12 апреля 1878 года в 11 часов утра открылось заседание Петербургского окружного суда по делу Веры Засулич. Заседание было открытым, зал был забит публикой. Сотни людей толпились на улице.
Председателем суда был почётный мировой судья Анатолий Кони. Первоначально предполагалось, что сторону обвинения будет представлять известный юрист Владимир Жуковский. Однако он отказался от этой постыдной роли. Следующим кандидатом стал товарищ прокурора Петербургского окружного суда Сергей Андреевский. Но он тоже не пожелал участвовать в этом процессе. В конце концов обвинителем согласился стать прокурор Константин Кассель. Старшиной присяжных был избран столоначальник из министерства финансов Анатолий Лохов.
Защищать Веру Засулич хотели многие известные адвокаты, но поначалу она собиралась защищаться сама. Лишь после прочтения обвинительного акта она заявила, что её защитником будет присяжный поверенный Пётр Александров. О том, почему она выбрала именно его, есть разные версии. По одной из них, кандидатуру Александрова посоветовала ей находящаяся в том же Доме предварительного заключения Екатерина Брешко-Брешковская, осуждённая на «процессе 193-х». В котором активно участвовал Александров. В конце своей защитительной речи на этом процессе он совершил немыслимое, заявив об организаторах процесса: «Вспомнит их история русской мысли и свободы и в назидание потомству почтит бессмертием, пригвоздив имена их к позорному столбу!» В общем был человеком рисковым, отчаянным. Своим коллегам он говорил: «Передайте мне защиту Веры Засулич, я сделаю всё возможное и невозможное для её оправдания, я почти уверен в успехе».
Курировал процесс лично министр внутренних дел Константин Пален.
Дело Веры Засулич квалифицировалось по ст. 9 (покушение на преступление) раздела «Об умысле» и ст. 1454 (убийство с обдуманным заранее намерением или умыслом) раздела «О преступлениях против жизни» Уложения о наказаниях. Эти статьи предусматривали лишение всех прав состояния и ссылку в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет. А состояло дело в том, что в феврале того же 1878-го она стреляла в петербургского градоначальника Трепова. За то, что ― вопреки закону Российской империи ― он приказал выпороть политического заключённого Алексея Боголюбова, приговорённого к каторге на процессе Казанской демонстрации.
Суд длился всего один день. За это время успели допросить свидетелей, выслушать скучную обвинительную речь прокурора и блестящее выступление Александрова, ставшее хрестоматийным: «Да, она может выйти отсюда осуждённой, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников».
Засулич от последнего слова отказалась. Зато напутствие присяжным произнёс Кони. Он не очень-то рассчитывал на оправдательный вердикт, но ― насколько возможно ― пытался подвести присяжных к мысли о максимальном смягчении наказания:
«Вы произнесёте решительное и окончательное слово по этому делу. Вы произнесёте это слово по убеждению вашему, основанному на всём, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести… Вы судите не отвлечённый предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич».
И случилось невероятное. Присяжные совещались меньше десяти минут. После этого вышли в зал и старшина Лохов огласил вердикт: «Не виновна»… То, что случилось после этих слов описать оказалось затруднительно: крики, истерические рыдания, стоны, вопли, объятия, несмолкающие аплодисменты. Аплодировал помощник генерал-фельдцейхмейстера Баранцов, аплодировал канцлер Горчаков, аплодировал товарищ министра внутренних дел Деспот-Зенович… Дамы целовали Александрову руки, мужчины пронесли его на руках по Литейному.
Прошло чуть больше ста лет. Времена настали вегетарианские. И вот, процесс Веры Засулич осудили выдающиеся гуманисты наших дней ― режиссёр Марк Захаров, историк Феликс Лурье, юрист Анатолий Кучерена. Как «вопиющий подрыв законности», «индульгенцию террористам» и прочие «свидетельства недоразвитости российского общества в смысле цивилизации». Прямо будто вернулись те дни 1878-го, и слышится голос редактора-охранителя Мещерского, назвавшего оправдание Засулич «страшным глумлением над государственными высшими слугами и торжеством крамолы». Или литератора-духоскрепа Каткова, заклеймившего оправдание Засулич как «апофеоз политического убийства». Или философа-особопутника Леонтьева, требовавшего без суда «жестоко наказать Засулич телесно». Вот она, настоящая-то преемственность культурной элитки.
К 130-летию знаменитого процесса в Московской областной коллегии адвокатов прошла некая игра для стажёров ― новый суд над Верой Засулч. Как бы понарошку, играючи. Но с судьёй, прокурором, адвокатом и присяжными, роли которых исполняли как раз стажёры, то есть будущие защитники. Игрище длилось два дня, причём второй день полностью ушёл на совещание так называемых присяжных. Наконец, зрители дождались вердикта. Виновна! Хотя и заслуживает некоторого снисхождения (с перевесом в один голос). Удивились даже устроители спектакля. А чему удивляться? Обвинить и заковать в кандалы ― это ж традиционная ценность и главная духовная скрепа. Аккурат за 130 лет до этого спектакля «государь император высочайшее повелеть соизволил дочь отставного капитана девицу Веру Ивановну Засулич взять под стражу и содержать её в доме предварительного заключения впредь до особого распоряжения». Сразу после оправдательного вердикта.
Председателя СК Бастрыкина возмутило оправдание Веры Засулич из-за того, что победу на процессе одержал адвокат. Который «сказав, что это, конечно, очень плохо ― стрелять в губернатора, перевёл проблему в плоскость общечеловеческих ценностей: уважения личности, прав человека, человеческого достоинства. И выходило, что преступление уже не уголовное, а политическое. Процесс закончился тем, что оправданную Веру Засулич вынесли на руках, а в полицию стреляли». Вообще-то Трепов был не губернатором, а градоначальником, на руках из зала вынесли не Засулич, а её защитника Александрова, стрелял лишь один человек, студент Сидорацкий, и не в полицию, а в себя, от избытка чувств. Но знатоку права Бастрыкину такие мелочи ни к чему. Главное, что суд присяжных плох, оправдывает кого попало. «Вот и судите, совершенен суд присяжных или нет», ― назидательно сказал он. «Ну, вот видите, каковы они, ваши присяжные!» ― орал Пален на Кони на следующий день после суда.
Анатолия Кони обвинили в нарушении законодательства и перевели в гражданский департамент судебной палаты, а потом и вовсе заставили прекратить судебную деятельность. Но Кони не особо огорчился:
«Судьба послала мне остаться верным слугою тех начал, на службу которым я вступил с университетской скамьи, а дружеское уважение таких людей, как Кавелин и Градовский, Арцимович, граф Милютин, Чичерин и граф Л. Н. Толстой, с избытком искупило мне растлевающее расположение «сфер» августейших «особ» и предательский привет «палаты и воинства» их».
После отказа быть обвинителем на суде Засулич уволили и Владимира Жуковского. Он тут же записался присяжным поверенным и успешно выступал в судах в качестве адвоката и «составил себе имя первоклассного судебного оратора». Второй отказник, Сергей Андреевский, тоже был уволен. И тоже стал присяжным поверенным. Вскоре он прославился как один из самых блестящих уголовных защитников.
Пётр Александров продолжил успешно выступать защитником в судах. Уже с репутацией адвоката всероссийской и даже мировой известности, поскольку его речь в защиту Засулич обошла не только российскую, но и мировую прессу. Французская газета писала: «Этот русский говорит слогом Шекспира». Речь Александрова стала самой популярной из защитительных речей на политических процессах в России. Лишь в 1904-м добиться такого же общественного резонанса смог Николай Карабчевский, произнёсший речь в защиту Егора Созонова.
Больше всех пострадал верный слуга и охранитель режима министр Пален. Озверевший от бессильной злобы царь-реформатор уволил его «за небрежное ведение дела Засулич».