– таковы, если в трёх словах, всероссийские итоги 31 января. Общая численность протестующих на момент этой публикации неясна. Вероятно, в несколько раз меньше 23 января. Зато по задержаниям поставлен новый рекорд: 5135 человек в 85 городах. Полсотни избитых, шокеры, газ, укладывание в снег, выдёргивание пистолета. Контрсиловые действия протестующих. Городские картины с утра вызывали единую оценку: оккупация. Нескончаемые цепи полиции и Росгвардии от Японского моря до Балтийского. На страже заплесневелого дворца.
В Петербурге уже заведено уголовное дело о «насилии к представителю власти» (двум омоновцам на Пионерской площади настучали по шлемам). Столкновение произошло и на Сенной: протестующие отбивали задержанных, полиция распылила слезоточивый газ, подполковник выхватил табельное оружие. В Москве по сходным обстоятельствам устанавливаются личности полутора десятков человек. Отмечен эпизод возгорания полицейской машины.
Председатель президентского «Совета по правам человека» бросился на защиту права полиции и Росгвардии осуществлять безответное насилие. Протестующих он обвинил в «избыточной агрессии». Отчасти это заявление имеет позитивный смысл: развеиваются последние иллюзии касательно отношений народа и государства РФ.
Новый момент, отмеченный и в столицах, и в других городах – разгоны на центральных улицах дополняются зачистками дворов. Происходят своего рода облавы по подъездам и кафе. Найти стараются каждого – «кто осмелится восстать против власти Трёх Толстяков!» Бурный технический прогресс в сфере полицейской слежки создаёт необходимый потенциал. Но и здесь начинается нескончаемый спор брони и снаряда. «Нет тюремщика, от которого нельзя уйти».
Москвичи столкнулись с «закованной в латы имперской пехотой» на подходе к «Матросской тишине». Петербуржцы – у Мариинского дворца. Казанцев опрокидывали в снег под стенами кремля. Но день проходил в передислокациях, перегруппировках, новых и новых схватках. Призывы штабов Навального к завершению далеко не всегда встречали дисциплинированный отклик.
Алексей Навальный – персонифицированный символ протеста, но не оперативный командующий. Не сказать этого и о штабах – тем более под нынешним разгромным прессингом. Люди на улицах определяются самостоятельно и спонтанно. Организованности как раз не хватает. В этом, наверное, и состоит основная слабость протеста.
Можно сказать, что такое рассуждение навеяно стандартами XX века («Советы восставшим рабочим» Пресненского Декабря-1905) и прочими эпохами угля и стали. В креативно-сетевую эру не работают, мол, старые модели «партийной организации и партийной литературы». Уже революции 1989-го делались не железными когортами.
Возможно. Но заметим, что самые массовые и самоотверженные «горизонтальные» протесты не смогли пока опрокинуть ни венесуэльский мадуризм, ни беларуский лукашизм, ни никарагуанскую чету Ортега–Мурильо, ни иранский режим аятолл. Украинский Майдан смотрится частичным исключением, пока подтверждающим правило. В иных примерах победа достигалась там, где к ней шли по старинке – как в Ливии или Боливии. Для нас, впрочем, эти соображения пока сугубо академичны.
«Власти продолжили падение к своему концу. Российское общество становится антипутинским. Неприятие Путина и ненависть к нему становятся точкой консолидации большинства», – написал председатель Псковского «Яблока» Лев Шлосберг. С этим не поспоришь. Общество становится антирежимным, власть осознаётся как однозначно враждебная сила. Уже просто по факту своего существования. Олигархический характер режима стал за два десятилетия тотально самоочевиден. На слова «вы защищаете коррупцию!» ни один омоновец ни словом не возражает.
Есть, правда, стилистические отличия. За что главная ненависть? Это у разных по-разному. Уж здесь-то режим предоставляет широчайшие возможности. Одним – дворцовое роскошество, другим – беспредельная криминальность, третьим – репрессивность, запугивание, всепроникающая полицейщина, четвёртым – «каинская» война против Украины и колониальная экспедиция в Сирии, пятым – идеологическое мракобесие и циркоподобный культ хозяина, шестым – безграмотная фальсификация истории и феноменальная тупость пропаганды. Но на текущий момент все виды протестных побуждений сошлись: освободить политзаключённых! А за «Отпускай!» стоит «Уходи!» – и это знают все.
Откупаться стало нечем, теледебилизм выдохся и только злит людей. Что остаётся? Отвечает петербургский экономист и публицист Дмитрий Травин: «Авторитарный режим меняет манипулятивную форму на силовую. Роль промывания мозгов уменьшается, а роль прямых угроз — увеличивается. Отравления, избиения, увольнения, суды, посадки… Демонстрация жесткого силового подавления: смотрите и запоминайте». Предположим. И что же? «В ходе столкновений с машиной насилия выковывается идеология сопротивления. Нынешние протесты, даже если их силы не хватит, чтобы опрокинуть режим, могут надломить одну из его важнейших несущих опор – культуру и идеологию цинизма, конформизма, приспособленчества, «выученной беспомощности», покорности, холуйства. Дать знамя тем миллионам, которые будут четко осознавать: они не хотят ничего от этой власти кроме того, чтобы она убралась вон», — отвечает петербургский оппозиционный публицист Александр Скобов.
Анатолий Кружевицын, «В кризис.ру»