22 января 1905 года — по старому стилю 9 января ― с согласия Николая II в Санкт-Петербурге было расстреляно мирное шествие рабочих. В этот день началась Первая русская революция.
История Кровавого воскресенья хорошо известна. Выступление было организовано рабочими из гапоновского «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» после несправедливого увольнения с Путиловского завода четверых рабочих.
На улицу вышли более 150 тысяч человек. Многие шли целыми семьями. Большинство были вполне лояльны Николаю II. Предполагалось, что мирное шествие дойдёт до Зимнего дворца и вручит царю петицию, царь милостиво примет делегацию рабочих. И тут же немедленно поклянётся подписать указы о всеобщей политической амнистии и созыве всенародного Земского собора. После этого, вероятно, вся полуторатысячная толпа в умилении пропела бы «Славься!..» и спокойно разошлась.
Но царь вовсе не планировал не только кого-то там принимать и что-то там читать. Он попросту сбежал в Царское село. Предварительно одобрив план разгрома демонстрации ― ведь никто не скрывал, что она готовится, всё делалось совершенно открыто. Разговоры про то, что царь чего-то не знал или не планировал расстрела ― для дураков. Всё он знал и одобрял. Есть совершенно реальные документы, которые доказывают, что режим с самого начала готовил кровавую бойню. Например, роспись расстановки войск 9 января, в которой градоначальник Фуллон заранее приказывает стянуть войска к центру города. Дополнительно из Петергофа и Царского села вызывает кавалерийские части. Без санкции царя такого не сделаешь. Так что его трогательная запись в дневнике («Господи, как больно и тяжело!.. Гулял с Мишей») ― крокодиловы слёзы.
Сопротивление началось в тот же день. Около четырёх часов дня на 4-й линии Васильевского острова у дома 35, где располагалось отделение гапоновского Собрания, начали строить баррикады. Захватили оружейную мастерскую. В ближайшей типографии успели даже отпечатать десяток листовок: «Товарищи! На 4 и 5 линиях Васильевского острова уже устроены баррикады. Мы готовы положить жизнь за свободу, бороться до конца, — до победы. Нам нужно только огнестрельное оружие. С вооруженной силой царя мы можем бороться только с оружием в руках. За оружие, товарищи-граждане! Мы ждём, что все товарищи-рабочие присоединятся к нам. Мы уже захватили несколько шашек у офицеров и разобрали одну мастерскую оружия». Вскоре баррикады выросли на Выборгской стороне, на Шлиссельбургском тракте, у Нарвской заставы.
Уже на следующий день революция покатилась по всей стране. Всеобщая стачка прошла в Варшаве и Риге. Началось стачечное движение на железных дорогах, общероссийские студенческие политические забастовки. Поднялись крестьяне Орловской, Курской, Черниговской, Саратовской губерний, Грузии, Польши, Прибалтики.
Через неделю министр финансов Коковцов докладывал царю, о настоятельной необходимости «войти в обсуждение с фабрикантами и заводчиками столицы тех заявлений, которые частью уже сделаны рабочими, а частью, несомненно, будут ими сделаны». И очень прозрачно намекал Николаю, что «независимо от нужд, которые могут и должны быть удовлетворены на почве действующего закона, несомненно, имеются и другие нужды рабочих, удовлетворение которых предполагает издание закона нового». На этом докладе Николай своей рукой поставил значок «Х». А в дневнике записал: «Были у обедни и завтракали со всеми. Гулял после катания в санях с Аликс, Мишей и Ольгой. Была метель. Много занимался. Обедали и вечер провели впятером».
Вот так за обеднями и обедами время и текло. А революция охватывала страну. Только в январе 1905 года в России бастовало почти полмиллиона рабочих. В девять раз больше, чем предыдущие десять лет.
Эту первую революцию сатрапы царя подавили ― массовыми убийствами, тюрьмами, каторгой, столыпинскими галстуками. Но режим не спасли, только отсрочили его крах. Который был столь кровавым и ужасным, что его жуткие последствия ощущаются до сих пор.