Чертой уходящего года стало резкое ужесточение ситуации в Таджикистане. Гораздо менее замеченное в мире, нежели соседние афганские события. Но происходящее к северу от Пянджа – такой же тревожный тренд 2021-го, как фундаменталистский реванш в Афганистане. Не говоря об их тесной взаимосвязи. Таджикский разворот принимает драматичные формы. Обычное кремлёвское потворство «социально близким» диктатурам оборачивается особенной жестью. Нависает тень переворота и крупного геополитического поражения.
Ноябрьская драма в Хороге, столице Горно-Бадахшанской автономии Таджикистана (Памирский регион), отразила глубинные процессы. Убийство Гулбиддина Зиёбекова, протесты хорогской молодёжи, силовое подавление со стрельбой и новой кровью прорвали крышку котла. Противостояние памирского общества с душанбинской властью ускоряет тревожные изменения. Не только внутри страны, но по всей Центральной Азии. Политический прорыв карательных органов влечёт за собой переустройство власти и иностранный контроль.
Правление президента Эмомали Рахмона можно было бы характеризовать как типичный постсоветский режим коммерциализированной номенклатуры. Если бы не несколько особенностей. Главное отличие в том, что он утвердился в пятилетней гражданской войне. Самой кровавой на постсоветском пространстве. С 1992-го по 1997-й в Таджикистане погибли не менее ста тысяч человек. Население страны в те годы составляли 5,5–6 млн (ныне более 9 млн). Результатом стало подавление «исламско-демократической» оппозиции, опиравшейся на жестоко эксплуатируемые крестьянские массы и продвинутую городскую интеллигенцию.
У власти закрепился блок старосоветской бюрократии с частью криминальных группировок. Условно это называлось «кулябско-ленинабадским» альянсом, в котором ленинабадские партбоссы и хозяйственники взяли на себя финансовую сторону, а кулябские начальники колхозно-совхозного уровня и рэкетирские «авторитеты» – силовую. Московское Соглашение об установлении мира и национального согласия между правительством Душанбе и Объединённой таджикской оппозицией ничего принципиально не изменило. Власть в полной мере сохранили президент Рахмон и его группа.
Другое дело, что в этой группе год от года менялось соотношение сил. Кулябцы подмяли под себя и оттеснили ленинабадцев. Потом прокатились жёсткие чистки среди самих победителей. Постепенно закрепилось тотальное доминирования Рахмона и его ближайшего кланового окружения. Чего, кстати, никак не ждали – предполагалось, что Эмомали Шарипович подержит место, пока серьёзные люди разберутся между собой. Почти все эти серьёзные сейчас в могиле, тюрьме или эмиграции. Зато Эмомали Рахмон – президент Таджикистана, глава правящей Народно-демократической партии и просто Пешвои Миллат – «Основатель мира и единства, лидер нации» (тоже официальный титул, если не сказать должность).
Начало власти Рахмона как председателя бывшего Верховного Совета исчисляется с 27 ноября 1992-го. Президентствует он с 16 ноября 1994-го. В любом случае это рекорд постсоветского правления. Дольше Лукашенко, не говоря о Путине. Вдумаемся: со времён Ельцина и Буша-старшего! Но конец приходит всему. Вопрос лишь в том, как именно.
Военное происхождение режима предопределило особое положение силовиков. Во главе министерства обороны генерал-полковник советской выучки Шерали Мирзо. Восемь лет назад он сменил генерал-полковника Шерали Хайруллоева, сформулировавшего военную доктрину сотрудничества с Россией и Ираном. Министр внутренних дел генерал-полковник Рамазон Рахимзода известен взаимопониманием с коллегами из КНР. Но максимально возросли роль и влияние третьего ведомства стандартной силовой триады. Госкомитет национальной безопасности возглавляет генерал-лейтенант Саймумин Ятимов. На которого последние недели посматривают как на реального правителя страны.
Генералу Ятимову 66 лет. Родом из Фархорского района Кулябского региона (граничит с Дангаринским районом, малой родиной президента). По образованию филолог, работал учителем таджикского языка. Ещё в Таджикской ССР перешёл на чиновную должность в Фархорском райисполкоме. Продолжил в независимым Таджикистане, когда исполкомы превратились в хукуматы. Как кулябец, разумеется, поддерживал Рахмона в гражданской войне. Со второй половины 1990-х прошёл дипломатическую службу от Тегерана до Брюсселя, представлял Душанбе в европейских организациях. В мае 2010 году президент назначил Ятимова заместителем тогдашнего председателя Хайриддина Абдурахимова. Вскоре последовал скандал с групповым побегом заключённых душанбинской тюрьмы (среди них были боевики-исламисты). В результате Ятимов в генеральском звании сменил Абдурахимова на посту председателя ГКНБ. Тут-то и появилась информация о причастности Ятимова к КГБ СССР ещё с 1980-х.
Легальная оппозиция в Таджикистане условна и жёстко контролируется, интеллигентская фронда блокирована, открытые восстания подавлены. Основное противостояние развивается в форме подполья и повседневного бытового сопротивления. Соответственно, на первое место в охране режима выдвинулась тайная полиция под руководством Ятимова. Стоит заметить, что службу в ГКНБ прошёл и генерал Мирзо, что соответственным образом ориентировало армию. Органы госбезопасности превратились в самую весомую политическую силу. Эта тенденция вышла наружу, когда в стране распространились слухи о тяжёлой болезни Рахмона. Так оно или нет, вопрос другой, но сам факт появления таких слухов – сигнал вполне очевидный.
Ещё значимее объективное обострение ситуации внутри и вокруг Таджикистана. Столкновение из-за убийства в Хороге оказалось первым за длительное время открытым массовым выступлением. Публичным лицом режимного подавления выступил Ятимов. Его позиция озвучена жёстче президентской. Рахмон хотя бы формально распорядился «тщательно расследовать». Хотя быстро оказалось, что имеется в виду расследование не столько убийства парня, защищавшего девушку от домогательств, сколько «массовых беспорядков» – то есть народного протеста против убийства. Публичную же встречу с оглашением властной позиции провели генералы Ятимов и Рахимзода.
Глава ГКНБ назвал погибшего Зиёбекова преступником, напавшим на сотрудника правоохранительных органов. Последовало сообщение, что он уже находился в розыске, в том числе за «разжигание ненависти» (есть в таджикистанском правоприменении этот известный россиянам пункт; власть и там в уголовном порядке предписывает любить себя). Хорогские протесты отнесены на счёт «главарей местных ОПГ». Конкретно названы несколько имён. Например – Мамадбокир Мамадбокиров, он же Бокир, бывший полевой командир оппозиции и отставной полковник погранвойск. Или – Толиб Аёмбеков, брат покойного Абдуламона Аёмбекова, защищавшего Бадахшан во время войны и ставшего на Памире национальным героем. Иначе говоря, лидеры местных сообществ, организующих жизнеобеспечение региона.
На днях в том же русле поступила очередная весть. Бадахшанский областной депутат Хаким Довлатзода заявляет о возможном отделении Дарвазского района от Горно-Бадахшанской АО. Депутатское выступление обозреватели связали с установкой ГКНБ. В его тексте, зачитанном по заготовленной бумаге, районы Дарваз и Вандж противопоставлялись Хорогу. Именно об отделении этих районов от ГБАО говорил Ятимов, добавляя ещё Ишкашим. По смыслу, вновь поднимается вопрос об отмене автономного статуса.
Не только потому, что Памир даже в нынешних режимных условиях всё же сохраняет несколько иной уровень общественных свобод. Горный ландшафт берёт своё в социокультурном плане. В новых обстоятельствах это становится нетерпимо. Прежде всего по внутренним причинам. Оппозиционность усиливается, и режим заранее пытается выбить из-под неё плацдарм. Но есть и иная, геополитическая сторона. По видимости – афганского происхождения. По сути – более дальнего.
Традиционно Бадахшан-Памир ориентирован на связь с Россией. Это проявляется и во внешних контактах, и в культуре, и в быту. Но сейчас такая позиция особенно раздражает душанбинскую власть. Приход в Кабул формально всё ещё запрещённого в России, но реально вполне принимаемого в РФ Талибана диктует иные манёвры. Рахмон реагирует медленно, с большой инерцией. Ятимов, по некоторым признакам и отзывам, гораздо оперативнее.
Известно, что Талибан – сила не вполне самостоятельная. Сколько бы ни говорилось о талибской борьбе за независимость, за ними стоит Пакистан. Гражданские власти Исламабада могут меняться, но неизбывно верховное руководство генералитета и спецслужб, в целом определяющих политику. В том числе межведомственной разведки ИСИ, которой приписывается само создание Талибана. Ныне эту традицию продолжает гендиректор ИСИ генерал-лейтенант Надим Анджум. События в Афганистане воспринимаются здесь как крупнейшая победа. Которая вполне может быть развита экспансией в постсоветскую Среднюю Азию, начиная с Таджикистана. Первым шагом в этом контексте рассматривается снятие «памирской проблемы» – ликвидация бадахшанской автономии, установление полного контроля карательных органов.
Характерный факт: генерал Анджум возглавил ИСИ совсем недавно – 20 ноября 2021 года. Именно на фоне и в свете больших перемен. Его предшественник генерал-лейтенант Фаиз Хамид перешёл на командование 11-м корпусом сухопутных войск Пакистана. Это войсковое соединение неформально называется «Пешаварским». Во время Афганской войны корпус контролировал движение по Хайберскому перевалу. Тактическая переориентация на Индию и Кашмирский конфликт оказалась кратковременной.
Появились сообщения о тайной встрече в Ишкашиме (напомним, на территории, которую ГКНБ уже планирует отторгнуть от Бадахшана). Общались, скажем так, видные представители ГКНБ и талибского командования. Речь шла об установлении взаимного контроля над коммуникациями, включающими наркотрафик. С этим совпала активизация бадахшанских наркогруппировок, противостоящих сообществам Мамадбокирова и Аёмбекова. Они явно рассматриваются как сила на подхвате. На которую заодно можно списать общий наркохаос. Отводя подозрения от новых талибских союзников.
Вырисовывается властная конфигурация, где отпадает необходимость в фигуре не такого уж вечного Эмомали Рахмона. Выстраивается силовая сеть с цементирующей структурой ГКНБ. Отлажен альянс Ятимова с Рахимзода и Мирзо, а также продуктивные контакты с отставным, но влиятельным Хайруллоевым. На некоторых ресурсах говорят о совершаемом государственном перевороте. Который могут вполне лояльно воспринять некоторые члены рахмонского клана и даже родственники президента. Если имеют шансы остаться гарантами внешних связей на западном направлении.
Аналитики отмечают, что в таджикском обществе довольно спокойно воспринята победа талибов. Интеллигенция, например, больше опасается китайского нажима. Даже при Рахмоне таджики привыкли к определённой степени свободы. Хотя бы в части сетевых коммуникаций. Упорное и целенаправленное китайское проникновение урежет такие возможности, насадит систему, сходную с порядками КПК. На таком фоне не столь мощный и экспансивный, а где-то даже «привычный» Талибан выглядит меньшей проблемой. Однако при этом не учитывается пакистанский фактор. В Исламабаде задумана игра, куда масштабнее кабульской.
Горный Бадахшан мог бы стать опорным союзником России в бурлящем регионе. Но до того ли кремлёвским властям? Пока котёл не рванёт.
Сергей Казанов, специально для «В кризис.ру»