1922

«Ревтрибунал сегодня вынес смертный приговор. Моральное значение этого приговора несомненно огромное. И всё же, думаю, что Вы не сочтёте странной мою просьбу — не приводить в фактическое исполнение». Датировано 5 июля 1922 года. Церковный друг большевизма Введенский обращается к члену Политбюро Зиновьеву: «Не достаточно ли будет полной изоляции, что сделает их абсолютно безвредными для государства?» Не достаточно. Четверых расстреляли. Было это 100 лет назад. «Мы ещё смеем жаловаться»…

В карательной истории ленинско-сталинского СССР 1922-й был одним из самых мягких. Гражданская война в целом завершилась кровавым крымским аккордом. Крестьянские и городские бунты в основном подавлены. Расстреляли мятежный Кронштадт. Погибли братья Антоновы. До «коллективизаторского» побоища, когда счёт вновь пойдёт на миллионы, предстояли несколько лет нэповской передышки.

Потому официальная статистика фиксирует в 1922 году всего 6 тысяч осуждённых за «контрреволюцию» (так тогда назывались «экстремизм» и «дискредитация»). Человек шестнадцать в день. Менее 2 тысяч расстрелянных. Не чаще, чем раз в пять часов. Немногим более 2,5 тысяч отправлены в концлагеря. Именно так назывались в то время эти заведения. В пору бурной молодости большевики не стеснялись.Но это осуждённые. Арестов же по линии ГПУ насчитывалось век назад без малого 120 тысяч. Далеко не все попадали под суд в год ареста, многим пришлось ждать решения. 32 тысячи арестованных – непосредственно «контрреволюция». Иначе говоря, за протесты. Почти 6 тысяч – «бандитизм», вооружённое сопротивление режиму. Более 7 тысяч уже записаны в «шпионы». Более 2 тысяч дезертиров (тоже с каждым днём актуальней). Почти 15 тысяч запалились на должностных преступлениях, типа взяток и прочего превышения полномочий. Наконец, свыше 55 тысяч уголовников и бытовиков – но это не по адресу. Таким контингентом госбезопасность не занималась, отдавала милиции.

Свыше трети арестованных, около 43 тысяч, были крестьянами. На втором месте рабочие – почти 25 тысяч (непропорционально высокая доля в деиндустриализованной стране). Немало интеллигенции – свыше 11 тысяч квалифицировались как «спецы». Бывших царских офицеров 3 тысячи с небольшим. Капиталистов ещё меньше – примерно 1,2 тысячи. Сравним количество «сплотаторов» с численностью рабочих и крестьян – поймём, кто на самом деле был классовым врагом советской власти. А были ещё 36 тысяч «прочих граждан» – неуточнённого социального положения, люмпены-маргиналы, профи-уркаганы, просто Ваньки Шиши. Самый, короче, глубинный из народов.

Учитывалась и партийная принадлежность. Но людей с какими бы то ни было партбилетами насчитывалось немного – примерно 4 тысячи. Меньше всего, как ни странно, буйных анархистов: всего шестьдесят шесть. Мало «буржуазных» кадетов: семьдесят два человека. Эсеров, правда, побольше: почти семьсот пятьдесят. Но чаще всего арестованные партийцы – коммунисты: более двух тысяч. Если это и странно, то только на первый взгляд. Во-первых, должностные преступления. Во-вторых, общественно активные люди вступали в РКП(б) – и во многом убеждались.

Всероссийские и мировые имена удостоены особого подхода. «Расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно», – делился Троцкий трудностями с американской корреспонденткой Заметим: стал нужен повод, тут уже что-то новое. Выход был найден в «гуманизме по-большевистски». Несколько рейсов «философскими пароходами» летом-осенью 1922 года избавляют советскую верхушку от инакомыслящих мыслителей.

Из захваченной коммунистами России высланы философы Николай Бердяев и Сергей Булгаков, социологи Питирим Сорокин и Фёдор Степун, технолог Владимир Зворыкин, писатель Михаил Осоргин, историк Александр Кизеветтер, издательница Екатерина Кускова… В общей сложности по разным направлениям депортированы четверть тысячи человек. Среди них философ Иван Ильин, автор призыва сопротивляться злу силой. (Будущий интеллектуальный кумир Путина писал своеобразные методички по разоблачению агентов советской госбезопасности – неисповедимы же пути…) Коммунистические правители ровняют фон, дабы сходить за умных.

Строго говоря, война ещё продолжалось. В принципе-то, вся история СССР – непрерывная война. Хотя последняя сводка с фронтов гражданской появилась 15 декабря 1920-го.Почти весь 1922-й сопротивлялся «Чёрный буфер» – Приамурский земский край. Во главе белого правительства – национал-демократ Спиридон Меркулов, потом генерал-монархист Михаил Дитерихс. На февраль пришлись знаменитые «Волочаевские дни»: Белоповстанческая армия Викторина Молчанова схлестнулась с Народно-революционной армией Дальневосточной республики Василия Блюхера. Красные одерживают победу и вступают в Хабаровск. В октябре «Чёрный буфер» пал. Организованных белых госструктур в России не осталось. А в ноябре прекращаются игры в дальневосточную демократию (которыми большевики ловко морочили американцев): ДВР официально присоединена к РСФСР.

Ранее, в марте, грузинские, армянские и азербайджанские коммунисты учреждают Закавказскую Федерацию. Украинская и Белорусская ССР существуют с 1919-го. «Независимость» фиктивна, эти государства управляются из Москвы властителями РСФСР. То же касается «соцреспублик» Бухары и Хорезма. Под оккупацию РКП(б) загнан громадный территориальный монолит. В последние дни года это положение будет формализовано: 30 декабря подписан Договор об образовании СССР. Последняя пиар-кампания брежневской эпохи называлась «Шестидесятилетию образования СССР – шестьдесят ударных недель!» Но в 1922-м событие прошло как формальная фиксация очевидности.

«Ещё живущий Ленин» был первым лицом государства – председателем Совнаркома. В партии его должность называлась «Ленин». Авторитет главного победителя, совершившего, казалось, невозможное, держался непререкаемо. Рутинное решение 3 апреля об учреждении должности генерального секретаря ЦК мало кто заметил вне штатного партаппарата. Но политическая интрига была весьма серьёзна. Нарком по делам национальностей и по «рабоче-крестьянской инспекции» (не самые главные министерства) Иосиф Сталин получил этот пост по протекции своих будущих жертв. Куда более влиятельные киты Политбюро, хозяева двух столиц – председатель Петросовета Григорий Зиновьев и председатель Моссовета Лев Каменев – протолкнули Сталина в качестве аппаратного буфера. Всех пугали ураганные амбиции Льва Троцкого – председателя Реввоенсовета, наркомвоена, очевидного второго лица и потенциального преемника.

Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин. Нарком внутренних дел и путей сообщения, председатель ВЧК и ГПУ Феликс Дзержинский. Зампред СНК Алексей Рыков. Нарком торговли и промышленности Леонид Красин. Наркомы финансов Николай Крестинский и Григорий Сокольников. Нарком иностранных дел Георгий Чичерин. Председатель ВСНХ Пётр Богданов. Главный редактор «Правды» Николай Бухарин. Вот, пожалуй, высший ареопаг-1922.

В переводе «на наши деньги» получатся Путин, Мишустин, Кириенко, Патрушев, Шойгу, Бортников, Колокольцев, Лавров, Белоусов, Силуанов, Мантуров, Собянин, Беглов, Соловьёв. «Почему-то всегда дешевеет всё, к чему прикасается он» (Дмитрий Быков, «Наценочное»).В марте заседал XI съезд РКП(б). Последний, где присутствовал и руководил Владимир Ульянов-Ленин. Сообщив делегатам об успехах НЭПа, «диктатор-максималист» приказал кончать экономическое отступление перед частнохозяйственным сектором. Но осмелели и большевистские «сислибы». Это ведь не нынешнее изобретение, бывали такие и тогда. С подобных позиций выступали в первую очередь Рыков, Сокольников, Красин, Богданов. Временами отчасти Каменев, хотя очень непоследовательно, с постоянной оглядкой на приятеля Зиновьева и троцкистскую «партию войны». Впоследствии примкнули Дзержинский и Бухарин. До конца десятилетия сходную линию проводил тот же Сталин.

«Красносислибский» курс опирался на довольно значительный слой функционеров. Особенно поддерживали хозяйственники. Ориентированные на послевоенную стабилизацию, упорядочение, успокоение. Хотя бы и тактическим отступлением от марксистской доктрины. Даже, страшно сказать, с урезанным допущением старых понятий о собственности. В этих устремлениях они могли опереться на позитивный отклик масс, уставших от войны, террора и комиссарских тужурок.

Кто вскоре взял верх, известно. Немногие из «красных сислибов» успели умереть своей смертью. Но в 1922-м им кое-что удалось.

6 февраля упразднена террористическая ВЧК. Созданное на его месте ГПУ понижалось в статусе – не при Совнаркоме, а лишь при наркомате внутренних дел. Впрочем, и Комиссию, и Наркомат, и Управление возглавлял один и тот же Дзержинский, член Оргбюро ЦК. Карательно-репрессивные функции оставались прежними. Но размах снизился. Цифровое сопоставление говорит само за себя. Годом ранее осуждённых за политику было почти 36 тысяч (вшестеро больше). Расстреляны в 1921 году почти 9 тысяч (впятеро больше). Арестованы свыше 200 тысяч (едва не вдвое больше).

1 июня Россия получила Уголовный кодекс. «Первый социалистический» УК носил классово-номенклатурный («рабоче-крестьянский», ага) характер. Упоминал «переход к коммунистическому строю» и «коммунистическую систему собственности». Включал раздел о «контр-революционных» преступлениях. Содержал фундаментальную основу 58-й статьи, которой предстояло особенно большое будущее. Но всё же это был некий кодекс, писаный закон – а не санкция на расстрел в порядке коммунистического правосознания. 31 октября появился Гражданский кодекс, в нэповском духе допускавший некоторые частно-личностные права. Десять дней спустя утвердили КЗоТ, соответствующий этапу нормализации.

Всё это заметила Европа. Признаний и дипотношений с коммунистическим режимом «цивилизованный мир» ещё не устанавливал. Но к участию в Генуэзской конференции большевиков уже пригласили. Главными доводами западноевропейских правительств являлись экономические выгоды и военная мощь РСФСР. Распиаренные буржуазной прессой.

Внешнеполитический успех стимулировал ужесточение внутренней политики. Тут прямая взаимосвязь, как во второй половине 1970-х – когда после Хельсинкского совещания волна преследований обрушилась на диссидентов. В 1922-м кровавым репрессиям подверглись священники и верующие. Опубликована переписка Ленина с Чичериным: предсовнаркома указывает наркоминделу на экономическое значение изъятия церковных ценностей. Присвоенные активы помогут дипломатической игре в Генуе. Да ещё такая удача, что европейская общественность не станет особо возмущаться расправой с духовенством.Валютные манёвры на Генуэзской конференции, а отнюдь не помощь голодающим Поволжья, подталкивали к государственному грабежу храмов. Сама же кампания изъятия стала орудием подавления религии и церкви вообще. Очередь подошла именно в 1922-м, когда партократия могла не бояться осложнений в тылах гражданской войны. Но сто лет назад российское общество было не то, что теперь.

Декрет об изъятии церковных ценностей и первые акты реализации спровоцировали массовые протесты. По стране прокатились столкновения верующих с партийными «титушками», милиционерами и красноармейцами. В Шуе православную демонстрацию расстреляли из пулемётов. Сдвинулась лавина арестов. Ленин требовал беспощадности к «черносотенцам». Власти организовали свыше двухсот судебных процессов, привлекли 746 подсудимых.

«Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше», – напутствовал Владимир Ильич. Но он-то явно имел в виду не только судебные приговоры. Параллельно раскручивалась жесточайшая антирелигиозная пропаганда. Уж никак не слабее нынешнего клерикального бесогонства. Предсовнаркома и тут не забыл проинструктировать: от имени государства эту пропаганду должен олицетворять председатель ВЦИК русский дедушка Калинин. А не сам Ленин и уж никак не Троцкий (Сталин от «антирелигиозной макулатуры» всегда держал дистанцию).

Приговаривали не только священнослужителей, но и мирян из церковного актива. Под удар попали наиболее авторитетные и популярные представители духовенства. Известные личной честностью, связанные с верующей массой, свои на крестьянских сходах и фабрично-заводских собраниях.

В Москве расстреляли пятерых. В Петрограде – четверых: митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, адвоката Ковшарова, профессора Юрия Новицкого. За этих людей пытался просить Зиновьева протоиерей Александр Введенский. Лидер «православного “обновлечества”» с энтузиазмом признал большевистский режим и брался проводить его политику в церковной среде. В своём письме хозяину Петрограда он отмечал: мол, хотел бы встретиться лично, но не может – адепты «буржуазного христианства» залепили в голову камнем.

От таких инцидентов впредь прикрывали, но пробольшевистское «живоцерковство» не получило хода. Верующие его не приняли. Тогда правящие коммунисты всерьёз занялись традиционной церковью. После погромов 1922-го с этим стало проще. Итог известен: «Под ликами всепрощающих, поверх склонённых голов, священников, благословляющих с амвона большевиков» (Александр Солженицын). Не говоря о благословениях тирании, мракобесия и насилия, эхом столетия звучащих во дне сегодняшнем.Другой процесс 1922 года был проведён над ведущими эсерами. Тема на личном контроле Ленина, ответственные за проведение – Дзержинский, Каменев, Сталин. Следствие ведёт начальник особого бюро ГПУ и секретарь Малого Совнаркома Яков Агранов – что важно, сам бывший эсер. Главный обвинитель – Николай Крыленко, председатель Верховного ревтрибунала, а по совместительству начальник управления охоты наркомата земледелия. Председатель суда – Георгий Пятаков. Зампред Госплана, но ни разу не «сислиб». Двух лет не прошло, как Пятаков курировал красный террор в Крыму.

На скамье подсудимых – лидеры российского демократического социализма. Пять лет назад эта партия была миллионной. И очень бы многое могла. Эсеры победили на выборах в Учредительное собрание. Под их знаменем, даже если без партийного участия, поднимались антибольшевистские восстания по городам и весям.

Не все обвинения беспочвенны. Причастность к вооружённой борьбе против коммунистической диктатуры, связь с восставшими тамбовцами, сибиряками, кронштадтцами, персональные силовые акции против номенклатурных врагов народа – всё это можно с гордостью признать. «Считаю себя виновным перед рабочей Россией в том, что не смог со всей силой бороться с так называемой рабоче-крестьянской властью, но надеюсь, моё время ещё не ушло», – бросает судьям командир боевиков и организатор подполья Абрам Гоц.

20 июня – четвёртая годовщина ликвидации рабочим-эсером Сергеевым питерского агитпроповца Володарского – большевики организовали в Москве громадную двухсоттысячную демонстрацию: «Смерть! Смерть!» Но толпа не очень прислушивается к пятаковской бесовщине с трибуны. Идёт гулянка, тут и там спонтанные карнавалы-балаганы. Принарядившиеся женщины с детьми. Жуткое мероприятие приспособлено глубинным народом под отдых и оттяг. Перенесёмся в сегодня – ничего не напоминает в плане «поддержки войны подавляющим большинством опрошенных»?

Двенадцать человек приговорены к смертной казни. Среди них Абрам Гоц, Михаил Гендельман, Михаил Лихач, Елена Иванова, Евгения Ратнер… Но приговоры в исполнение не приводятся. Эсеров откровенно берут в заложники. Дабы опустились руки у товарищей в вольном подполье. Все, конечно, погибнут в тридцатых.

Два властно-репрессивных удара наносились в 1922 году по видимости в противоположных направлениях. Православная церковь и партия социалистов-революционеров – можно ли представить что-то менее совместимое. Но карательная логика железна. Сходность в одном: во имя веры и во имя свободы поднимался обрез. Чего режим только и боялся по-настоящему. Целый месяц в Москве заседает IV конгресс Коминтерна. 13 ноября там выступает Ленин. Свой часовой доклад он читает по-немецки. Призывает иностранные компартии перенимать русский опыт. Оправдывает идеологически смутный НЭП восстановительным хозяйственным ростом, а главное – прекращением антибольшевистской крестьянской войны. Нахваливает нэповский государственный капитализм как движение к «коммунистической системе собственности». Важно одолеть мелкотоварную народную стихию. Сковать в учёт-контроль.

Через неделю Ленин выступит на Моссовете. На этом всё. Больше его не увидят. 1922-й был последним годом его деятельности. Что мог, совершил.

Время слегка расплылось в «рыжем цвете». Власть осваивала государственную подлость «гибридности». Век спустя мы этот этап проскочили. Но главный урок 1922-го слышится от эсера Гоца: «Время ещё не ушло».

Никита Требейко, «В кризис.ру»