Польская кровь забастовки. 35 лет Быдгощского марта

Бастовали все. Но никто не просил повысить зарплату или дать пособие. О деньгах шёл лишь один разговор – вернуть забастовщикам украденные государством вычеты. Но это было последним пунктом. Рабочие требовали профсоюзных прав для крестьян. Наказания чиновных провокаторов и костоломов-карателей. Освобождения политзеков. Прекращения телевизионной лжи и пропагандонства. Вот ради чего 27 марта 1981 года встали на забастовку все рабочие Польши.

Неделю назад Польша отмечала 35-летие Быдгощского марта. Торжественное заседание проходило в историческом здании бывшего воеводского совета. Приветствие собравшимся направил президент Анджей Дуда. «Кризис, названный «Быдгощской провокацией», показал слабость коммунистического режима», – написал глава государства, которому в те дни ещё не исполнилось девяти лет. «Самая мощная мобилизация демократических масс Европы против своих правителей», – взгляд британского историка Тимоти Гартон-Эша.

Что же произошло 35 лет назад? О чём вспоминает Польша и вместе с ней мир? Надо бы знать и нам.

Надежда и злоба

С Августа-1980 прошло полгода и один месяц. Время надежд. Идёт «Карнавал Солидарности». Всплеск социального оптимизма. Небывалая свобода дискуссий. Забота трудящихся о модернизации производства, которое вот-вот станет им принадлежать.

Кажется, ещё немного, и в Польше возникнет строй, «не имеющий прецедентов в истории» (Яцек Куронь). Соединяющий свободу со справедливостью, патриотизм с интернационализмом, научный прогресс с христианской верой. На основе трудового сотрудничества и рабочего самоуправления

Низы хотят и могут. Но в верхах хотят совсем другого. Осенью 1980 года, пока народ радовался обновлению социализма, прошло несколько закрытых совещаний в политбюро ЦК ПОРП и «Комитете национальной обороны» ПНР. Ясновельможные коммунисты, чуть отойдя от августовского шока, бросились верстать план – как давить взбунтовавшихся «роболе». По старой песне Макаревча: «Отольётся вам не водичкою эта ваша бравада статная – нам достаточно чиркнуть спичкою, и пойдёт карусель обратная».

Злоба начинает выхлёстывать. В октябре замминистра внутренних дел генерал Богуслав Стахура представил предварительную схему интернирования на 12900 человек. Через месяц министр обороны генерал Войцех Ярузельский представил готовый пакет «законов военного времени». Так и слышится теперешний голос судьи Зорькина: «Изменить законодательство в духе военной суровости».

Партийный куратор госбезопасности Мирослав Милевский и секретарь по идеологии Стефан Ольшовский требовали ввести военное положение уже 8 ноября 1980-го. Их поддерживал куратор региональных парткомов Тадеуш Грабский – любимец Брежнева и Андропова, даже внешне типичный «пан Шматяк», вросший задом в руководящее кресло. Ему подпевал заведующий партконтролем Владислав Кручек, кретинизм которого поражал даже коллег по политбюро (отправляясь с делегацией в Италию, прихватывал пакет сосисок – там же капитализм, нищета, голод …).

В партийное руководство вернули откровенных убийц. Варшавский комитет ПОРП возглавил «кровавый чайник» Станислав Кочёлек, участник декабрьских расстрелов 1970-го. В политбюро снова восседал «палач Армии Крайовой» Мечислав Мочар.

Одно появление этих персонажей показывало, что грядёт. «Берегитесь, по вам ударят», – предупреждали знающие жизнь ветераны АК. Но люди не верили в худшее. Кроме того, «шматяки» явно не преодолели растерянность. Ждали подходящего момента. Который, как им показалось, наступил ранней весной 1981-го.

Логика хозяев

С польским рабочим классом у коммунистов отначала не ладилось. По этому вопросу исчерпывающе высказался Зенон Клишко, секретарь по идеологии времён Гомулки: «Не говорить, а стрелять!» Этот корифей марксизма-ленинизма при Пилсудском был выпущен из тюрьмы по медицински установленной придурковатости. Но тут он смотрел в корень. «Шматяки» никак не уживались с «роболе». Чуть расслабишься – они жгут комитеты.

С интеллигенцией ПОРП было проще. Люди отвлечённого мышления склонны заморачиваться идеями в духе Маркса или Клишко. А когда сообразят, во что влипли, оказывается поздно – уже неустанно бдят Стахура и Мочар. К тому же, заработок идёт нормальный, диссертацию вот-вот утвердят… Проще повторять заученное. Втайне надеясь, что роболе своего дорубятся. И при этом тех же роболе панически бояться – опять ватники забузили, спокойно жить не дают!

Но и интеллигенты подчас создавали большие проблемы. Чего стоили юристы братья Качиньские или историки Яцек Куронь, Адам Михник, Богдан Борусевич. Поэтому спокойнее всего коммунистическим властям ПНР было с частными собственниками. После того, как Гомулка закрыл вопрос о принудительной коллективизации, крестьяне в целом вполне успокоились. Вот и осенью 1980-го, когда в городах поднялись миллионы, «хлопы» спокойно убирали урожай. Член политбюро Мечислав Ягельский и вице-премьер Станислав Мах, надзирающие за деревней, просто отдыхали душой.

Но 14 декабря 1980 года эта лафа для ПОРП кончилась. Тысяча крестьян-единоличников (в Польше предпочитают говорить: «индивидуальных фермеров») съехались в Варшаве. Вместе они представляли 600 тысяч дворов. Надо заметить – менее 20% крестьянских хозяйств страны. При том, что рабочих, а потом и интеллигенцию, «Солидарность» охватила на 80%. Но и такой расклад сильно встревожил панов из ПОРП. Мало роболе, так ещё и хлопы!

Крестьяне подали заявку на свой профсоюз – «Сельскую Солидарность». Минюст с подачи ЦК ответил: нет. И даже изволил обосновать: профсоюз – дело наёмных работников, а вы – сами хозяева, у хозяев профсоюзов не бывает. Собственно говоря, по формальной логике это даже правильно. Но формальная логика в режиме «реального социализма» не действует. Польские крестьяне, как и рабочие объединялись в новый профсоюз не за повышением зарплаты. А затем, чтобы прогнать хозяев. В лице понятно кого. Хотя прямо так сказать было ещё нельзя.

23-летнего подкарпатского фермера Яна Кулая прозвали «безусым Валенсой». Вокруг молодого харизматика сгруппировались деревенские активисты. С января 1981-го начались акции прямого действия, захваты административных зданий. Естественно, городская «Солидарность» решительно поддержала сельскую. В авангард рабоче-крестьянского союза выдвинулся профцентр Быдгоща.

Быдгощский Ян

В движении «Солидарность» существуют особые традиции. Зачастую региональные. Например, Гданьская – ассоциируемая с легендарной судоверфью, ориентированная на диссидентство. Или Щецинская – более консервативная и католическая. Или Вроцлавская – университетская, интеллигентско-технарская и при этом крайне радикальная. Есть и Быдгощская – крепко завязанная на имя Яна Рулевского.

Такие люди, как инженер Рулевский, были неразрешимой загадкой для теоретиков «научного коммунизма». Самого что ни на есть пролетарского происхождения, из семьи каменщика. Младший из трёх детей, познавший нужду. Талантливый техник, прирождённый производственник. Человек индустриального склада, коллективист по натуре. И при всём том – яростный, непримиримый антикоммунист. Вот что с ним было делать?! «Шматякам» – нечего. Потому что Ян смолоду превыше всего ставил человеческое достоинство.

В Военно-технической академии он учился на отлично. Но был исключён – призывал бойкотировать выборы в коммунистический сейм. Отправили в армию, наказать солдатской лямкой. Он и там повёл антикоммунистическую агитацию. Когда сгустились тучи ареста, попытался через Чехословакию бежать в ФРГ. Схватили, депортировали в ПНР. Там прилепили уголовную статью и дали пять лет. Через три года вышел по амнистии.

Рулевский вернулся в родной Быдгощ. Сначала поступил на металлургический комбинат. Монтировал парогазовые установки. Потом перешёл на велосипедный завод. Запатентовал новую производственную технологию (буквально – велосипед изобрёл!). И – при такой-то своей биографии – стал на велозаводе председателем официального профкома. Рабочие знали, кому доверять. А дирекции и даже парткому пришлось смириться с их выбором. Головной боли по профсоюзной линии возникало у них много. Но такими специалистами разбрасываться не могли. Промышленность диктовала своё.

Своих взглядов Ян Рулевский не скрывал и раньше. Понятно, что Август-1980 стал его звёздным часом. Быдгощский велозавод из первых в стране поддержал восставшую Гданьскую судоверфь. Там возник межзаводской стачком, объединивший 50 городских предприятий. Рулевский снова сказал всё, что думает о партии, правительстве и их идеологии. 25 августа его попытались арестовать. Но почти сразу пришлось освобождать – пока рабочие не прогнали взашей всё быдгощское начальство.

«Этого агрессивного, неуравновешенного человека вынес август на бурных волнах», – скрежетали зубами авторы советского агитпропа. Кстати, заметим: о Рулевском в СССР писались особые статьи – даже Валенса такого не удостаивался. Его реально боялись. Даже пытались рассуждать: откуда, почему?

И ПОРП, и КПСС были шокированы появлением в Польше 1980-го целого слоя антикоммунистических активистов. Как правило, людей физического труда или заводских специалистов. Быдгощский инженер Ян Рулевский. Щецинский пожарник Мариан Юрчик. Катовицкий металлург Анджей Розплоховский. Варшавский электронщик-металлист Северин Яворский. Варшавский же механик-машиностроитель Збигнев Буяк. Лодзинский химик Гжегож Палька. Гданьская трамвайщица Генрика Кшивонос. Гдыньский сварщик Анджей Колодзей. Таких оказались миллионы. Именно они – производственники, рабочие и инженеры – становились «фундаменталистами «Солидарности». Рвались на штурм власти. Ломали всю компромиссную игру социалистических диссидентов и лично Леха Валенсы.

«Бетонная» крепость

А в крестьянстве дела пошли своим чередом. Движение «Сельской Солидарности» раскатывалось по стране. 18 февраля 1981 года сельскохозяйственное министерство ПНР вынуждено было пойти на переговоры. Крестьянские активисты выдвинули несколько основных требований: признать наследственные права на частные земельные угодья, строить больше костёлов, продавать меньше спиртного, учредить в Войске Польском институт католических капелланов, легализовать «Сельскую Солидарность».

Легче всего решился первый вопрос. Частную собственность коммунисты подмахнули без проблем, Маркс простит. Кому она мешает, если хлоп, занятый на своём участке не жжёт партком? Насчёт водки уже начались шероховатости, но в общем коммунисты согласились, что, пожалуй, пить надо меньше. По поводу костёлов очень холодно отвечали, мол, по мере возможности. А вот о военных священниках и особенно о профсоюзе упёрлись жёстко. Это действительно важно и по-настоящему опасно. Это – реально крепость. А не теоретизирования о формах собственности.

20 февраля было подписано предварительное соглашение. Но главный вопрос – крестьянский профсоюз – оставался за скобками. И становилось ясно, что миром дело не кончится. «Партийный бетон» –  все эти стахуры и грабские, ольшовские и милевские, кровавые чайники и палачи-мочары – подобрали момент для пробы сил.

Конфликт сфокусировался в Быдгоще. Солидарность «Солидарности» с «Сельской Солидарностью» возглавил Ян Рулевский. Уже в январе он проводил при своём профцентре собрание деревенских активистов из 19 воеводств. В марте проводилась серьёзная подготовка. Власти планировали блокировать общественные здания. Рулевский с шестью сотнями активистов готовился действовать на упреждение.

Однако администрация успела раньше. Здание воеводского совета, избранное для собрание, закрылось 16 марта. Тогда Рулевский сотоварищи вошли прямо в Быдгощский комитет ПОРП. Ни одна из сторон уже не могла отступить.

Начались переговоры. Со стороны властей их вели вице-воевода Роман Бяк и начальник быдгощского УВД комендант милиции Юзеф Коздра. «Комендант уверял нас, что милиция не будет использована против представителей рабочего класса, – вспоминал Рулевский. – Обманули как маленьких детей». Тем временем начальник местного управления Службы безопасности ПНР (СБ, в отличие от советского КГБ, входила в МВД) Зенон Дрында гнал в Центр депеши об опасной ситуации, требующей радикального решения.

Трёхдневные переговоры завершились на том, что 19 марта вопрос о «Сельской Солидарности» обсудит воеводский совет. На который специально приедет правительственных куратор деревни Станислав Мах. Представители Быдгощского профцентра «Солидарности» и крестьянской инициативной группы приглашались на заседание. Под гарантии безопасности от полковника Коздры. Слово офицера, так сказать.

«Бьющее сердце, хватай!»

Историческое заседание началось 19 марта 1981 года в десять часов утра. Вопрос заранее был внесён в повестку, даже определены выступающие. От крестьян главным докладчиком должен был стать 67-летний фермер Михал Бартоще. От «Солидарности» понятно кто.

Но в без четверти два председатель совета Эдуард Бергер вдруг объявил: повестка исчерпана, заседание закрыто, всем спасибо, все свободны. Что ответили приглашённые, лучше не цитировать даже по-польски. Тем временем депутаты дисциплинированно покидали зал, освобождая место для милиции. Перемешивание в зале продолжалось несколько часов. К семи вечера остались Рулевский, Бартоще, их товарищи, четверо заблудившихся депутатов и вице-премьер Мах.

Остальные места заняли восемь десятков быдгощских сотрудников. Но не только они. Из Познани и Слупска были переброшены наряды ЗОМО – штурмовой жандармерии типа ОМОНа – общей численностью почти в 400 человек. Координировали операцию двадцать гэбистов в штатском.

Тут нужно краткое отступление. Что такое ЗОМО, стоит пояснить специально. Даже теперешний наш ОМОН мирно курит в сторонке рядом с этими головорезами. «Бьющее сердце партии» – так их прозвали не зря. Поляк, вышедший на несанкционированную акцию, реально не мог знать, вернётся ли он живым. Огонь на поражение, удар насмерть – так «зомоле» общались с народом. «Пускаем в ход последний аргумент»…

В Быдгоще этими мэшинменами командовал майор Генрик Беднарек. В семь вечера он вошёл вместе с вице-воеводой Бяком. И сказал, что даёт пятнадцать минут на очищение помещения. Догадайтесь, что ему ответил Рулевский. Разговор сильно затянулся. Тем временем солидаристы города и деревни занимали оборону. Команда Беднарека последовала в шесть минут девятого.

«Польша не сгинела!» – неслось над залом, перевёрнутым дракой. А менты оттягивались по полной. Старику Бартоще сломали челюсть. Мариуша Лабентовича всей кодлой били ногами. «Хватай Рулевского!» – орали друг другу зомоле. Схватили, месили в кровь. Прямо с сессии совета окровавленные представители рабочего класса и крестьянства отправлялись по больницам.

Кардинал и генерал

20 марта стены Быдгощских домов покрылись надписями «Отомстим за Рулевского!»  21 марта о происшедшем знала вся Пльша (при глухом молчании ТВ, без Твиттеров и Фейсбуков). 23 марта в Быдгоще собралась Всепольская комиссия «Солидарности». Перед хмуро молчащей многотысячной толпой выступил Валенса.

Вопрос стоял один: предупредительная забастовка с переговорами или всеобщая с восстанием? Массы требовали второго. Этому очень поспособствовали власти, разводя свою телекиселёвщину – дескать, Рулевский пешехода на машине задавил, вот и получил синяки. Это было второй ошибкой. За ложь и подлость ответка приходит хуже, чем за жестокость.

Когда Всепольская комиссия обсуждала, что предпринять, Рулевский находился в больнице. Но «фундаменталисты Солидарности» настаивали жёстко: всеобщая бессрочная. Во главе этой позиции стоял инженер Анджей Гвязда, олицетворение морального начала, чуждого политическим расчётам. Он вообще никогда не видел, о чём можно говорить с коммунистами, кроме их капитуляции. Его поддерживали радикальные вожаки профцентров – Юрчик, Яворский, Розплоховский, Колодзей, Палька – те, кто непосредственно поднимал рабочие массы. По всей стране заводские собрания принимали решительные резолюции. Даже многие парторганизации ПОРП слали в ЦК протесты. Да и тут не приходилось удивляться: из трёх миллионов членов компартии миллион состоял в «Солидарности».

Валенса, как обычно занимал умеренно-компромиссную позицию. Дело в том, что месяцем ранее, в феврале, премьером был назначен военный министр Войцех Ярузельский, заменивший бюрократа Юзефа Пиньковского. А Ярузельский пользовался в стране определённым доверием. Польша традиционно уважает свою армию и не ждёт от неё дурного (что очень подвело в декабре 1981-го). Новый премьер сразу показал себя как политик умелый и хитроумный.

Он изначально строил свой имидж на молчаливом, но прозрачном дистанцировании боевого генерала от партийных шматяков. Знаменитые чёрные очки вызывали тогда сочувствие соотечественников – ведь зрение Ярузельского повредилось от белизны снега. На лесоповале в сибирской ссылке. Казалось, что с генералом можно вести разговор в формате «все мы поляки».

Для Рулевского или Гвязды это ничего не значило. Они не видели причин отделять Ярузельского от Стахуры с Грабским. Все они хорошие, когда спят… Но весной 1981-го так думало всё-таки меньшинство. Валенса делал ставку на диалог с Ярузельским.

Неизвестно ещё, кто бы взял верх, но Валенса имел мощную поддержку католического епископата. Естественно, костёл был верным союзником «Солидарности». Но, начиная со времён Гомулки, высшее духовенство старалось находить общий язык с партийно-государственным руководством. Объединяющей платформой было усиление Польши как государства и поддержание социального мира – хотя бы в пределах возможного. Поэтому епископы не приветствовали массовых забастовок. Примас Польши Стефан Вышинский регулярно призывал паству «работать добросовестно и с чувством гражданской ответственности».

22 марта кардинал Вышинский обратился с пастырским посланием. Он призвал поляков с обеих сторон найти компромисс. И особо – учесть опасность «внешнего фактора». Ведь как раз в те мартовские дни именно на территории ПНР развернулись многозначительные манёвры Варшавского договора. Командовал ими маршал Куликов. Который при Ельцине станет советником грачёвского Минобороны.

25 марта Вышинский встретился с Ярузельским, 26-го – с Валенсой. Днём раньше Валенса пообщался с вице-премьером Мечиславом Раковским. Этот идеолог ПОРП был под стать Ярузельскому – старался демонстрировать соответствие духу времени. Но переговоры с ним поначалу оказались совершенно безрезультатными. Типа, милиция восстанавливала в Быдгоще общественный порядок.

Валенса упорно проталкивал свою версию: шматяки подставляют Ярузельского, нельзя на это вестись! Совокупность факторов, прежде всего согласие с кардиналом, обеспечило ему незначительный, но всё же перевес на Всепольской комиссии. Было принято решение об общенациональной забастовке. Но не бессрочной, а четырёхчасовой. 27 марта 1981 года.

Четыре часа до гудка

Штаб забастовки расположился в Гданьске. На той самой судоверфи имени Ленина, где родилась «Солидарность».  Вошли в него 11 человек, представляющие разные течения профсоюза. Самыми известными из них были Валенса, Гвязда, Юрчик, Лис и Буяк. Важным было также участие председателя жешувского профцентра Антона Копачевского. Именно в подкарпатских окрестностях Жешува сложился главный очаг крестьянского движения.

Требований выдвигалось пять. Легализовать «Сельскую Солидарность». Наказать организаторов и участников быдгощского избиения. Предоставить «Солидарности» телеэфир для изложения фактов и позиции профсоюза. Прекратить все уголовные дела за политику, освободить всех политзаключённых – с важнейшим уточнением: «Даже если в их действиях, согласно прежнему законодательству содержался состав преступления». Ну и напоследок – отменить 50-процентные вычеты из зарплат бастующих рабочих.

Грандиозная впечатление производила стремительная организация стачки. Стало очевидным, насколько освоили польские рабочие принцип Яцека Куроня: «Не жгите их комитеты, создавайте свои». Региональные забастовочные штабы расположились в крупнейших промышленных центрах. В Варшаве это был тракторный завод «Урсус», в Щецине – судоверфь имени Варского, в Катовице, Кракове и Сталёва-Воле – металлургические комбинаты, в Люблине – автомобильный завод, во Вроцлаве – вагоностроительный, в Познани – локомотивный, в Белостоке – электромеханический, в Жешуве – электромеханический, в Лодзи – текстильная фабрика. Ну а в Быдгоще, понятно, велосипедный.

Этот расклад демонстрировал с предельной чёткостью: главным противником коммунистического режима ПНР оставался индустриальный пролетариат. Не только в силу политического антагонизма. Не только потому, что правящий класс явно перестал справляться с функцией организатора промышленности. Но и по глубинным культурным различиям. Пан Шматяк вызывал у пана Ковальского рвотный рефлекс. Самим фактом своего существования.

Забастовка началась в пятницу 27 марта в восемь часов утра. Разработанные забасткомами инструкции неукоснительно выполнялись миллионами людей. Все были при своих предприятиях как признанных оргцентрах. Повсюду стояли добровольческие патрули с бело-красными нарукавными повязками. Полный порядок. Железная дисциплина. Нигде, естественно, ни грамма спиртного. Ни одного эксцесса.

Госпромышленность бастовала вся, кроме цехов непрерывного производства. Работала медицина – но со знаками солидарности. Даже на экранах госТВ четыре часа висела надпись «Solidarność — strajk».

Напомним, среди требований забастовки практически не было экономических. Только – Солидарность.

В полдень взревели заводские гудки. Страна вернулась на работу. Общая численность участников всепольской предупредительной забастовки с полной точностью не подсчитана по сей день. (К примеру, есть разночтения, записывать ли в бастующие медиков, если они полностью поддержали требования, но не оставляли больных?) В любом случае, их было не менее 12 миллионов. Хотя вряд ли более миллионов четырнадцати.

Тут уместно добавить, что в «Солидарности» на тот момент состояли 9 миллионов человек. Это по тем временам – каждый четвёртый поляк, если считать от старцев до младенцев. Но бастовал-то каждый третий! Значит, немало членов ПОРП. По цифрам могли быть и вообще все, кроме аппаратчиков. Но даже если сложить всю «Солидарность» (естественно) и всю ПОРП (допущение) – ещё и тогда оставался миллион, а то и три.

И кто же тогда в Польше хозяин?

Шаги весны

Решение Всепольской комиссии в принципе не отменяло всеобщую бессрочную стачку. Об этом предстояло думать особо, после 27 марта. По результатам продолжения переговоров с правящей верхушкой.

Теперь эти переговоры шли уже иначе. ЦК ПОРП и Совмин ПНР пребывали в нокдауне. «Нам бы у вас поучиться пропаганду вести», – скрипел зубами Раковский. Ничего, значит, не понял. Будто в пропаганде дело. Привыкли по себе судить.

30 марта Валенса, Гвязда и Юрчик встретились с Раковским и министром по делам профсоюзов Станиславом Чосеком. Бонзам много чего пришлось о себе услышать. «Если ваша жена раз за разом обманывает вас, вы будете ей доверять? Вот и мы вам!» – кричал Юрчик, и Раковский это проглатывал. Вице-премьер и министр вынуждены были существенно уступить.

Правительство признало «чрезмерность применения силы» 19 марта. Освещение событий в партийно-государственной печати пришлось охарактеризовать как «необъективное». Представители «Солидарности» по телевидению рассказали, как всё было – первое в Восточной Европе независимое телевыступление. Тоже исторический факт.

Никого из провокаторов и карателей наказывать, конечно, не стали. Об этом и говорить было бессмысленно. Возмездие можно совершить только собственными руками.  Вопрос о возврате вычетов забастовщикам тоже замотали. Однако и на таких условиях руководство «Солидарности» сочло возможным воздержаться от новой забастовки 31 марта. Точнее, счёл Валенса. И представил своё решение комиссии – по согласованию с епископатом. «Фундаменталисты» подчинились.

17 апреля классовые враги снова встретились в Быдгоще. По одну сторону сидели Рулевский, Лабентович и Бартоще – герои исторического дня. Вместе с ними был Кулай. Напротив – всё тот же Чосек, которого прочие партийные бугры отправили позориться за всех. В таком составе было подписано соглашение о легализации «Сельской Солидарности». Правительство обязалось внести в сейм соответствующей законопроект и не препятствовать организации крестьянского профсоюза.

12 мая 1981 года Независимый профсоюз индивидуальных фермеров «Солидарность» под председательством Яна Кулая был зарегистрирован Минюстом. Забастовка победила.

19 марта 2016 года председатель «Сельской Солидарности» Ежи Хрустиковский зачитал собравшимся на юбилей приветствие президента Дуды.

Судьба в свободе

Термин «Быдгощская провокация» остаётся в ходу и сегодня. Но никто уже не считает, будто партийные шматяки провоцировали мирного генерала Ярузельского – который через девять месяцев сам двинул на рабочих танки. Минувшие десятилетия позволили сделать иной вывод. «Вокруг локального столкновения в Быдгоще завязывался глобальный конфликт, – считает Ян Рулевский. – Эта провокация была их ответом «Солидарности» в Польше, Иоанну Павлу II в Риме, Рональду Рейгану в Вашингтоне». Но кто кому по-настоящему ответил – вопрос иной.

Анджей Гвязда и его единомышленники по сей день считают поведение Леха Валенсы в Быдгощском марте страшной ошибкой, если не чем-то худшим. Они убеждены: той весной Польша могла стать свободной. Всеобщая бессрочная снесла бы режим. И развитие пошло бы не по пути «шокотерапевтического капитализма», а по модели демократического рабочего самоуправления.

Так ли это? Уже никогда не узнаем. Да, Советский Союз на фоне Афганистана вряд ли пошёл бы на второй фронт в Восточной Европе. Но ведь в декабре 1981-го польская компартия нашла полмиллиона исполнителей военного переворота и стражей военного режима. Одолевших десятимиллионный профсоюз.

Весной, конечно, сопротивление было бы более мощным. И какая бы кровь стала ценой победы?

Но тут надо иметь в виду: Анджей Гвязда – демосоциалист и антиглобалист. Как и его жена Иоанна. «Ярузельский сначала танками защитил социализм, а потом стал первым президентом польского капитализма. Его действия начинают выглядеть осмысленными, когда мы понимаем, что целью его войны было уничтожение первой «Солидарности» — профсоюза, стоявшего на пути новой системы. Президент Буш не без оснований рекомендовал Ярузельского в президенты. Не зря ему оказывают уважение новые власти Польши», – эти слова Иоанны Дуды-Гвязды отражают позицию идеалистического направления той весны.

Михал Бартоще до кончины работал в «Сельской Солидарности». Его сын Роман остаётся в фермерском профсоюзе и сегодня. Мариуш Лабентович прошёл подполье, теперь занимается агробизнесом в Канаде.

Из всех участников Быдгощского марта только Яна Кулая сумели сломать – подвела-таки звёздная болезнь. В 1982-м им занимался Роман Малиновский, коммунистический смотрящий за официальной «крестьянской партией». Провернул с «безусым» комбинацию, описанную ещё Некрасовым:  «Кличет старосту и заводит с ним речь окольную. Всё повыведал, насулил ему горы золота, выдал вольную… Глеб – он жаден был – соблазняется…» В общем, обработали, перекупили, провели через телепокаяние, ввели в партийную свиту… Сейчас он тоже агробизнесмен, даже ухитрился попасться на взятке. Любит порассуждать о духовных скрепах крестьянской морали. Узнаваемый феномен. Но такой там нашёлся один.

Мечислава Раковского извивы политической судьбы вознесли со временем аж в первые секретари ЦК ПОРП. Его и назвали «последним первым». Именно он в январе 1990-го приказал вынести с последнего съезда склонённое знамя рухнувшей партии. Станиславу Чосеку повезло больше. Он снова проявлял недюжинные дипломатические способности – в качестве польского посла в Москве. Представлял президента Валенсу при президенте Ельцине. Слышно о нём по сей день: ругает Майдан, хвалит Путина и призывает побольше ему заплатить («новый план Маршалла»), чтобы задобрить и ввести в Западный мир.

Генерал Стахура в новой Польше долго таскался по судам, оправдывался за прежнее палачество. Под конец старика отпустили – противно было смотреть. Дожил до 81 года в атмосфере всеобщего презрения, умер в 2008-м. Ярузельского, Грабского, Милевского, Мочара тоже нет в живых. Круче всех поступил Стефан Ольшовский – бросил ПОРП, забил на идеалы коммунизма, женился на американской журналистке и живёт теперь в Нью-Йорке, городе «жёлтого дьявола», которого так страстно обличал. Майор Генрик Беднарек, командир провокационного побоища, умер всего два месяца назад. Хоронили ветерана коммунистической ментовки по католическому обряду.

Яну Рулевскому в этом году исполнится 72 года. Он остался собой – активным, упорным, резким до жёсткости, всегда готовым на конфликт по убеждениям, ради справедливости и солидарности. Он сохранил и связь с рабочим забастовочным  движением, и привычку оказываться фокусе столкновения, проходить сквозь пекло. Скажем, на днях пан сенатор вернулся из Брюсселя… Не отстаёт от Яна и жена-соратница Катажина. Это – тот либерализм, которого так не хватает сегодняшней российской политике. Либерализм свободы и протеста.

Статью можно прочитать на Sensus Novus