чиновник. С соответствующим идеологическим обеспечением – именно эта перемена объясняет переход от либеральной риторики 1990-х к державной 2000-х.
В такие подробности президент Медведев в своей речи не входил. Но снова дал понять, в чем видел задачу: «Я обязан выразить свою позицию по поводу идеологии развития России. Свобода нужна всем – это аксиома. Противопоставление свободы и порядка, свободы и материального благополучия, свободы и справедливости в высшей степени неверно». Эти установки на риторическом уровне действительно характеризовали президентство последних лет. Ремейк либерализма, отход от «ручного управления», естественное самодвижение общества определялись объективными общественными потребностями. К концу 2000-х бюрократическая централизация на всех уровнях возрождала те же угрозы, что успешно преодолевала в начале. Фигурально выражаясь, с противоположного конца.
Другое дело, что освободительный курс Медведева редко выходил за рамки идеологического виртуала. Наиболее серьезные всплески пришлись на март и декабрь 2011 года. Весной дискуссия по ливийскому вопросу, а главное – «магнитогорские тезисы», направленные на разделение государства и корпораций. Зимой известные законодательные инициативы. Заявленную тогда политическую реформу глава государства назвал «беспрецедентной по масштабам за последние 20 лет». Сильно сказано, поскольку события 1993-го этим масштабам как минимум не уступали. Так или иначе, новый порядок образования политических партий, прямые выборы губернаторов, новации в правилах парламентских выборов – несомненно, серьезные шаги. Но после 24 сентября 2011 года они уже мало ассоциировались с Дмитрием Медведевым.
«Бедность, экономическая отсталость, коррупция, низкая продолжительность жизни – главные враги нашей свободы», – продолжал президент. Главным достижением российских властей в освободительных процессах он назвал предотвращение массового обеднения в кризисные годы. Но и здесь Медведев вновь призвал снижать государственное регулирование экономики. Чиновное вмешательство в производственные и коммерческие процессы, особенно со стороны силовиков, он характеризует как главный тормоз развития.
Это касается и уголовного законодательства, постоянно применяемого как последний довод в государственной конкуренции с частным бизнесом: «Считаю необходимым продолжить смягчение мер пресечения в период следствия, расширить практику замены лишения свободы альтернативными видами наказания, сократить сроки непогашенной судимости по ряду экономических статей. Также я поддерживаю идею введения института специального прокурора, который будет защищать права предпринимателей». Он высказался также против повышения налогов: «Для выполнения всех заявленных программ есть иные источники, прежде всего связанные с повышением эффективности бюджетных расходов». Об очередных призывах к войне с коррупцией можно даже не упоминать – кто же без них сейчас обходится?
«Демократия более не является бранным словом, ее престиж восстановлен», – объявил под аплодисменты президент Медведев. От политического разнообразия он ждет укрепления государства, в котором готовится возглавить правительство. Для политического разнообразия формируется еще особое «открытое правительство» (оно же расширенное). Конечно, с мощным интернет-сопровождением. В общем, свободных креативов много. Кроме одного – опоры на освобождающееся общество.